ись от меня нетерпеливых, и уточняющих вопросов касательно столь знаменательного события.
Вспомнив, как когда-то сам безудержно радовался, получив свою первую отдельную квартиру, я демонстративно оживился. И чтобы не обидеть друга своей философской сдержанностью, постарался выглядеть более заинтересованным.
— Ты к себе в отделение заходил, тебя там не сильно потеряли? — начал я осторожно возвращать боевого товарища из заоблачных грёз, воплотившихся в явь, на грешную каменистую землю.
— А хер его знает! — беззаботно отмахнулся Стас, — Если Тютюнник попробует мне выговорешник влепить, пошлю его на хуй и сразу в другой райотдел уйду! Меня, с моими показателями теперь и с выговором возьмут. В любой РОВД! А он, сука рваная, пусть тогда сам свои висяки раскрывает!
Возражать я не стал, резон в словах моего друга присутствовал. И был тот резон железобетонным. С моей и божьей помощью у старлея показатели в этом году существенно превзошли даже те, которые были у старших оперов областного УВД. У самых матёрых старших оперов. Особенно, если учесть, что те ни разу не гнушаются снимать сливки с районных «земель» уже в виде готовых полуфабрикатов раскрытия. И все начальники, включая генерала, это отлично знают и понимают. Поэтому наличие таких палок у обычного районного опера с реальной «земли», да плюс еще задержание-тире-зачистка всесоюзно известного Толика Воронецкого, это вам не хухры-мухры! Это серьёзный актив и в самом прямом смысле железная индульгенция на многие грехи и косяки.
Нет, не позволит Виталий Николаевич Захарченко Васе Тютюннику задрочить Стаса. И Дергачев тоже не позволит влепить ему в личное дело взыскание. А уж тем более, выдавить Гриненко из Октябрьского. Да, спору нет, покричат, да еще херов словесных в спину навтыкают, не без того. Но и только. Тем более, что ордер на новую квартиру — это повод для небольшого разгильдяйства, сам по себе более чем уважительный! Да еще если на ТАКУЮ квартиру выдан этот ордер!
А что до Тютюнника, что ж майор Тютюнник пусть упоённо дрочит в сторонке и скрипит пломбами в своём алчном предпенсионном рте. До полного их истирания. Или до полного сексуального самоудовлетворения. Имеет полное право. Слава создателю, не в каких-то там америках, а в самой свободной стране живём…
Выпроводив одержимого и испив остывшего чая, я даже не притронулся к зуевской выпечке. Стиснув зубы, я вновь, и по-стахановски, взялся за галерные вёсла.
Надо будет всё же посоветоваться с моей любимой начальницей. Сразу же после оперативки посоветоваться. И если она не узрит в моих казуистических затеях чего-то из ряда вон выпадающего, то завтрашней датой вынесу сразу все три постановления. И со спокойной душой спрячу в дальний угол своего сейфа аж три дела. Ненадолго. Всего лишь до недалёких, но лучших времён. А там по вновь открывшимся обстоятельствам снова их возобновлю. По одному в месяц. Когда отдышусь.
— Ты к Данилину пойдёшь? — не переступая порога и как-то не очень уверенно поинтересовалась у меня Лидия Андреевна, — Что ему сказать, если спросит про тебя?
— Скажи ему, душа моя, что я тебя люблю! Люблю не только нежно и всем сердцем, но еще беззаветно, и по-корнеевски безмерно! — я с хрустом потянулся, радуясь возможности разогнуть спину, — Хотя нет, не надо, не говори ему ничего. Я всë это ему сам скажу! — делая вид, что передумал, улыбнулся я довольно покрасневшей начальнице, — Ведь мы же с тобой после оперативки еще пообщаемся? Мы же твой сейф еще разок потолкаем? — искательно посмотрел я в глаза, сызнова и уже много ярче зарумянившейся Лидочке.
— Да ну тебя! — расплывшись в улыбке, крутанула задницей в дверном проёме мать-командирша.
И бодро зацокала каблучками в сторону данилинского кабинета по коридору. А я, матерясь самыми последними словами и стеная от ненавистных трудовых перспектив, начал собирать со стола бумажки, и запихивать их в железный ящик. Чтоб он сгорел, сука, этой же ночью…
Когда я подошел к двери учетной группы, а по совместительству еще и приёмной начальника СО, там уже были все. Включая Талгата Расуловича. На общих основаниях, но с печоринской отстранённостью от пошлой обыденности, подпиравшего стену.
Нет, какого-то особого ажиотажа моё появление не вызвало. Но встретили меня коллеги с настороженным интересом. Почти все. Кроме Зуевой, Алдаровой и Дубовицкого Олега. Ну и Ахмедханова, как ни странно это. Он на меня вообще не смотрел. Будто бы меня сюда вообще не приходило. Видимо пренебрегает, сука… Н-да, что-то слишком часто стал я упоминать собачьих самок в последнее время…
— Ба! Сам Корнеев нас почтил! — беззлобно продемонстрировала крупные зубы курящей лошади мадам Алдарова, — Скажи, Серёжа, а это правда, что ты в областное следствие от нас уходишь?
Процессуально независимые лица разом умолкли и обратились в слух. Даже те, кто не поворотился ко мне, вытянули свои уши и развернули их раковины в мою сторону.
— Нет, Ира, неправда! Это сладкая, но ложь! — обреченно покачал я головой, — Болтают злые языки, чего ни попадя! А ты, Ира, женщина не только красивая, но и умная, доверчиво им внимаешь! Сама подумай, ну кому я, сирота безродная, в этой области нужен⁈ Ладно, что без должного опыта, хер бы с ним! Но без блата, Ира?!!
Народ выдохнул, расслабился и удовлетворенно загудел. Бросая уже более благосклонные взгляды на сироту. Глупо проживающего свою никчемную жизнь без руля, без ветрил, а главное — без блата.
— Ну да! — всё-таки не удержался и недобро проявился недружественный мне джигит, пребывающий в майорском звании, — Это ты потому, что не блатной, почти каждую неделю в УВД таскаешься и перед генералом рожей светишь⁈ Скажи, Корнеев, а ты сегодня до обеда где был? Случайно не у начальника областного УВД, не у генерал-майора Данкова?
Теперь уже все без исключения следаки, отбросив присущие им ранее такт и стыдливость, резко повернулись ко мне. И начисто забыв о приличиях, уставились на меня немигающими глазами обиженных идолов с языческого капища.
От этих взглядов, напоминающих спаренные дула наганов расстрельной команды, мне стало немного не по себе. Талгат Расулович смотрел на меня, не скрывая своего злорадного сочувствия и поощрительно щерился, ожидая моей реакции. Которая при любом, даже самом остроумном или самом нейтральном ответе, всё равно окажется проигрышной.
— А чего вы не заходите? — выглянула из приоткрывшейся двери спасительница всех сирых и убогих, — Алексей Константинович вас ждать должен? — вдруг заметив меня, сурово нахмурилась Антонина и скорбно поджала губы. Которые еще секунду назад являла окружающим в форме бантика.
Мне стало немного грустно. Неужели и этой милой девушке мой орден заслонил Солнце? Впрочем, хрен с ней, переживу как-нибудь!
Я уже забыл, когда я с таким неподдельным энтузиазмом пробивался через плотные слои коллег на рандеву с майором Данилиным. В своей целеустремлённости я преуспел и в кабинет любимого начальника протиснулся первым.
Данилин со скучающим лицом восседал за своим начальственным столом и по своему обыкновению прикуривал сигарету. Заметил он меня не сразу, а только после того, как пыхнул дымом и перевёл взгляд на дверь.
И внезапно поперхнувшись болгарским смрадом, тяжело и гулко закашлялся.
Метнувшийся к нему Ахмедханов попытался было оказать шефу посильное вспомоществование и постучать его по спине. Но Алексей Константинович с побагровевшим уже лицом и продолжающий надсадно перхать, раздраженно его оттолкнул.
— Ты чего? — забычковав сигарету нетвёрдой рукой и тяжело дыша, спросил майор.
В ответ на невнятный вопрос я только и сумел, что вопросительно изогнуть брови.
— Зачем пришёл, ты же от нас уходишь⁈ — с плохо скрываемой надеждой впился в моё лицо беспокойными глазами Данилин, — А дела у тебя Зуева примет, ты на этот счет не волнуйся, Корнеев! Лидия Андреевна, быстро оформите всё, как положено!
Лида, вместо того, чтобы дисциплинированно подтвердить полученное от руководства указание, обернулась ко мне и жалобно заморгала своими прекрасными, без всякого преувеличения, глазами. Мне стало её жалко.
— Никак нет, товарищ майор! — вспомнил я свой первый год службы в Советской Армии и вытянулся в струнку, — После того, что вы для меня сделали, на такое свинство я пойти не могу! Вы же меня работать научили, Алексей Константинович! Я под вашим руководством государственную награду выслужил! И как я после всего этого из вверенного вам подразделения уйду⁈ — преданно выпучив глаза, подался я туловищем к своему руководителю. Слегка подался.
— Ему, что, и в самом деле орден хотят дать? — в звенящей тишине и неприлично громко раздался театральный шепот старшего следователя Шишко. — Охереть!
Как бы в подтверждение высказанному экспертному мнению, стул, на котором расположилась эта далёкая от изящества жопа облегченного, но не плавающего танка, возмущенно скрипнул.
Высказанные вслух сомнения старшего и, вне всякого сомнения, самого заслуженного следователя, спровоцировали сход лавины.
Забыв про присутствие в помещении деспота и сатрапа в едином лице, практически весь личный состав отделения сорвался как с общих, так и с индивидуальных цепей. В фигуральном смысле, разумеется.
Пока народ безумствовал, мы с товарищем майором безмолствовали. Пристально глядя в глаза друг друга. Он в мои, с безнадежной тоской, а я в его старался смотреть, как можно сочувственней.
Вакханалия длилась меньше минуты. Победили опыт и выслуга лет.
— А ну заткнулись все! — кулак Алексея Константиновича обрушился на столешницу с грохотом парового молота, — Совсем страх потеряли? Шишко, два дополнительных суточных дежурства в этом месяце!
Из глазниц майора Данилина, вместе со снопом молний и веером искр пыхнуло ядовитым дымом сгоревшего гептила. Во всяком случае, мне так привиделось. И судя по тому, что все умолкли, а вздорная Шишко даже не пискнула в благодарность тирану за подаренные ей сверхнормативные сутки, привиделось сие не мне одному.