Завтра предстоит обед с испанскими социалистами и ужин с делегацией Канады. Сегодня выставил государство на 25 тыс. рублей, заставив «Правду» переверстать набор речей, — не в том порядке расположили.
Делегации много говорят о докладе Андропова. И почти все начинают с того, что он — краток. Второе качество, всеми замеченное — критичен и самокритичен. Третье — без громкостей. Отражает стиль дела и требовательности. Все ждут от нас крупных, заметных во всем мире перемен, которые затмили бы и Афганистан, и Польшу, и заставили бы забыть, созданную на Западе, целую «брежневиаду» (об использовании власти для самообогащения, о кумовстве — везде родственники, о неуемном хвастовстве, о демонстративном представлении маразма в качестве мудрости, о коррупции и проч.). Коммунисты там тоже устали отбиваться от всего этого, а некоторые — не выдержали. «Юманите» вышла с аншлагом: «Декларация надежды» (правда, только о внешнеполитических предложениях доклада Андропова, но с намеком и на все остальное).
Кстати, Арбатов сообщил, что ему позвонил Александров-Агентов и «по поручению» поблагодарил за доклад (после того, как прочитал информацию об отзывах). Юрка считает это жестом «примирения».
1982 год. Послесловие
Год может быть назван преддверием перестройки. В записках зафиксированы вяло текущий, но неизлечимый кризис — метастазы его проникли во все сферы жизни деградирующего общества. Вопиющий маразм высшей власти, убожество и цинизм подавляющего большинства руководящих кадров сверху донизу исключал надежду на перемены, разве что — с приходом «нового царя» (нового Генсека после Брежнева).
Наиболее умная, культурная, авторитетная из зарубежных компартий — Итальянская — публично заявляет (и обосновывает) об исчерпании импульса Октябрьской революции, т. е. о провале советского «социалистического эксперимента».
В «томе» — свидетельства фактического (не признаваемого открыто) признания невозможности реанимировать международное коммунистическое движение, ликвидация которого — как самостоятельного, целостного фактора мирового развития — началась еще при Сталине и еще до роспуска Коминтерна.
Советская художественная литература с поразительной откровенностью (хотя пока еще эзоповским языком) демонстрирует исчезновение в обществе тех критериев, признаков и потенций, которые позволяли ему претендовать на роль первооткрывателя новой цивилизации. Разочарование, беспринципность, моральное разложение и цинизм — повсюду и во всем.
В связи с «уходом» Брежнева автор записок и одновременно его друг академик Арбатов сочинили «для себя» программы преобразований внутри и вовне. Эти «фантазии» поразительно (особенно первые из них) совпадают с тем, что потом стало составной частью внутренней и внешней политики «нового мышления». Изложение их здесь не означает, что оба этих человека, оказавшиеся потом в команде Горбачева, предъявили ему эти свои «программы» и он взял их на вооружение. Это означает только, что обозначенные ими меры и идеи, что называется, «лежали на поверхности», были очевидны для каждого не потерявшего здравый смысл.
В «томе» много смешных теперь подробностей о том, как подобные авторам названных программ люди, работавшие во властных аппаратах, добросовестно выполняя служебные обязанности, вместе с тем пытались — с позиций именно здравого смысла — влиять на политические решения и поручения «вождей».
Сохранялись и иллюзии насчет некоторых из них, особенно Андропова. Оправданием может служить то, что «вожди» брежневской эпохи не были уж такими монстрами, как соратники Сталина. Они, может, и в самом деле лично хотели добра людям и стране. Но появившиеся на политической авансцене по критериям, заложенным сталинскими чистками, они демонстрировали собой посредственность, культурное ничтожество тогдашней так называемой «элиты». И, конечно, им не дано было понять, тем более — признать, что любым их «добрым начинаниям», — а такие кое у кого были, — не суждено осуществиться «по природе вещей»: «система» отторгнет любые существенные перемены или тихо поглотит их, лишив первоначального замысла, как уже бывало в 60-х и в начале 70-х годов.
1983 год
Что-то случилось со мной после больницы и Барвихи. Вяну день ото дня. И тревога. Не потому, что врачи убедили, что сердцу осталось немного, оно устало и я его должен щадить. Нет. Это не страх инфарктника. Другое… Недаром же меня потянуло читать «Фауста». А возвращение на службу к Пономареву вызвало острое ощущение «комплекса Дяди Вани».
«Собрание сочинений» Брежнева интересней было сочинять потому, что он не вмешивался в написание текстов, а Пономарев вмешивается и портит, опошляет, примитивизирует то, что, пользуясь его должностью, искренне хотелось бы вложить в выходящее под его именем. Поэтому летят в корзину не только черновики, которые гораздо содержательнее окончательных текстов, летят на ветер душевные муки, выношенные мысли.
И опять же не в этом главная беда. Главная беда, что он мешает делать в нашей сфере ту политику, которую можно и нужно делать при Андропове. Беда в том, что мы теряем время потому, что во главе этого участка сидит мелкий тщеславный чиновник с пропагандистско-полицейским складом ума, завистливый, трусливый, суетливый, готовый предать любую мысль, чтобы самому «выглядеть» так, как он считает нужным — перед своим начальством.
Впрочем, начальство видит его насквозь и долго ему не протянуть. Однако обидно лететь вместе с ним в политическое небытие, потому что меня и аппарат, и начальство идентифицирует с Пономаревым, считая его alter ego.
Словом, мысль, что пора как чеховскому дяде Ване «хвататься за пистолет» против того, кто мешал мне стать самим собой, хотя и сделал меня зам. завом, членом Ревизионной комиссии, кандидатом в члены ЦК и т. д. Он меня вознаградил в своем стиле, полагая, что для меня имеет значение и составляет смысл жизни такое вот «возвышение» — как для него самого, как и для всех людей (их то он всех презирает).
Со 2-го февраля на Даче Горького. Доклад о Марксе для Пономарева. Я, Бурлацкий, Красин, Амбарцумов, Козлов, Вебер плюс подставленный Пономаревым Пышков, поскольку он до этого полгода обретался здесь же в команде по подготовке сначала для Брежнева, потом для Андропова, сначала доклада о Марксе в Берлине.
Сделали сначала 60 страниц, острых, в андроповском духе…, явно не проходимых у Б. Н. Сами себя начали обуздывать. Завтра дам ему уже чуть приглаженный текст на 47 страницах. Он пока еще совсем не в пономаревском духе, для которого истина, включая марксистскую, имеет значение только для «пропаганды успехов» или «разоблачения империализма», но отнюдь не для реальной политики.
А между прочим, в статье Андропова о Марксе (в «Коммунисте») нет и намека ни на то, ни на другое. Слово «империализм» вообще отсутствует.
Делая замечания по первому варианту этой статьи, как мне рассказал Пышков, Андропов потребовал, прежде всего, считаться с реалиями и не говорить «ничего против совести» (по Ленину). В этом же духе у него состоялся разговор с главным редактором «Правды» Афанасьевым в присутствии Зимянина. Он требовал от «Правды» только правды, требовал проверять последствия своих выступлений, не отступаться, пока не будет реального результата, велел лучше учиться разговаривать с Западом (хвалил Арбатова, Загладина, пятерых, кто умеет разговаривать «на их языке»). Заметил, между прочим, что битву по «правам человека» мы проиграли. Что напрасно мы делаем вид, будто противоречия у нас неантагонистические (а тюрьмы, а преступления и т. п.? Это что — борьба «хорошего с лучшим» или разногласия?). И т. п.
«Правда», «Советская Россия», «Литературка» сильно изменились за андроповское время, даже по сравнению со своими прежними в общем «продвинутыми» позициями. Народ впервые за много, много лет бросается читать передовые «Правды»! Почти исчезла казенщина и почти нет пошлого хвастовства.
Начало встречи Андропова на заводе им. Орджоникидзе: старый рабочий: «Юрий Владимирович, позвольте начать с неприятного вопроса?».
— Для этого и собрались.
— А где вы были раньше?
После короткого замешательства в зале ответ: «Там же, где и вы!»
Словом, я верю в Андропова, дай Бог бы ему хотя бы пять хороших лет!
Скорее бы сходил на нет Б. Н., хотя самому мне это может стоить работы. Пока этого не произойдет, мы будем губить МКД. История с письмом против ИКП. Статья для «Нового времени»: кричал на меня «Это оппортунизм!», когда я высказал сомнение — надо ли вообще «давать отпор итальянцам». Статью зарубили на Политбюро, посоветовали остановиться на закрытом письме ЦК та же статья. по содержанию, свидетельствующая о том, что мы просто не хотим ничего понимать или — с итальянской точки зрения — просто глупцы. Письмо ходило по членам ПБ две недели. Его все-таки утвердили… Б. Н. сообщил мне об этом на дачу, по телефону, жаловался (забыв, что я отнюдь не его единомышленник в этом деле) — мол, долго колебались, сомневались, правили, но все же согласились.
Видно на Андропова действует еще инерция престижности «парт-отца», раз он все-таки сдался. (Как это так — могут не признавать, что мы во всем правы, что мы не можем не быть правы!). И потом — он не знает альтернативы и никто ему ее не изложил, в том числе и Загладин. Все замыкается опять на Пономарева. Завтра почитаю в шифровках, чем кончилась эта глупая акция.
История с проектом записки Громыко-Пономарева в ПБ (по телеграмме Добрынина) — о нашем долговременном курсе в отношении США. Мой проект — в котором я предложил записать курс на нормализацию во что бы то ни стало как курс долговременный, независимо от того, кто там в Белом доме, — Корниенко-Комплектов высмеяли — как наивный проект протянутой руки. Громыко с ними согласился, звонил Б. Н. и дело задвинуто в долгий ящик. Мелкотравчатая публика сидит у нас в МИДе. Между прочим, Комплектова недавно сделали замом в МИДе, а это ведь мелкий чиновник по всему своему