— И? — с нарастающим подозрением всё пристальнее и пристальнее вглядывалась в меня рыжая интеллектуалка, — Продолжай!
— Вот и борются в тебе непредсказуемая женская логика барышни-прелестницы и ничем не замутнённый, самый настоящий человеческий разум! — послушно выполнил я требование бизнес-дамы.
— И опять мне тебя за этот комплимент ударить хочется, Корнеев! Или поцеловать… — неуверенно вздохнула Юдина, — Ладно, говори, чего тебе надо?
Алла, действительно, была женщиной неглупой и когда ситуация того требовала, держалась не хуже разумного делового мужика. На бабьи обиды не отвлекаясь.
На изложение краткой версии своих невзгод и пожеланий я затратил не больше десяти минут. Я изначально понимал и уже принял для себя неизбежность некоторых издержек от нашего с ней сотрудничества. Чтобы эта женщина захотела мне помочь от всей своей души, надо по возможности говорить ей правду. Пусть самую небольшую её часть, но правду. Юдина была из той породы женщин, которых не имеет смысла играть втёмную. Кроме вреда, ничего это не принесёт. Замешав сто грамм лапши от оригинального производителя на кубометр отечественного воздуха, я открыл Алле глаза на текущую действительность и поведал свой оперативный замысел. Высокоинтеллектуальная мадам Юдина на какое-то время подвисла. А потом, к моему неудовольствию, начала генерировать идеи. Одну за другой и всё искромётные.
— Нет, любимая, мы пойдём другим путём! Мы же не звери! — осадил я благородные порывы возмущенной женщины, — Я просто хочу накоротке поговорить с Алексеем. Просто поговорить!
Я требовательно посмотрел в глаза Юдиной, на корню пресекая все её рвущиеся на поверхность инициативы. Способные, по её мнению, решить гнетущие меня вопросы.
— Но, видишь ли, беда в том, что сделать это нужно безотлагательно! И самое главное, чтобы его ненаглядная Маня о нашей с ним беседе не узнала. Чтобы раньше времени не узнала, то есть! Обстоятельства таковы, что до конца рабочего дня, когда он сам выйдет на улицу, ждать я не могу!
Алла Юрьевна снова задумалась. Я её не торопил. Задачу я ей поставил, а уж как её решить, она всяко разно, знает лучше меня.
— Пошлю его в «Культтовары»! — с улыбкой, идущей с пятью баллами от доски отличницы, объявила мне рыжая и зеленоглазая умница, — Здесь рядом, на Щорса. У меня на складе как раз копирка заканчивается!
На моё счастье оказалось, что с этой шнягой проблемы существуют не только в системе МВД, но и на производственных предприятиях народного хозяйства. Но в отличие от бухгалтерии Октябрьского РОВД, на «ликёрке» подобную инициативу руководства, относительно покупки канцелярских расходников, техперсоналу возмещают. При наличии товарного чека, разумеется.
Я восхитился находчивостью умной женщины и стал ждать, когда она добьёт своё пирожное. При этом, как бы незаметно поглядывая на свои наручные часы. Юдина мои косые взгляды оценила правильно и задерживать меня не стала.
— Опять пропадёшь на месяц? — стараясь выглядеть равнодушной, задала она мне неудобный вопрос.
— На это даже не надейся, солнце моё! — бодро возразил я гордой и, скорее всего, по этой причине одинокой Алле, — С твоей помощью решу свои проблемы и сразу же припаду к твоим ногам! Буду добиваться от тебя взаимности. Если, конечно же ты меня не прогонишь! Ты ведь меня не прогонишь? — я снова взял ладонь рыжей женщины, но теперь уже двумя руками и прижал её к своей груди.
— Через месяц? — деловито уточнила Алла Юрьевна, настойчиво загоняя меня в ограниченное конкретными сроками стойло. — Когда припадёшь?
— Нет, не через месяц! Максимум, через неделю! — вынужден был капитулировать я, — А, может, и еще раньше управлюсь! — добавил я оптимизма в наш диалог, заметив тень, мелькнувшую в зелёных глазах.
Быстроногого Алексея Мордухаевича я перехватил уже, когда он с бумажным свёртком торопливо направлялся к проходной родного предприятия. Можно было бы заластать его сразу же, как только выйдя из проходной, он свернул за угол к магазину. Однако, делать этого, разумеется, я не стал. Не следовало ронять в его мозг ядовитые семена подозрений. Палить Аллу мне не хотелось. Совместно с Маней и, черт его знает, с кем там еще, но додуматься они могут до чего угодно. И сотворить тоже могут, что угодно. А Алла Юрьевна была мне дорога. И дорога не только, как память.
Я бодро подкатил к тротуару и даже заехал на него, перекрыв Вязовскину дорогу на его родное предприятие. И выйдя из машины, не говоря худого слова, сунул Алёше кулаком под дых. После чего он сразу же стал намного коммуникабельнее и договороспособнее. Противиться приглашению сесть в автомобиль, во всяком случае, попыток он не предпринял. Семеня ногами к «тройке» он просто хватал ртом воздух и обескуражено вращал выпученными глазами.
Я настолько уверился в адекватности моего пассажира, что устроив его на заднем диване и пристегнув руку к салазкам переднего сиденья, сделал несколько шагов от машины в сторону. Где подобрал с асфальта свёрток с приобретёнными им канцтоварами.
Оглядевшись по сторонам и не обнаружив любопытных глаз, я сел за руль и съехав с тротуара на проезжую часть, покатил подальше от алкогольного предприятия.
В том, что Алексей Мордухаевич был как-то причастен к моим или лизиным невзгодам, я не верил. Точнее сказать, я был уверен, что в свои подлючьи змеиные планы Манька его не посвящала. Не того склада человек этот Алёша. Мотавшая срок баба не могла не понимать, что коснись что, и её молодой полюбовник по своему слабому нутру сдаст всё и всех. Уж, если свою собственную задницу он не смог отстоять от супостатов, то о чем тут еще можно рассуждать?
Но это вовсе не означает, что Алёша не может быть мне полезным. Например, для подготовки конструктивного разговора с его гиеноподобной пассией. Которая, в отличие от него, соблазнительно мягкотелого и пассивного, вполне себе натуральная баба-кремень. Ну или, что-то вроде того. Как бы оно там не было, но без веских аргументов, разговора с ней лучше не начинать. Или же начав, заканчивать этот разговор придётся по-плохому. Но мне этого совсем не хотелось. И не потому, что Ирсайкина по паспорту и всем остальным учетам числится женщиной. Как раз, как женщину, я её не воспринимал. Просто не хотелось и всё. А своим капризам, в том числе, продиктованным присущей мне добротой, я привык иногда потакать.
— Здравствуй, Алексей! — глянув в зеркало заднего вида, поприветствовал я скрюченного пассажира, — Как жизнь? Как успехи в труде и на личном фронте?
Мой крестник, как мне показалось, уже оклемался и был готов к диалогу. Но на моё приветливое обращение он никак не отреагировал и еще больше склонил голову вниз. Алексей Мордухаевич, когда-то усвоивший бесспорную истину, что молчание в разговоре с ментом, есть золото, глухо стонал и бездарно изображал беспамятство. Или непереносимые физические страдания. Мешать его фиглярству я не стал, время на этот алёшин дивертисмент еще было. Мне хотелось найти более или менее спокойное место. Желательно, не удаляясь за пределы городской черты.
Местом таким оказался стадион «Динамо». Вернее сказать, один из его непарадных выходов. День сегодня был неигровой и площадка по эту сторону ворот была пустой. Проехав в самый дальний угол и там развернувшись, я заглушил двигатель.
Повернувшись всем телом к Алексею, который так и не пожелал выйти из образа впавшего в анабиоз пингвина, я начал вслух предрекать его судьбу. Не жалея негатива и черных красок.
Понадобилось всего полминуты, чтобы мой протеже начал подавать признаки жизни.
Сначала он тяжело вздыхал. Затем стонал, как зоопарковый белый медведь в жаркую июльскую погоду. А когда речь зашла о тяжести инкриминируемых ему деяний, за которыми обычно следует высшая мера или на худой конец, тягостная пятнашка, Алёша ожил настолько, что начал возмущенно огрызаться.
— Зачем вы врёте, Сергей Егорович⁈ — обличающее начал меня стыдить педераст с задатками литературного гения, — Даже, если я что-то и знал про левые дела Якова Самуиловича, то совсем немного! Можно сказать, что ничего я не знал! Об этом вам всякий скажет! А уж в его незаконных махинациях со спиртом я совсем не участвовал! Может, и рад был бы поучаствовать, но он меня к ним не подпускал! Так-то, Сергей Егорович! — торжествующий Алёша в запальчивости хотел принять гордую позу, но забыл про наручниками, которые безжалостно осадили его благородный порыв.
— Всё сказал? — дождавшись, когда герой-любовник выпростается своими аргументами и фактами, вступил в диалог и я. — А теперь давай, поговорим серьёзно, Алексей! У тебя как со зрением, нормально?
Положив свою папку на переднее пассажирское сиденье, начал я доставать из неё протоколы допроса свидетеля. Их я изготовил сразу после завтрака, еще находясь дома. Было их всего три. Можно было бы и больше, но лень победила и я ограничился лишь фальшаками от граждан Лунёва, Скобарева и Шалаева. Не тот Алёша человек, чтобы для него лепить бутафорию по максимуму.
— На, читай! — я поднес к его лицу первую бумажку, — И потом не говори, что всё это наговоры злых завистников!
Мой полоняник неохотно начал вглядываться в исписанный бланк. Через минуту он уже неотрывно вчитывался в мою писанину шевеля своими толстыми губами. По лицу Алёши Мордухаевича сначала скупо, а потом всё чаще и обильнее стали скатываться горошины пота. Надо полагать, что возникшая вдруг уверенность, начала сразу же покидать робкую душу этого, безусловно, творческого человека.
— Это неправда! — оторвавшись от грубо слепленного на кухонном столе фальшака, возопил сын израилев, — Всё, что тут написано, это всё неправда!
По всей видимости, зигзаги извилистой судьбы нечестного и несчастного Алёши, в последний год его жизни сильно побили его психику. Он уже не был тем прежним Вязовскиным, переполняемым уверенной наглостью и апломбом хозяина жизни. Судимость и бесславная отсидка в СИЗО лишили его большинства иллюзий. Теперь он не заблуждался и никому и ни во что не верил. На собственной многострадальной заднице убедившись, что жизнь, она далеко не всегда праздник. Наоборот, иногда это чей-то мозолистый хер в жопе. Да еще и не один за долгую тюремную ночь. И без какого-то предварительного согласования с её хозяином.