Все это на языках разослано теперь немцами всем 28 партиям, чтоб 17-го в Берлине могла начаться Рабочая группа.
Вечер у Загладина на Старо-Конюшенном с Суйкой и Хорном. Споры.
17 января у Гарри Отта в ГДР'овском посольстве. Павлов, Поплавский, Гостев и др. из промышленных отделов. Тосты за международников. У тех, наверно, ощущение «белой кости» и выпендрель с нашей стороны. Было не очень ловко.
17 января — 70-летие Пономарева. Герой соцтруда. Наши поздравления. Подарок — «Собрание его сочинений» с 1931 года. Речь Загладина. Ответ Б. Н.'а. Впервые видел его растроганным, утирал глаза платком. Говорил о «народе», что мы тоже часть народа.
С 20 по 23 января — Берлин. Загладин, я, Шахназаров. С другой стороны — Аксен, Марковский, Малов и др. Поскольку они принимают Рабочую группу, надо было согласовать тактику. Также — о чилийских делах: КПЧ-СПЧ. Альтамирано. Пленум СПЧ в Берлине, который немцы, конечно, подслушали. Социалисты все больше хотят забрать под себя движение освобождения в Чили. Тейтельбойм — рохля. Подсчет ошибок, и кто виноват?
Социалисты ориентируются на точку зрения Фиделя Кастро, который почти публично заявил, что какая бы помощь ни была оказана Чили, поражение было неизбежно. Это корреспондирует с тем, о чем я докладывал во время своей поездки в Чили осенью 1972 года, со слов лидеров социалистов: «если мы не вооружим народ, а вы не дадите нам оружия, мы погибнем. Без гражданской войны революция дальше развиваться не может». Радригес за обедом в Роорадеро сказал: «Мы знали, что они неизбежно завалятся и поэтому заранее закупили побольше их великолепного вина». Это говорится в шутку, хотя и как не подлежащее обсуждению и сомнению.
Сейчас Альтамирано ведет дело, видимо, к вооруженному сопротивлению. И КПЧ ему только помеха, либо — подсобная сила. Но гегемонию он ее никогда не признает, поэтому он и «единство» понимает не «по-нашему».
Haus an der Schpree… Ужин в избе. Ужин в Потсдаме, т. е. поездка туда поздно вечером, за 150 км. вокруг Берлина. Невероятная затея по-немецки.
Приемный обед с Хоннекером. Производит впечатление компетентного и очень верного нам человека. Но знающего, что он лучше бы вел дела с западными немцами, чем мы сами, если бы ему дали в этом отношении, если не свободу, то хотя бы длинный поводок.
Уровень и характер приема (почти что, как членов ПБ КПСС) объяснялся тем, что накануне немцам был сделан «втык», согласованный вроде с Брежневым, но затеянный Громыко. Дело в том, что ГДР'овцы разработали план сотрудничества с ФРГ — «11 пунктов», в том числе постройка автобана на Гамбург, Бельтов-канала и проч. экономические вещи в основном за счет кредита ФРГ. Все это, естественно, заблаговременно было согласовано с нами. Туда даже ездил по этому делу зав. отделом МИД'а Бондаренко. Однако, то ли он не доложил во время (хотя, впрочем, я сам видел шифровку из Берлина, где Хоннекер докладывал Москве об этих всех намерениях), то ли была сознательная провокация со стороны Громыко, Русакова и примкнувшего к ним Блатова, чтоб, воспользовавшись случаем, «напомнить немцам, кто они есть, и если они хотят проводить общую с нами политику, то пусть проводят нашу политику», — так или иначе Громыко затеял втык. И немцам уже до нашего приезда было дано это понять.
Поэтому, принимая нашу делегацию (которая никакого отношения к этой истории не имела), они всячески хотели показать, что тут происходит какое-то недоразумение. Надо сказать, мы держались (в том числе Шахназаров, который, как и его шеф Катушев были против всей этой затеи) — так же: всячески подчеркивали, что ничего не происходит и «дружба наша крепка, как никогда». Шифровку по нашим делам мы тоже составили с подтекстом, из которого следовало, что подозревать немцев в нелояльности глупо и смешно, вредно. Кстати, Громыко продержал ее три дня и, казалось, вообще не выпустит по большой разметке. Однако выпустил, но не раньше, чем было подписано решение — немедленно пригласить Аксена, Марковского и нового МИД Фишера в Москву и произвести задуманную операцию внушения.
И в самом деле — они появились в Москве через день после нашего возвращения из Берлина. У меня было отвратительное чувство: не заподозрили ли они нас в том, что мы подлили масла в огонь громыкинской провокации.
Шахназаров потом рассказывал, что встреча (с нашей стороны Громыко, Катушев, Блатов, Русаков) прошла «жестко». Их трепали и фактически отменили все их «11 пунктов», несмотря на разумные объяснения Аксена и на его ссылки на то, что «все ведь было с вами заранее согласовано».
По докладу нашего посла, отчет Аксена на ПБ СЕПГ прошел «формально»: «общая точка зрения и полное согласие с советскими товарищами». Ни об атмосфере московских переговоров, ни об их результатах он ничего не сказал. Оказывается, Хоннекер приказал всей делегации, ездившей в Москву, молчать под угрозой потерять партбилет.
29 января мой триумфальный доклад на теоретической конференции аппарата ЦК, в большом зале. «НТР и противоречия капитализма».
31 января — 6 февраля — налет на Кубу.
Дополнение к памятке Брежневу для Вильсона — о Португалии (чтоб не подталкивали социалистов к расколу с коммунистами. Исторические образцы последствий этого).
Замечания к проекту речи Брежнева на обеде с Вильсоном. Шифровки, шифровки, бумаги. Ответ Кадару — в связи с тем, что ЦК ВСРП разослал парторганизациям закрытое письмо по поводу повышения нами цен на нефть. Довольно злое, по нашей оценке — вполне «националистическое письмо»: теперь на случай любых завалов в экономике виноват все равно будет Советский Союз, который даже не посчитался, что у «нас на носу съезд и что новый пятилетний план был уже сверстан».
Совещание у Б. Н., плюс Катушев, Загладин, Шахназаров, Брутенц — о предстоящем в Праге в марте совещании секретарей по международным вопросам (координация внешнеполитической пропаганды). Я определен на это мероприятие, особенно на доклад Б. Н. там, в Праге. Это теперь, конечно (!), самое главное.
Совещание у меня с ребятами, которым предстоит сочинять доклад Пономареву.
Краткий утренний отчет Б. Н.'у о Кубе: мало, что его интересовало. И он все время меня перебивал вызовами своего секретаря по пустякам.
Прочитал донос Кроликовского (зам. МИД ГДР) на Хоннекера, членов Политбюро СЕПГ, других деятелей. Вот сволочь! Я бы такие бумаги возвращал в ГБ соответствующей страны, тем более, что всё — на «личных впечатлениях», а не на фактах. Да и откуда могут быть эти впечатления о Политбюро и отношениях внутри него у чиновника МИД'а, как не из рассказов брата В. Кроликовского, которого недавно выставили из Политбюро.
Куба. Шахназаров — Дарусенков. Полет в ночь. Сарай- транзитный аэропорт в Касабланке. Марокканцы. 10 часов над ночным океаном. Встреча в аэропорту. «Резиденция» — оазис на окраине Гаваны, где год назад помещался Брежнев. Переезд в Voradero — курортная зона в 150 км. от столицы. Современные дороги. Пальмы с «железобетонными столбами». Бунгало. Комары, пляж, канадцы-туристы.
Гавана — город без витрин магазинов. Испанская и американская часть города. Фидель: «Гавана в последнюю очередь. Мы строим не фасад, а новое здание».
2 февраля: Рауль Кастро, Карлос Рафаэлес Родригес, Рауль Вальдес. Беседа в ЦК. Наша главная задача — согласовать европейскую конференцию компартий с латиноамериканской конференцией КП, которая состоится в Гаване в мае.
Опять разрыв, потому что в основном работаю в Серебряном Бору. Дома почти не бываю. Доклад для Б. Н. в Праге — совещание секретарей ЦК по внешнеполитической пропаганде и идеологии соцстран. Очередное после московского в декабре 1973 года, перед которым мы тоже сидели в Серебряном Бору. Плюс всякие «совместные» документы (проекты), которые будут приняты для ради координации. Их должны представлять чехи, но готовим, как и все прочее, мы.
Загладинскую диктовку мы использовали, но убрали пережимы по части разоблачения наших капиталистических партнеров по разрядке. Он недавно вернулся из Берлина с Рабочей группы по подготовке конференции компартий под впечатлением (а его политическая философия часто определяется последней конфиденциальной беседой с каким- нибудь западным деятелем). На этот раз «впечатление» было от того, что французы, итальянцы, испанцы и др. говорили на Рабочей группе. Разрядка для них (для КП на Западе), — не только плюс, но и минус. Она укрепляет авторитет правительств, с которыми мы боремся как с классовой враждебной силой. И нам нужна-де «компенсация». Таковой Загладин считает, может быть, ужесточение капиталистических порядков во Франции, ФРГ…
Вообще-то это по душе Б. Н.'у. Он любит разоблачать капитализм. А сейчас — кризис и всякие противоречия в особенности. Но «оглядывается», потому что знает, что на Западе к нему уже прицелились и нет-нет подают его в роли «ястреба» по отношению к линии Брежнева.
На последнее Политбюро неожиданно пришел Брежнев. Не ждали. И между прочим, стал говорить: Вот, мол, в Праге, оказывается, будет совещание по внешнеполитической пропаганде. А мы ничего не знаем. А дело серьезное.
Б. Н. засуетился. Стал оправдываться. Мол, решение Секретариата есть и проч. Но сам усек (он мне это предположение третьего дня изложил): кто-то шепнул Леониду Ильичу — мол, не повредит ли идеологический треп о внешней политике самой нашей внешней политике? Подозревает Александрова. Возможно. Как бы то ни было, он срочно стал вычеркивать из своего доклада многие свои любимые игрушки с критикой буржуазных правительств и порядков. Даже выпад по Понятовскому убрал.
Так что загладинская «компенсация» совсем уж оказалась не ко двору.
Переговоры с Вильсоном не могли не завершиться «большим успехом». Впрочем, я удивился тому, что принятые документы практически советские по вокабулярию, формулировкам и т. д. Ну да, англичане практичные люди. Что им слова! Дали нам кредит на 2 млрд. долларов. Утерли нос американцам (300 млн. — по закону Джексона). Б. Н. и Блатов намекали мне, что «наш» не использовал 80 % того, что ему заложили мы в памятку. Жестами., что, мол, «не тот уже». А Вильсон и проч. в восторге от активности, динамизма. Получается, похоже, та же аберрация, какая складывалась в 1963-64 годах: иностранцы восхищаются, а советские недоумевают и руками разводят. По телевизору — на приеме в честь Вильсона — Брежнев выглядел очень «неорганизованно», было такое впеч