В данном случае, безусловно, имеет место быть хищение государственного имущества в особо крупных размерах. А это ни много, ни мало, а статья 93 прим. тутошнего УК. Самая страшная после измены родине статья. И наказывается она вплоть до высшей меры. Опять же, это при том, что комбинатовские ухари хищают долго, системно, да еще и в составе организованной группы лиц. Так что, мимо баночки с зеленкой и расстрельной стенки эти ребята никак не прошмыгнут. Самая страшная беда в том, что и они это знают не хуже меня. И собственная жизнь им дорога совсем не как память. Соответственно, обороняться они станут без каких-либо сантиментов. Жестко будут отбиваться! Особенно, на начальной стадии своих доследственных взаимоотношений с младшим лейтенантом Корнеевым. Ох, как кроваво они будут защищать свои жизни! Без малейших скидок на сиротство наивного мамлея и на глупость его юных лет.
Главный парадокс заключается в том, что реализация данной информации является единственным путем к моему спасению. Иначе, мне просто не выжить. Даже при всем своем желании, я не имею возможности отступить. Теперь, если не я их, то они меня. Выбора у меня не было.
Глава 20
Софья Львовна исправно дожидалась меня в автомобиле. Находилась она в состоянии крайней задумчивости. Высокий лоб ее красивого лица пересекала продольная морщинка. Наверное, все еще никак не могла понять, зачем заместителю понадобились ее башмаки. А, может, она по другому поводу впала в мечтательность, но в любом случае, сидела Соня на удивление смирно.
— Ну, что Софа, поехали в твой любимый Волжский орган внутренних дел? — начал я выводить из транса обороненную мной от коварного похитителя даму. — Как ни крути, но мы с тобой обещались оперу приехать и допроситься еще до того, как они сводку в УВД подавать будут. Пора нам, солнце мое! И, мало ли, вдруг тебе еще раз несказанно свезло и он там, на шмоне у злодея Изевлина, первую пару твоих туфель нашел?
— Да, хорошо бы, — как-то безучастно отреагировала она, — Сергей, скажи, а какие у нас с тобой отношения? — неожиданно и без всякого перехода ударила меня свинцовым вопросом по темечку вдова.
И вопрос этот, несмотря на всю его кажущуюся безобидность, мне очень не понравился. Ощущение того, что это шах и до мата остается один, максимум, два хода, неприятно овеяло мою, доселе свободную душу. Как же так! Я ведь сделал все, чтобы мудрая еврейская родня жестко вразумила Соньку. Не могли же папенька с теткой не объяснить Софе, что не пара я ей. Должны же были они доказать ей на пальцах, что в одну телегу впрячь не можно осла и трепетную лань! Безродный мент-антисемит, да еще с безбашенной ересью антисоветчины в голове! Такой зять, ну никак не для рафинированной еврейской семьи. Семьи, где вся родня, сплошь люди приличные. Все, как на подбор, либо профессора, либо доктора наук, либо просто достойные торговые люди. А тут, нате вам, мало того, что сирота безродный, еще и контуженный гой из общаги!
Видимо, что-то не сработало. Но демонстративно отрекаться от влюбленной Софьи, обижая ее сейчас, вот так, сходу, мне тоже не хотелось. Во-первых, она хороший человек. Очень хороший! И даже ее вздорная тетка Пана Борисовна Левенштей, тоже вполне себе славная женщина. Вон, как она лыбинского гуся вкусно изготовила! А во-вторых, папа у Софы состоит в должности ректора именно в том университете, который мне все-таки надо бы как-то окончить. Н-да…
— У нас с тобой, душа моя, очень хорошие отношения! Лучших отношений и быть не может, Софа. Чем те отношения, которые у нас с тобой. Опять же, ноги у тебя не так, чтобы очень кривые, и горб не так, чтобы уж слишком большой! — привычно нес я околесицу, пытаясь сбить с толку подругу будней моих милицейских.
К разговору, затеянному заневестившейся вдовой я оказался не готов и теперь пытался перевести диалог в пошловато-шутливую колею. Но попытка эта не проканала, Софья на мое пустословие не отреагировала никак. Ни кулаком в бок меня не ткнула, ни даже словом крепким, как это прежде не раз бывало, не одарила. Поскольку мы уже подъезжали к РОВД, я, сделав вид, что сосредоточился на рулении, прибавил газу. К моему счастью, зайдя в райотдел, мы сразу же попали в лапы к дежурному следователю.
— Где вас носит? — едва не брызжа слюной, шипел следак, — Я уже обыск без санкции оформил, а у меня потерпевшая еще не допрошена! Пошли ко мне в кабинет!
Мы с Софой двинулись вслед за капитаном на третий этаж в следственное отделение. Допроситься надо было и мне, поскольку роковую химловушку устанавливал я. И еще так получалось, что вороватого заместителя Софьи формально задерживал тоже я. А ведь они потом меня еще и в судебный процесс свидетелем вызовут!
На десерт нас, вернее, Софью Львовну, следователь порадовал изъятыми у Изевлина туфлями. Теми, что фигурировали в эпизоде двухмесячной давности. Вместо благодарности, мне пришлось немного огорчить капитана и объяснить ему ситуацию с отказным по первой краже. Следак скривился, как от объявления, что его несовершеннолетняя любовница родила ему двойню. Но подставлять Колмыкова перед прокурором с фальсификацией отказняка по первому заявлению гражданки Мордвинцевой, он не посмел. Засунув свои принципы куда-то там себе поглубже и провернув их там по часовой стрелке, капитан начал допрашивать Софью только по сегодняшнему эпизоду.
— Ты его уже допросил? — задал я следаку скребущий душу вопрос.
— Конечно допросил! Опер обыск уже провел без возбужденного дела и без всякого поручения, а я только потом его допросил. Слава аллаху, теперь вот и вас допросил наконец-то! — следователь явно испытывал облегчение от того, что вся эта туфельно-родаминовая авантюра начала как-то вползать в процессуальные рамки УПК.
— Признался? — продолжал я выведывать тайну следствия у процессуально независимого лица.
— А куда ему деваться? Ты же его с поличным взял и туфли по старому эпизоду у него изъяли. Чин по чину изъяли, при понятых-соседях. Да и не в том он состоянии, чтобы хвостом крутить. Он, кстати, почти не слышит, ты чего там с коробкой намутил? Смотри, если он в прокуратуру жалобу накатает, прокурор мимо нее не пройдет!
— Да хрен с ним, пусть катает, пока ему экспертизу проведут, слух у него уже восстановится, — отмахнулся я, — Ты лучше скажи, задавал я вопрос следаку, зачем он эти туфли хищал? На хрена ему бабская обувь? Корыстный мотив?
— Не корыстный, — помотал головой следак и повернулся к моей подружке.
— Чем вы, Софья Львовна, так Изевлину насолили? Где вы ему так дорогу перешли? — капитан с любопытством разглядывал уставшую, но по-прежнему прекрасноликую директрису «Светланы».
Софья от такого кунштюка аж дернулась. Было видно, что она не играет свое удивление и действительно не понимает происходящего.
— Я? Ему дорогу?? — ее и без того огромные глаза округлились, — Да я ему свое место передать хотела! И его кандидатуру на универмаг практически уже согласовала в Управлении торговли! — она обессиленно сникла.
— Скажите, Софья Львовна, а он об этом знал? Вы говорили Изевлину о таких его карьерных перспективах? — следователь с интересом ждал ответа.
— Нет, не говорила. Во-первых, только на прошлой неделе все определилось более или менее, а потом, просто хотела сделать сюрприз.
— Эх, Софья Львовна, Софья Львовна! Вам бы надо было ему хотя бы намекнуть. Ведь Изевлин уже три года в замах ходил до вас, а по всем его раскладам, это он должен был занять директорское место. Но из Торга прислали вас и опять он остался лишь замом. Вот и поехала крыша у мужика! А сюрприз у вас получился, тут уж никак не поспоришь! — следак покосился на меня.
После соблюдения всех процессуальных урядиц, мы с Софой поехали к ней. Сразу сваливать домой, не прояснив поднятый ею вопрос относительно наших отношений, было бы как-то неправильно. Возврат любимых туфель, конечно же, в какой-то степени компенсировал ей предательство заместителя и, соответственно, утрату веры в человечество. И это хорошо. Плохо то, что эта пылкая и своенравная вдова что-то там себе напридумывала и все решила за меня. Так или иначе, но воспринимать себя ее очередной потерей, мне не хотелось. Она и без того уже вдова. Впрочем, и чьим-то приобретением я себя считать тоже отказывался. С высоты своей замшелой будущной мудрости я точно знал, что в отличие от черствых и примитивных мужчин, женщины произошли не от диких бразильских обезьян. Они, вместе со своими гормональными качелями, безусловно, появились откуда-то из далекого космоса. Следовательно, и логика у них тоже своя, загадочная, ни в коей мере общечеловеческой не поддающаяся. Тараканы в их голове тонкие и хрупкие. Поэтому лишний раз ломать психику ставшей мне по-настоящему близкой барышни и быть очередным ее болезненным разочарованием я не хотел.
Зайдя в квартиру, Соня небрежно бросила у входа сверток с возвращенными туфлями. Меня это покоробило. Столько суеты и нервов было потрачено на их возврат! Один лишь коллапс с «Ятранью» чего стоил моей расшатанной психике. А она эти туфли швырнула, будто пустой пакет от молока. Хотя и я, и даже коварный жулик Витёк Изевлин доподлинно знаем, что обувь для нее, есть предмет поклонения и страсти.
— Душа моя, ты чего такая пасмурная? Все же получилось и ты даже не в пролете!
Обувку тебе вернули, подлого Витьку Изевлина наказали, так чего же ты жало плющишь? — притворялся я идиотом, делая вид, что не понимаю причин ее меланхолии.
— Руки мой, ужинать будем, — отмахнулась по-прежнему нерадостная хозяйка дома. — А за туфли тебе спасибо, честно говоря, не верила я, что ты их отыщешь, да еще и жулика поймаешь! — потихоньку все же начала оттаивать Софья.
Ужинали мы в более непринужденной обстановке, но радостной Софа все равно не выглядела. В благодарность за ночлег и ужин и, чтобы как-то развеселить вдову, я начал рассказывать ей про злоключения трамвайного персонала и про секс-бесчинства рукастого маньяка. К моему удивлению, Соня беды притесняемых женщин приняла близко к сердцу. Она даже передернулась, видимо, представив себя на месте прихваченных трамвайных дам.