— И вот еще что, вы, товарищ майор, поймите правильно, меня настоятельно просили не распространяться на эту тему, — я многозначительно поднял глаза на потолочный плафон, заменяющий в его кабинете люстру. — Мне даже среди сослуживцев рекомендовали особо не болтать!
Я попытался придать лицу соответствующее выражение, которое добавило бы моим словам солидности и веса. Но похоже, что не шибко преуспел с этим делом.
Мне трудно было объективно оценить эффект от своей лицедейской мимики, не отслеживая ответной реакции благодарной публики. Поскольку смотреть на коллег не было никакой возможности. Всем моим вниманием безраздельно располагал Алексей Константинович Данилин. Но то, как он живенько воспринял полный фуфлыжного авантюризма блеф про орден Ленина и Золотую Звезду Героя, меня вполне удовлетворило. Выпущенный мною механический заяц, его таки смутил и от дальнейших раскопок вроде бы отвлёк. Собственно, чему тут удивляться⁈ Совсем мне не верить, даже учитывая мою, мягко говоря, неоднозначную репутацию, он не может. Поостережется, на всякий случай, и будет прав. По той простой причине, что пропорция вермишели и воздуха, которые я прям только что замешал и вывалил на зрителей, играет в мою пользу. Ибо лапши в этой дезе гораздо больше, чем воздуха. И детально проверить мои слова он никакой возможности не имеет. Ни сейчас, ни когда-либо впоследствии не будет иметь. Слишком уж мелко плавает майор Данилин в тех высоких облаках, сидючи на которых, небожители вершат судьбы рядового плебса. Проявляя чудеса волюнтаризма и раздавая ордена кому ни попадя. Того самого плебса, к которому и относится многоуважаемый мною товарищ майор. А уж о себе, худородном, я и поминать не хочу в этой связи…
Товарищи по нелёгкой следственной работе теперь воспринимали меня совершенно по-иному. Отвернувшись от впавшего в раздумья начальника СО, я наконец-то осмотрелся по сторонам. В глазах сослуживцев читалось многое и разное. От легкой и вполне понятной мне зависти самых тёмных оттенков, до плохо скрываемого антагонизма. Граничащего с откровенной неприязнью. Лишь несколько человек смотрели на меня доброжелательно, не проявляя завистливой подозрительности.
— Слушаю! — майор Данилин поднял трубку внутреннего телефона, — Хорошо, Галя, передай Василию Петровичу, что сейчас пришлю!
Последние слова он договаривал, глядя на меня.
— Корнеев, быстро в кабинет Дергачева! — отдавая распоряжение, Алексей Константинович не спускал с меня изучающего взгляда. — И как только он тебя отпустит, сразу же сюда вернёшься, ты меня понял?
Медлить я не стал и, подхватив свою папку, уже на ходу заверил шефа, что указание его принял и понял. Вызов к начальнику РОВД меня не радовал, но оставаться экспонатом здешнего паноптикума мне хотелось еще меньше.
По коридорам райотдела я двигался без спешки, проигрывая в голове всевозможные варианты предстоящей беседы с подполковником. Получалось плохо. Слишком уж много было этих всевозможных вариантов.
— Здравия желаю, товарищ полковник! Разрешите? — перешагнув порог кабинета, с энтузиазмом прогавкал я, радуясь, что хоть в этом кабинете зрителей было по минимуму.
Кроме хозяина в помещении присутствовал только единственный его приближенный.
— Проходи, лейтенант! — быстро переглянувшись с Захарченко, и глядя на меня, как на замотанный изолентой, включенный в розетку и искрящий утюг, пригласил подпол, — Проходи и садись!
Зам по опер, так же, как и главный районный мент, смотрел на меня с нескрываемым, но точно таким же настороженным интересом. Во всяком случае, так мне показалось.
— Видал, Виталий, какого орла мы с тобой воспитали⁈ — с немного преувеличенной бодростью еще больше обрадовался Дергачев, — Ни в одном райотделе города нет следака с орденом! Да еще, чтоб с лейтенантскими погонами! А у нас в Октябрьском скоро будет!
Помимо бравурного оптимизма, в восклицаниях подполковника проскальзывала едва заметная дымка опасливой неуверенности. Он явно не понимал, с какой это такой пьяной радости лейтенанту из его ничем не примечательного огорода, вдруг оказана такая честь. Насчет отсутствия прецедентов со следаками-орденоносцами в городских РОВД, это он еще деликатно выразился! Думаю, что ментов с орденами нет и в городе, и даже в УВД области. А если такие и найдутся, то пальцев одной руки для их перечета будет с избытком. Не те нынче времена. Во-первых, советская Родина скупа сейчас на награды для ментов. А во-вторых, в нынешние болотно-застойные годы просто нет места равноценному подвигу. Это в девяностые, когда на самом высшем уровне признают наличие в стране преступности, висюлек жалеть не будут. А пока что на государственном уровне декларируется иная идеология. По которой выходит, что она, преступность эта, есть не что иное, как пережиток старого режима. Рудимент. И что она с каждым годом неуклонно снижается. Как-то так получается, что кражи, грабежи, убийства и все прочее непотребства по статистике растут, а преступность в целом, снижается. Причем, снижается уверенно и, повторюсь, неуклонно!
— Да… — в ответ на слова Дергачева задумчиво протянул предводитель районных оперов, — Знать бы еще, за какие именно заслуги Корнеева так отметить собираются! Ты, лейтенант, нас с Василием Петровичем по этому поводу, случаем, не просветишь? Ты уж сделай такую милость, ради уважения к начальству! Мы с товарищем полковником, конечно, понимаем, что ты у нас особенный, но всё же? Ты не стесняйся, Сергей, мы всё правильно поймём!
Свою просьбу о моей милости к нему и к Дергачеву, Захарченко озвучил в таком тоне, что проигнорировать её я не посмел. И гарцевать, валяя ваньку, как делал это пять минут назад в кабинете Данилина, я тоже поостерёгся. Не те это люди, чтобы такого рода фортеля безнаказанно прокатили в их присутствии. Да и Алексей Константинович, я уверен, еще не раз припомнит мне мои мальчишеские выкрутасы. Н-да…
— Я, товарищи начальники, должен вам признаться, великий подвиг совершил! — я приосанился и состроил на юношеском лице значительность, — Я в руководящих партийных рядах злостного пидараса выявил! — горделиво выпятив грудь и не скрывая глубочайшего удовлетворения, поочерёдно посмотрел в глаза руководителям. Открытым и твёрдым взглядом идейного гетеро-комсомольца.
— Чего?‥ — еще более неуверенно переглянулись начальники, — Какого еще, нахер, пидараса⁈ Ты чего, Корнеев?
Если начальника следствия майора Данилина я и раньше наблюдал в разной степени душевного расстройства, то зам по опер Захарченко сегодня был для меня дебютантом в этом смысле.
Подполковник Дергачев, уже не раз и не два привитый моими неординарными поступками, вёл себя почти адекватно. А вот его менее искушенный в общении со мной заместитель, слегка потерял форму и поплыл.
Он забыл о необходимости держать фасон перед сявкой из интеллигентного следственного подразделения и теперь вопросительно-жалобным взглядом взирал на более искушенного в интригах начальника РОВД.
— Это ты про своё театральное дело, что ли вспомнил? Которое в прокуратуру передал? — оправившись от моих богохульственных антипартийных слов, понимающе изрёк Дергачев. — Так там же всё прекращено вроде бы? — он прищурился, постепенно отпуская сжатые губы в глумливую ухмылку.
— Так точно, товарищ полковник, про театральное! — сохраняя на лице соответствующую моменту серьёзность, как Штирлиц Борману, многозначительно кивнул я. — По наградной арифметике в моём активе теперь числится пидор из обкома и прицепом к нему еще три девяносто третьих прим! Как с куста! Так что, всё по-честному, Василий Петрович!
— Вась, что он тут буробит? Какие пидарасы? Да еще в обкоме⁈ И откуда столько особо крупных, я же каждый день сводку смотрю? — Захарченко настолько потерялся после смешения в один клубок презренной содомии и обкома партии, что непозволительно забылся на какое-то время. И в присутствии желторотого лейтенанта проявил неслыханную фамильярность по отношению к начальнику РОВД.
— Да! — не пожелав обратить своего внимания на промашку фаворита, встрепенулся подпол, — «Ликёрка», ну и ладно, хрен с ним, театр, это я помню. А третья палка по девяносто третьей прим, она откуда? Ты точно ничего не путаешь, Сергей?
Еще по пути от Данилина я принял решение не скрывать своего участия в деле мясокомбината. Дело то громкое и не сказать, чтобы давнее, но проходило-то оно отнюдь, не по Октябрьской земле. И потому, как я сочту нужным, так и поведаю о нём. Не вдаваясь в ненужные подробности. По самому минимуму расскажу.
— Василий Петрович, не сочтите за наглость, но могу я попросить чаю? — сев поудобнее, не стал я изображать провинциального гостя перед столичной роднёй. — Меня майор Данилин на эту тему уже расспрашивал с пристрастием. И совсем недавно. Так пытал, что у меня аж в горле пересохло! — не погнушавшись в очередной раз опорочить клеветническими измышлениями Алексея Константиновича, прикинулся я затурканным потерпевшим. — Я сейчас вам всё расскажу. Как на духу! Всё как было расскажу! И как оно сейчас есть!
Как и ожидалось, в этом кабинете кипятком меня не обделили. Равно как и рюмкой коньяка. Лимон и сырно-колбасная нарезка тоже появились на длинном столе для совещаний.
И да, не участвовавший прежде в наших с Дергачевым алко-посиделках Захарченко, своё закономерное удивление всё же проявлял. Но делал он это уже умеренно и вполне профессионально. С оперской деликатностью и почти незаметно. Незаметно для малоопытного лейтенанта Корнеева из рафинированного следствия.
— И что, ты обком в дерьме извалял, а они тебя в отместку за это к госнаграде представляют⁈ — разливая по третьей, недоверчиво переглянулся с подполковником его самый доверенный заместитель. — Ты извини, лейтенант, но как-то не сходится твоя бухгалтерия. Не бывает так!
— Скажи нам честно, Сергей, ты что, ты всё-таки на соседей шпилишь? — после долгой и задумчивой паузы прорезался молчаливый Дергачев. — Ведь так получается?
Глава 15
Обида, которую я незамедлительно продемонстрировал в ответ на оскорбительное предположение Дергачева, мне не помогла. Ни его, ни Захарченко в сомнения, которые могли бы трактоваться в мою пользу, она не повергла. Оба моих старших товарища по служению внутренним делам нашего государства смотрели на меня угрюмо. И подозрений своих гнусных скрывать не считали нужным. А ведь вроде бы не так давно прояснили мы уже с подполковником этот скользкий вопрос! Но вот он снова, да еще так некорректно встал. Как стручок у пионера перед плохо замазанным окном женской бани.