— Я не понимаю, как можно быть такой шалавой, чтобы позволять себя шлёпать по заднице посторонним мужикам! — сварливым тоном приподъездной бабки-сплетницы проворчала капитанша, неохотно разомкнув захват моего туловища. — И скажи мне, почему именно её хотят отправить на курорт вместе с тобой? — с возрастающей настойчивостью заглянула мне в глаза капитан Зуева.
Взгляд моей руководительницы был переполнен самыми нехорошими подозрениями. Вечер переставал быть томным и плавно переходил в стадию пошлейшего семейного скандала. Я отчетливо понял, что отмолчаться мне сегодня не удастся.
— С этим вопросом, любимая, тебе следует обратиться к генерал-майору Данкову!
Не найдя в голове ничего лучшего, перевёл я стрелки на высочайшее руководство. На ровном месте так подло подставившим меня перед любимой женщиной.
— Скажу тебе не лукавя, любимая, что для меня это его решение тоже является загадкой! И успокойся ты уже наконец, никуда я из города до своего законного отпуска не уеду! Который, как ты сама хорошо помнишь, у меня в ноябре. И вообще, ты же знаешь, что я морально устойчив и на разврат не падкий! — с лёгким укором посмотрел я на ревнивую подругу, давая ей понять, насколько я обижен её недоверием.
— В том-то и дело, что знаю! — с безутешной и горькой тяжестью вздохнула она, застёгивая пропущенную мной пуговицу на рубашечной груди, — Хорошо знаю! Потому и переживаю так! Ведь ты кобель, Серёжа! Вот скажи, зачем ты её тогда по жопе хлопнул? Я же видела. И все видели, Серёжа! Все!! — обиженно сорвалась она на завывание.
С нарастающей тоской я отметил, что Лида начала все необходимые приготовления, чтобы всерьёз и горестно всплакнуть. И тем самым в очередной раз меня завиноватить. А мне этого совсем не хотелось. И, значит, надо было срочно как-нибудь оправдаться. Опять же, чтобы как-то отвлечь её от труднопереносимых мною женских рыданий.
— Любимая, ну я же не знал, что она этого недостойна! Жопа, как жопа… Ну подумаешь, задел чью-то задницу неосторожно! Это же обычное житейское недоразумение, Лида!
Вовремя заметив, как сверкнули глаза единственной и неповторимой, я прервал неосторожные рассуждения о филейных частях хитрой и фигуристой Клавы-Гали. И о досадных жизненных недоразумениях продолжать тоже не стал.
— И, что все это увидят, я тоже не знал! И даже предположить не мог, честное комсомольское! — быстро выпалил я первое, что пришло мне в голову, — Тебя же я постоянно похлопываю! — озорно подмигнув, я похотливо потянулся к заднице Зуевой. Лишь для того, чтобы подтвердить ей свою искреннюю любовь и полное душевное к ней расположение.
Заметив моё движение и правильно его истолковав, Лидия с добродетельным возмущением отдёрнула свой рельефный круп в сторону от моей руки.
— С какой это стати ты решил меня с ней сравнивать⁈ Ты совсем уже совесть потерял? — еще больше начала закипать моя милицейская предводительница.
Очевидно, поняв, что я уже точно не останусь у неё до утра, Лида окончательно решила обидеться. И основательно окропить мой подлый уход. Горькими слезами коварно брошенной и оттого безмерно несчастной женщины.
— Прелесть моя, да я тебя постоянно сравниваю! И ничуть не стыжусь этого! — я тоже решил не уступать ей в софистике, — Я постоянно сравниваю тебя со всеми красивыми женщинами мира и даже с Аллой Пугачевой! А так же со звёздами на небе, и с самим Солнцем! И всякий раз ты оказываешься в тысячу раз прекрасней их всех, Лида! Всех без исключения и вместе взятых! Давай, любимая, поцелуемся?
Воспользовавшись тем, что Лидия Андреевна впала в некоторое оцепенение от моего сомнительного, но напыщенного комплимента, я её крепко обнял. И впился жадным милицейским ртом в её чувственные губы.
Продержалась она недолго и секунд через десять уже вполне активно начала отвечать на мой не вполне товарищеский поцелуй.
Не отрываясь от губ начальницы, я нашарил на полу сначала одной ногой, а потом и второй, свои заграничные туфли. И даже как-то сумел обуться в них без помощи рук, не отрываясь от процесса смычки с руководством. От всей души и самыми добрыми словами поминая чехов, пошивших мне обувку на резинках, а не на шнурках.
За дверь я выскочил, одновременно с этим манёвром выскальзывая из объятий капитана Зуевой. Я даже сумел захлопнуть за собой дверь еще до того, как Лида снова вцепится в моё беззащитное лейтенантское тело.
Ссыпавшись по лестнице вниз и выйдя через арку на проспект, я в который уже раз расстроился из-за отсутствия личного автотранспорта. И опять поставил зарубку на своём мозжечке насчет необходимости найти толкового сварного мастера.
Дожидаться автобуса, которого запросто уже могло и не быть, я не стал. До дома добрался на такси, но зато очень быстро. Больше всего мне сейчас хотелось побыстрее принять душ и завалиться на свой диван, чтобы как следует выспаться.
Когда я, стараясь не шуметь, отомкнул входную дверь и вошел в квартиру, то с удивлением увидел, что несмотря на поздний час, никто в ней не спит. Более того, сначала я услышал доносящиеся с кухни голоса, которых было больше двух, а потом еще заметил и знакомую пару женской обуви. На низких каблуках. Это были те самые туфли, которые в последнее время носила Эльвира Юрьевна Клюйко.
Как ни старался я быть незаметным, но включенный мной в прихожей свет меня выдал с головой. Первой из кухни выскочила моя потенциальная невеста из Урюпинска. Затем появилась внебрачная, но беременная Эльвира и уже за ней Пана.
— А, что, Серёжа, позвонить трудно было? — сердитая тётка сверкнула в мою сторону черными семитскими глазами, — Скажи, тебе не приходило в голову, что мы тоже люди и, что мы волнуемся за тебя? Или, может, ты думаешь, что для волнений ты нам никогда не давал повода?
— Скотина ты, Корнеев! — держа левую руку на животе, а второй опираясь на Левенштейн, в очередной раз сообщила мне Эльвира эту непреложную истину, — Мы уже думали, что тебя опять на нары усадили! Или еще чего хуже! — глаза любимой и положительно непраздной женщины влажно заблестели.
На душе своими острыми когтями заскребли черные и злые кошки. Права тётка. И Эльвира права! Действительно, скотина! Мне на самом деле стало стыдно. Что сказать в ответ на обоснованные упреки близких мне женщин, я не знал. Стоял и смотрел в угол прихожей на стык паркета и стены. Как школьник, не дотерпевший до перемены и обоссавшийся прямо в классе.
— Есть будешь? — хмуро, но очень вовремя поинтересовалась заботливая и почему-то в данный момент незлобливая Лиза, — Я борщ сварила!
Услышав, с какой гордостью она это произнесла, я немедленно передумал отказываться от позднего ужина. Исключительно исходя из инстинкта самосохранения. И острейшего нежелания усугублять глубину, и степень своей вины.
Организм настойчиво напоминал, что прошло совсем немного времени после того, как меня досыта напитала Зуева. Есть я категорически не хотел. Но отказываться от харчевания здесь и сейчас, было смерти подобно. Тётка еще как-то с этим смирится, а вот Эльвира и Лиза вряд ли. Сразу же последуют бестактные вопросы на предмет того, кто и где меня накормил. Даже не прибегая к дедуктивным способностям Эльвиры, Елизавета за пару секунд соотнесёт мою сытость с личностью Зуевой. И совсем не факт, что не вслух.
Нет, этого счастья нам не надо, это мы уже проходили. А потому, после слов урюпинской невесты о борще, глаза мои засветились счастьем изголодавшегося блокадника. Попавшего в неохраняемый продуктовый склад.
— Молодец, Елизавета Дормидонтовна! Борщ, это прекрасно! — восхитился я, — Ночь уже на дворе, а я так замотался, что с обеда ничего не ел! — аккуратно протиснувшись между старой, малой и беременной, я поспешил с их глаз долой в ванную комнату мыть руки.
Провожать Эльвиру домой после изнурительной трапезы я не отважился. Отяжелел, устал, да и просто было лениво. Поэтому горячо поддержал Левенштейн, которая взялась уговаривать гостью остаться с ночевкой. Клюйко согласилась, в результате чего, спать мне пришлось на полу.
Но первые полчаса мне было не до сна. Эльвира была беременна не только нашим потомством, но и новостями. От неё я узнал, что первым утренним рейсом завтра в наши палестины прибудет столичный десант. С самыми серьёзными намерениями и полномочиями.
Не таясь, но шепотом подруга сообщила мне, что московским парадом будет командовать наш общий друг генерал Севостьянов. Кроме того я узнал от неё, что нашу оккупированную партийно-театральными пидарасами провинцию будут шерстить птенцы Феликса. Это помимо МВД и генпрокуратуры. А так же мне было сказано, что к бригаде приданы печальные очкарики из Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Какая у всех этих ребят степень автономности и как они будут взаимодействовать между собой, Эльвира не знала. Но уверенно заявила, что координировать их действия будет Григорий Трофимович. Еще Клюйко обмолвилась, что сама она в межведомственную бригаду не входит. Официально не входит. Но, если приспеет такая нужда, то проверяющие её мнением совсем уж пренебрегать не посмеют. Так как все старшие по направлениям на этот счет строго предупреждены. Им, якобы, рекомендовано обращаться к старшему советнику юстиции Клюйко, как к эксперту по данному региону.
Последнее обстоятельство меня порадовало. Как и то, что всей московской стаей будет руководить старый-добрый хищник дед Севостьянов. Это давало неплохие шансы на то, что воронка московского водоворота не затянет мои уши в мясорубку во время грандиозного шухера. С этими обнадёживающими мыслями я и уснул.
Спал я, несмотря на перенасыщение организма и половое размещение, хорошо. Проснулся от того, что меня толкала босой ногой в плечо нахальная девица. Считающая, что имеет на это право на основании того, что самостийно объявила себя моей невестой.
Поймав её за конечность, я какое-то время наблюдал, как она, шипя и ругаясь, прыгает на одной ноге, стараясь не упасть. Вкусив зрелищ и нехитрого развлечения, я, окончательно проснувшись, пошел принимать водные процедуры. Сначала в туалет, а потом в ванную. Настроение было непонятным. Зудящая неопределённость не помешала мне выпить чаю. Есть после вчерашнего обжорства не хотелось и завтрак я пропустил. Эльвиры, как и Паны, дома уже не было. Не обращая внимания на шипящую и шныряющую по квартире Лизавету, я начал собираться на службу.