И тут — музыкальный момент, — Брежнев не дочитал еще бумажку, подготовленную Александровым, и когда шум утих и все уже решили, что вопрос решен и переходят к следующему, Брежнев вдруг продолжает: «Это не означает, что нельзя будет опубликовать этот же материал в журнале «Новое время».
При почтительном молчании присутствующих. Но кто-то, не поняв, что происходит, произнес: мы ведь уже решили вроде бы.
Но это так. А вот, что Александров попортил нам всю тактику, это серьезно. Теперь французы окрысятся со страшной силой. И отношения опять пойдут резко вниз. Между тем, именно в последние недели появились признаки усиления сдержанности Марше и Ко в отношении нас: его беседа с Червоненко (небывалая по атмосфере за 3–4 года), его выступление в Витри 9 декабря на встрече ПБ ФКП с интеллигенцией.
Вот так-то.
Поеду во Внуково-2 встречать Пономарева из Софии.
Послесловие к 1978 году
Год не принес ничего нового. Продолжался завал экономики. С дистанции двух десятилетий еще большее удивление вызывает, что все — от райкомов, обкомов до ЦК и Совмина — это видели. Но никакого выхода — реального, который можно было бы назвать политикой, — никто не знал и не предлагал, даже ученые, привлекаемые для «анализа» ситуации и написания «верховных» речей. Это означало, что марксистско-ленинская теория (в ее сталинистском формате, а другого — со времен НЭП'а не было), на которой строилась и идеология, и хозяйственное управление, которая делала «легитимным» насилие над обществом, а в свое время даже питала «энтузиазм масс», — обанкротилась окончательно.
Нарастало нетерпение кадров среднего звена (обкомовских лидеров). Были там «сильные мужики», готовые «горы свернуть» хотя бы в рамках своей компетенции. Они апеллировали к здоровому смыслу, к знанию местных возможностей. Но «система» и идеология исключали реализацию их опыта и способностей.
На это наложилось совершенно выморочное состояние высшего руководства, принявшее в лице «главного» — Генсека и квази-президента — уродливо комический характер. Уже никакой не было политики, заслуживающей этого названия, — ни внешней, ни внутренней. Была охранительная возня андроповского ведомства с диссидентами и «исход» евреев, который использовали как разменную монету в отношениях с США. (Андропов превратил это занятие в карьерный путь для себя на самый верх). Было отбрехивание от еврокоммунистов, которые в этот год все чаще и открыто отказывались признавать за СССР звание «социалистической страны». Была инерция формального, «дипломатического» миролюбия, привязанная ко всем известной решимости Брежнева не допустить мировой войны (об этом больше — в предыдущем «томе»). А на его волю, пусть теперь уже скорее мифическую, посягать никто не мог. Как потом, при конце перестройки, выявилось, — прерогативы и официальный авторитет Генерального секретаря ЦК КПСС — последний редут советского строя. В КПСС, пусть не осознанно, убеждение в этом присутствовало всегда.
Маразм советского руководства впечатляюще продемонстрировал себя во время визита Брежнева в ФРГ. Описание этого спектакля — самая забавная и самая удручающая страничка в записях 1979 года.
Тем не менее (опять же с высоты сегодняшнего дня), в суматохе и часто нелепости случавшегося в ходе этого визита можно увидеть, как проклевываются признаки нормализации советско-русско-германских отношений. «Восточная политика», которую Шмидт и Брандт умно и деликатно навязывали Советскому Союзу, обнаруживала свою результативность. Наши же вожди, опять же инерционно, рассчитывая на торгово- экономические выгоды и закрывая глаза на последствия, шли ей навстречу (впрочем, — на благо обоих народов, Европы и мира).
«Том» изобилует международными контактами, впечатление от которых и само их содержание представляет интерес даже с точки зрения чисто человеческой — взаимопонимание перехлестывало идеологические табу и условности.
В томе немало зарисовок бытового и культурного плана. И вывод: базовое, массовое сознание все отчетливее отчуждалось от власти и существующих порядков. И все более явственно обозначался необратимый отрыв духовной жизни (литература, искусство, частная жизнь интеллигентной части общества) от идеологии и официально навязанного.
Факта дискредитации партийно-советской власти ни один честный и более или менее разумный человек не в состоянии был опровергнуть.
1979 год
С 27 декабря по 3 января был опять в «Соснах» (в 35 км. от Москвы). Однако, на лыжах пришлось сходить только три раза. К концу года пришел небывалый мороз — до 450. Сообщили, что последний раз такое было в 1842 году. В Москве целые районы оказались без электричества и в холоде. Кто говорит, что ТЭЦ вышли из строя. Кто — будто к ТЭЦ (что у Киевского вокзала) подали эшелон с углем, в котором 50 % породы, и дирекция его отправила обратно. Кто — будто 75 % газа не дошло до Москвы: разобрали города «по пути», так как там тоже страшный мороз. Во многих домах температура не поднималась выше 120. Два дня в булочных не было хлеба. Не было молока.
А товарищ Промыслов (мэр города) в это время спокойно отдыхал и встречал в свое удовольствие Новый год в «Соснах». Я его там наблюдал…
Бурлацкий был со своей Ирочкой. Не представляю себе, как интеллектуал может жить с такой совершенно пустой, манерной, насквозь искусственной и очень примитивной, но претенциозной женщиной. Впрочем, и сам он провинциал parvenu, несмотря на то, что автор многих книг по социологии и даже одного беллетризированного исторического «диалога» о Микеланджело. Все время навязывал мне свое общество, звал в гости. Главная тема — чтоб порекомендовал его, Бурлацкого, советником или корреспондентом в Париж.
Спрашиваю: А как с языком?
— Выучу за полгода!
Ну что тут говорить?! И долго, долго говорил о своих способностях и достоинствах. Кажется, его Ирочка требует заграничной жизни и тряпок.
И вот опять служба.
Письмо Гэс Холла китайцам. Перепечатка в «Правде», а до этого он присылал его к нам на консультацию. Теперь задача — распространить по всему миру.
Письмо итальянцам. Наше «фэ» по поводу их программных тезисов к съезду, которые действительно очень содержательный и творческий документ, пожалуй, единственно реалистическая программа, какую могут иметь коммунисты в стране ГМК. Но зачем при этом охаивать нас? Правда или неправда, что они там пишут о нашем «пути» и о нашем социализме, но можно было бы обойтись и без этого. Дань моде (ужасной для нас моде — демонстрировать разочарование в советском обществе)
Б. Н. затеял (на голову бедного Вебера и мою) еще одну статью о «демократическом социализме». По тому же принципу: кошку бьют, невестке повету дают. Имеет ввиду еврокоммунистов, но критиковать же надо социал-демократов. (Я, мол, все это писал в своих статьях 10 и 30 лет назад. Можно и оттуда-де взять… Умора!). Я в неистребимой своей интеллигентской манере пытался сопротивляться: мол, «демократический социализм» — что это теперь такое? Никто сказать не может. Социал-демократы сами отрицают, что у них есть какая-либо теория, хвастают, что они прагматики. Мы их будем критиковать, а они будут посмеиваться. В Ванкувере на конгрессе Социнтерна они ведь даже и не вспомнили, что у них есть «общая теория» Ну, и т. д.
Скучно все это. Охранительная позиция — вот и вся наша теория. Но ведь и еврокоммунисты, заимствуя у социал-демократов, толком не знают, что такое «демократический социализм», так же, как мы не знаем уже, что такое «марксизм- ленинизм», и давно уже перелистываем Маркса и Энгельса только для поиска подходящих у случаю цитат.
Кстати, по-настоящему изучают Маркса-Энгельса-Ленина некоторые диссиденты. Вот, например, читаю сейчас книжку Рудольфа Баро «Альтернатива». Немец, ГДР'овец, которого в прошлом году посадили, в частности за эту книжку. Между тем, это действительно теоретически мощный ум и эрудит, каких, наверно, не знавали со времен наших классиков. По сравнению с этой книгой все выдающиеся советологи, не говоря уже об авторах «СССР и мы», Каррильо и иже с ним — просто мальчишки, детский сад.
Б. Н. собирается на днях в ГДР, по приглашению Хоннекера, и поручил Козлову сделать ему аннотацию этой книги Баро. Лешка в смятении. Мы поговорили. Я посоветовал быть предельно объективным, толкать Б. Н.'а на то, чтоб тот толкал Хоннекера к освобождению Баро. Ведь мы, мол, своего Роя Медведева не посадили, хотя его книги тоже издаются за границей и широко используются антисоветчиками.
В Иране идет «революция 1905 года», мощный разворот массовой всенародной борьбы. У нас под боком. А что мы, марксисты-ленинцы, знали об этом? Догадывался ли хоть бы один человек в Советском Союзе, что может там произойти, ученый или политик?! Чего стоит вся наша наука и теория «на службе политики»! В результате мы имеем «авторитетное» мнение руководителя Отдела международной информации ЦК, объявленное через телеэкран на весь Союз: все эти события — результат происков ЦРУ, американцы-де хотели чуть-чуть попугать шаха, ставшего не очень послушным. Замятин даже записку в ЦК написал, предлагая «проводить линию поддержки стабильности в Иране» (т. е. шаха!). Суслов и Кириленко уже начертали на записке «согласен». К счастью, события развертывались быстрее, чем делопроизводство в аппарате ЦК. они перехлестнули эту «линию Замятина».
Новый год Б. Н. начал форсажем по поводу всяких своих творений, рассчитанных на то, чтобы, как я выразился сегодня в «речи», посвященной его 74-летию, заставлять коммунистическое движение делать то, что ему предначертано судьбой и великими родоначальниками.
Собирал он группу консультантов. Озадачивал. На этом совещании я разразился упреками: вот уже год в Иране целая революция, а мы делаем вид, что ничего не видим. А ведь это обязанность консультантов — давать такие оценки Центральному комитету. Б. Н. игнорировал мою атаку. (А на другой день сообщил, что принято на ПБ решение создать комиссию ЦК — по записке Брежнева — по Ирану). И сейчас вовсю занимается иранской революцией, о которой и слышать не хотел из моих уст.