у: извините, товарищ Варенников, не помню вашего имени отчества…
Тот: Валентин Иванович.
Так вот: Валентин Иванович — общество, это не батальон. Налево — марш и шагай. Ваша затея отзовется страшной трагедией, будет нарушено все, что уже стало налаживаться. Ну, хорошо: вы все и всех подавите, распустите, поставите везде войска, а дальше что?… Вы меня застали за работой над статьей[97].
… Ибо уже налажен процесс согласия через формулу "9 плюс 1", мы были накануне подписания Союзного договора, который кардинальным образом менял бы положение во всей стране, который стал бы рубежом в развитии государства и общества, когда можно было бы начать строить новые структуры
— Так вот, продолжал рассказывать мне Горбачев о своем отпоре непрошенным гостям, — в статье рассмотрен и ваш вариант — с чрезвычайным положением. Я все продумал. Убежден — что это гибельный путь, может быть кровавый путь… И он — не куда-нибудь, а назад, в доперестроечные времена.
С тем они и уехали".
Все наперебой — что же дальше?
М. С.: ведь завтра они должны будут обнародовать. Как они объяснят "мое положение"?
Порассуждали насчет тех, кто приезжал. Я не преминул ввернуть: это же все "ваши", М. С., люди, вы их пестовали, возвышали, доверились им… Тот же Болдин… "Ну, о Плеханове, — сказал М. С., обойдя Болдина — и говорить нечего: не человек! Что он — о Родине печется, изменив мне?! О шкуре!".
М. С. стал вслух гадать насчет других "участников" всей этой операции: посетители ведь ему назвали членов ГКЧП. Никак не мог примириться с тем, что Язов там оказался. Не хотел верить: "А может они его туда вписали, не спросив?"… В отношении старого маршала я присоединился к его сомнениям. Но в отношении Крючкова "отвел" его колебания: "вполне способен на такое… Да и потом: мыслимо без председателя КГБ затевать нечто подобное, тем более — действовать!!".
— А Янаев? — возмутился М. С. — Ведь этот мерзавец за два часа до приезда этих со мной говорил по телефону. Распинался, что меня ждут в Москве, что завтра приедет меня встречать во Внуково!
Так мы походили еще в темноте минут 15.
Я вернулся к себе. И стал волноваться "за" Тамару. Она там, в "Южном"… в панике, бегает, наверное, от Примакова к Шаху, от Шаха к Красину[98], умоляет хоть что-то узнать.
На другой день я попросил придти ко мне Генералова. Тот пришел, чего я уже не ожидал. Сказал ему, что так нельзя издеваться над женщиной, попросил отправить ее в Москву, помочь достать билет. Он: билета сейчас не достанешь (? — ему-то не достать!.) Однако, подумав, вдруг спросил:
— А она в какой степени готовности?
— Откуда мне знать! А что?
— У нас сегодня военный самолет пойдет. Аппаратуру связи и некоторых связистов повезет, одного больного из охраны[99].
— Так захватите Тамару!
— Ладно. Сейчас пошлю за ней машину.
— Пусть заодно она и мой чемодан соберет, прикажите привезти его сюда, а то мне и бриться-то нечем…
Чемодан мне принесли поздно вечером.
Что в самолет Тамару посадили — мне сообщили на другой день.
Какова была степень нашей изоляции в "Заре"? Об этом меня постоянно спрашивали и журналисты, и знакомые по возвращении в Москву.
Генералов привез с собой не так уж много новых, "своих" людей. Часть он поставил у гаражей, где заперты были президентские машины с автономной системой связи, а также у ворот — тоже с автоматами. На берегу стояли и раньше пограничные вышки — на концах полукружия территории дачи. Там дежурили пограничники. Но за два-три дня до переворота их стало вдоль шоссе много больше. Потом только мы с Ольгой стали вспоминать, что не придали этому значения. Появились вдоль шоссе и люди в необычной форме — в тельняшках, с брюками на выпуск, не в сапогах, а в ботинках, похожие на ОМОНовцев. Только потом мы сообразили, что это значило. Достаточно было выйти из нашего служебного помещения и посмотреть на кромку скал, вдоль дороги Севастополь-Ялта, чтобы увидеть — через каждые 50–100 метров стояли пограничники, иногда — с собаками.
Наблюдение за нами было тщательное. Вот эпизоды в доказательство.
19-го днем я пошел к Горбачеву. Часовой в будке на пути к даче остановил: Вы кто такой?
— Помощник.
— Куда идете?
— Легко догадаться, — показываю на дачу Президента.
— Не положено.
Я взвился и стал ему говорить нехорошие слова. Вдруг сзади подскочил Олег (один из личной охраны) и ему: "Ты — марш в свою будку! И чтоб никогда больше не лез к нему (показывает на меня пальцем). Идите, идите, Анатолий Сергеевич".
Я сделаю отступление. Оно важно. Это очень поддерживает атмосферу какой-то минимальной надежности. Во всяком случае — надежду, что нас голыми руками не возьмут. А если попытаются, дорого обойдется. К личной охране "публика" относится обычно с презрением. Но эти ребята показали себя настоящими рыцарями. Их начальники, Плеханов и Медведев, предали и их, изменили Президенту. А они не дрогнули. День и ночь, сменяясь, спокойные, напряженные, сильные ребята, с пистолетами и мини-рациями, часть вооружилась автоматами… Во всех "жизненных" пунктах вокруг дачи, иногда незаметные за кустами. Они были готовы стоять насмерть: и по службе, и по долгу, но главным образом — по-человечески, по благородству духа. Их было всего пять человек.
Второй эпизод. Утром 20-го Оля говорит: "А. С., чего вы сидите все время в кабинете. Сходим купаться. Ребятам (т. е. охране — она знает через мужа) запрещено выходить к воде. Но вас вряд ли остановят. А нас без вас не пустят".
— А куда?
— Ну, вон там, за домом, где столовая, гаражи, где большинство ребят живут. Там есть спуск к воде. Правда, крутой, камни, сорваться можно. Но ходят же люди.
Я согласился. Николай Федосьевич[100] принес что-то на тарелке из столовой. Поел. Зашла Оля с Ларисой (медсестра) и Татьяной — большой доброй женщиной, массажисткой.
Пошли. Первый часовой очень подозрительно посмотрел. Не остановил, но тут же сообщил по рации: "Черняев куда-то пошел". Когда проходили мимо хоздома, навстречу выбежали знакомые ребята из охраны, с мячом (рядом — за сеткой спортплощадка). Спрашиваю: "Развлечься?…" "А что делать-то, А. С.?… Никуда не пускают. Жарища. Тоска!".
Дошли до тропки и — резко вниз по самодельным ступенькам… Спуск — метров 100. На половине — Ольга мне: "Оглянитесь!" Я оглянулся. За нами шел человек. Спустились к воде. Между больших валунов можно пробраться в воду. Небольшая площадка. На ней брошены три деревянных мата. Лариса разлеглась загорать. Мы трое пошли в воду — ногу можно сломать, пока доберешься до глубины, чтоб поплыть. Сделал несколько махов, перевернулся на спину. Мужик, который шел за нами, звонил по телефону. Лариса потом сказала, что он произнес: "Черняев здесь. Сижу"… (Телефон в будке — в этом месте купалась охрана. Для срочного вызова).
Справа пограничная вышка. Два солдата направили на нас все трубы и бинокли. Перед нами катер и глиссер… Завели моторы. Метрах в ста маячит фрегат.
Зачем тогда мужик-охранник?… Догонять, если в Турцию поплыву? Не догонит: я слишком хорошо (для него, толстяка, плаваю). Ясно: чтоб знали — вы собой не распоряжаетесь, за вами везде следят, вы полузэки. Психическое давление.
Через 1/2 часа вылезли. Охранник отвернулся. Пошли вверх. Слышим: он по телефону — "Черняев поднимается!".
Женщины уговорили меня и на другой день пойти купаться. Идем. Говорю: "Противно, неохота". Таня реагирует: "Тоже ни за что бы не пошла, да позлить этих сволочей хочется'".
"Процедура" та же, что в первый раз: за нами стал спускаться (уже другой) охранник. Еще не успели раздеться, он громко по телефону: "Объект здесь. Остаюсь…". Но на этот раз наверху, у начала тропинки объявился еще и пограничник с собакой.
Поплыли, видно, как в даче на балконе — Толя и Иришка наблюдают за нами. А внизу ближе к "президентскому" пляжу Генералов и еще человек 5 — выстроились, смотрят в бинокль. Потом он "счел нужным довести" до Ольги — что видел, как мы купались.
М. С. после этого мне сказал: не ходи далеко от дома, во всяком случае — без моего ведома. Что он имел в виду? Может, просто "заботу проявил"…
В 15. 00 21. УШ. ТУ-новости. Ельцин заявил в парламенте России: Горбачев в изоляции в Крыму. Решение — направить сюда Руцкого, Силаева + других депутатов. Выступил там Бакатин. Диктор взволнованно и подробно изложил его речь: Государственный переворот. Горбачев, по крайней мере в воскресенье, был совершенно здоров, не считая радикулита (видно от Примакова узнал). Творится беззаконие. Нужно пригласить в российский парламент депутатов ВС СССР, которых сейчас усиленно обрабатывают.
Парламент почтил минутой павших в эту ночь "на его подступах".
Вот, Михаил Сергеевич, где проверяются люди: Бакатин, которого вы отпихнули, боясь всяких Лукьяновых, Янаевых и проч.!
Мое общение с Михаилом Сергеевичем в эти дни.
19-го утром, как только по "Маяку" услышал о ГКЧП, стал думать, как мне вести себя с М. С. -ждать, когда позовет? То есть — по прежней субординации? Нет — так нельзя: он должен убедиться в моей верности. И он нуждается в поддержке. Пошел к нему. Долго бродил по дому, пока внучка меня не обнаружила. Привела к деду наверх. Он лежал на постели — после процедуры: ему еще "донатирали" радикулит.
"Ты знаешь, Анатолий, — начал сходу, — когда я разговаривал с этими — ни один мускул у меня не дрогнул. Был совершенно спокоен. И сейчас — спокоен. Я убежден в своей правоте. Убежден, что это — авантюра, и не дай Бог — с кровью"…
Помолчал.
"Не удастся им ни навести порядок, ни собрать урожай, ни запустить экономику… Не удастся! Преступная авантюра!. Думай, что будем делать. Приходи после обеда". Я пришел, как договорились.
Пошли со всей семьей на пляж. В доме говорить было уже невозможно — кругом "жучки", об этом панически предупреждала нас все время Раиса Максимовна.