— Не хотел тебе говорить, любимая, но теперь думаю, что всё же правильнее будет сказать! — решительным круговым жестом поправил я резинку на трусах, а на лице, одновременно с этим изобразил печаль и тревогу, — Тебе бы поберечься надо! Со мной после последних следственных действий опасно рядом быть! Очень опасно, Лида!
Воспользовавшись минутой, пока Зуева с недоверчивой растерянностью меня разглядывала, я успел не только натянуть штаны и застегнуть ширинку, но и надеть рубаху с носками.
— Сергей, во что ты опять вляпался? — испуганно выдохнула начальница и обессилено оперлась рукой на створку шифоньера, — Это всё ликёро-водочный или уже что-то другое? Куда ты снова влёз, Сергей?
— Если бы только ликёро-водочный! «Ликёрка» по сравнению с моей новой бедой, это семечки! Всё гораздо хуже, душа моя! — застёгивая на поднятом воротнике рубашки резинку казённого галстука, ответил я, не убирая с лица грусть, — Меня вчера цыганская ведьма прокляла! Самая настоящая и специально для того обученная. Я у них там в таборе во время обыска наркоту и левые боеприпасы нашел, а они за это на меня порчу всем табором наслали! В отместку, Лида! За мою комсомольскую честность! Ты представляешь, любимая, какие они злобные твари⁈ А кировским операм, Стасу и еще двум понятым совсем не повезло! Их рожи, Лида, теперь шире твоей жопы! Попы, то есть… Их физиономии, Лида, так распухли, что ни глаз, ни ноздрей не видно! Вот, ей богу, не вру! Честное комсомольское! И заметь, Лида, всё это из-за меня!
В глазах Зуевой кроме страха за мою бедовую судьбу я заметил еще и недоверие. Времена нынче кондовые, советские и потому насквозь пропитанные атеистическим материализмом. А это в свою очередь означает, что народ вокруг по большей части безбожный. И посему не верит ни в еврейского бродяжку Христа, ни в его оппонента дьявола. Думаю, что именно по этой причине моё упоминание о нечистой силе в образе злобной цыганской ведьмы показалось Лиде неправдоподобным.
И, если прямо сейчас ей не доказать правдивость моей версии, она набросится на меня с утроенной силой. А в таком случае, без скандала мне из этого дома уже не уйти. Или придётся остаться. Навсегда. Н-да…
— Тогда собирайся, душа моя, съездим, Стаса Гриненко проведаем! Сама всё увидишь и убедишься! — дабы не сдать позиций холостяцкого суверенитета, отважился я на совместное посещение пострадавшего друга, — Я всё равно машину ему сегодня отогнать хотел, чтобы он завтра людей в общественном транспорте не пугал. Ну, чего ты молчишь, говори уже, поедешь со мной к Гриненко или нет?
Внимательно слушавшая этот экспромт Лидия Андреевна еще пару секунд недоверчиво меня разглядывала. Затем она встрепенулась, как проснувшаяся курица и отчаянно дёрнула пояс своего халатика.
Времени в этот воскресный, а потому абсолютно бесполезный для следствия день мне было не жалко. Те полчаса, которые Зуева потратила на наведение своего марафета, я провёл с пользой для души и в телесной приятности. За кухонным столом, получая истинное удовольствие от чая и ватрушек с творогом.
Я спокойно крутил баранку в сторону Садовой, а недоверчивая Лида хмурилась. Она время от времени всё бросала и бросала на меня косые взгляды из-под умеренно накрашенных ресниц. Видимо, мой рассказ о дьявольском коварстве цыганской мафии показался ей не слишком убедительным.
— Зря не веришь мне, любимая! — обиженно оскорбился я подозрением со стороны подруги в моей неискренности, — До того, как проклясть, цыгане меня еще и своими смуглыми красотками соблазняли! Одна из них, её, кстати, Розой зовут, меня даже за ноги ласково трогала! Если опять не веришь, ты тогда сама у Стаса об этом спроси!
Зуева сощурив свои красивые глаза, упёрлась в меня испытующим и уже менее добрым взглядом. Так мы и ехали минут десять или более того. Лида молчала, но глаз своих строгих с меня не сводила. По ним я так и не смог определить, какие мысли сейчас крутятся в её голове. Хотя и догадывался, что мысли эти добросердечными не были.
— Она красивая? — отвернувшись вправо и стараясь говорить бесстрастным тоном, спросила капитанша.
— Кто? — прикинулся я туповатым тормозом, — Ведьма, которая мне на спину плюнула и проклятье наложила?
— Да, ведьма! Ну и та Роза, которая тебя, как ты говоришь, трогала… — не стала придираться к моей несообразительности начальница.
— Нет, душа моя, та старая сука в сто раз страшнее смерти! — мои плечи непроизвольно передёрнулись от воспоминаний о бабке спекулянта Иоски Романенко. — Не приведи господь, если она ночью приснится!
— А эта Роза? — нипочем не желала униматься в своём любопытстве капитан Зуева, — Роза красивая?
— Роза? Роза да, Роза очень красивая! — вспомнил я коварную душой и прекрасную ликом цыганку, — Она, конечно, не такая красивая, как ты, но в то же время гораздо привлекательнее, чем Софи Лорен в ранней молодости!
К моему неудовольствию, подозрительности во взгляде Зуевой не убавилось. Она открыла рот, чтобы спросить что-то еще, но к моему счастью мы уже сворачивали с улицы Садовой в арку дома с номером двенадцать.
— Ну, чего сидишь? Пошли! — поторопил я Зуеву, выходя из машины напротив гриненковского подъезда, — Посмотришь, что тебя ждёт в самые ближайшие дни!
Присмиревшая Лида, не прекословя, вылезла и закнопив дверь, с силой захлопнула её. Обойдя автомобиль, она пристроилась рядом со мной.
— Сергей, Лида! — окликнули нас женским голосом от детской площадки. — Привет! Вы к нам?
Обернувшись, я увидел мадам Гриненко с обеими дочками. Мы поздоровались с Мариной. Подходить к ней близко я поостерёгся. Зуева обязательно пойдёт за мной и тогда они обязательно зацепятся языками.
— Мы не надолго, машину вот Стасу пригнал. Он дома? — тормознув Лиду за локоть, пояснил я жене друга своё присутствие.
— А где ему еще быть, с такой-то мордой⁈ — почему-то злорадно усмехнулась та, — Вы идите, пусть Стас чайник ставит, а я сейчас в гастроном сбегаю, чего-нибудь к чаю куплю!
Посиделки в компании дам в мои планы не входили, но оспаривать гостеприимный замысел Марины я не стал. Согласно кивнув ей и увлекая за собой свою спутницу, я поспешил к подъезду.
— А разве Гриненко здесь живёт? — шагая за мной, отморозилась удивлённая Лидия Андреевна, — У них же вроде малосемейка на Коммунальной? Мы у них там два года назад День милиции отмечали!
Я мысленно чертыхнулся. Надо же так лохануться! Сам же убеждал Стаса не афишировать в Октябрьском РОВД получение новой жилплощади!
— Теперь он здесь проживает. Это горком партии поспособствовал улучшению жилищных условий для семьи старшего лейтенанта Гриненко! — пропуская Зуеву в подъезд, уверенно выдал я недостоверную справку, — За особые заслуги перед Родиной трёхкомнатной квартирой наградили! Мне досрочное звание и орден достались, а Стасу новое жильё. Ты только помалкивай, душа моя, эта информация не для широкого круга!
Глаза у Лиды и так всегда были большими и выразительными. Но сейчас, даже в полумраке подъезда, они стали по блюдцу.
От подробных вопросов меня спасло то, что квартиру доблестному старлею наша благодарная Родина выдала на первом этаже. Подойдя к двери, я сразу же нажал на кнопку звонка.
Когда открылась дверь, я едва сдержал вздох облегчения. Специфический колорит и телесный объём лица, полученный вчера моим другом у разорённых пчелиных ульев, никуда не делись. Впрочем, по моему расчету, основанному на мнении специалиста из далёкой Колтубанки, опухоль с милицейского лица Гриненко спадёт не раньше, чем дня через четыре.
— Смотри, Лидия Андреевна, что с тобой будет, если ты от меня подальше держаться не будешь! Месяца полтора или даже дольше… — состроив на лице горемычную суровость, я еще несколько раз подмигнул оперу. — А теперь сама решай, готова ты ради нашей любви на такие жертвы? — со скорбью на лице обернулся я к охреневшей от жуткого зрелища подруге, — Да ты не стесняйся, Лида, ты проходи, чай сейчас пить будем!
Я настойчиво подтолкнул ядрёную попу своей начальницы вглубь просторного коридора стасовских хором.
— Но только учти, душа моя, домой ты уже с точно таким же лицом вернёшься! Наверное… Хотя, может, тебе и повезёт… Как думаешь, Стас, на неё цыганское проклятие сработает?
При моих последних словах Зуева резко остановилась и так же резво подалась назад. По ходу, как асфальтным катком, сметя меня своей роскошной кормой в сторону. И вдобавок еще больно наступив своим острым каблуком на ногу.
Широколицый домохозяин Гриненко в мой монолог благоразумно не вступал, но на хаотичные манёвры внезапно запаниковавшей Зуевой смотрел с интересом. Я на всякий случай еще раз подмигнул другу, давая тем самым понять, что ситуация непростая и, что от него требуется чуток изощрённой оперской вдумчивости. А, главное, его осторожность в словах.
Стас понял всё правильно. Меня он не подвёл и импровизацию мою не испортил. Опер, он и в черножопой Африке завсегда останется опером!
Тяжело вздохнув, старший лейтенант Гриненко горестно покачал головой и попытался изобразить на том, что еще недавно было его лицом, непереносимое душевное страдание. И глубочайшее сожаление о случившейся с ним беде.
Меня его мимика не тронула, а вот капитану Зуевой безобидной гримасы его нечеловеческого лица хватило с избытком. Наверное, потому, что оно сейчас больше походило не на лицо советского милиционера и даже просто человека. Оно походило на голую и необъятную жопу старшего следователя Риммы Моисеевны Шишко. Рыхлую и бесформенную. Которую, к своему счастью, я до сей минуты еще никогда не видел, и даст бог, никогда не увижу.
— Ты куда, любимая⁈ — только и успел я крикнуть вслед метнувшейся в подъезд Лидии Андреевне, — Подожди! А как же чай? А наша любовь?!!
Ответом мне было безмолвие испуганной женщины и стремительно удаляющийся цокот её каблучков. Потом хлопнула подъездная дверь и всё окончательно затихло.
— Не понял! Это что такое было? — удивлённо и даже обиженно поинтересовался Гриненко, подвинув ногой ко мне по роскошному паркету пару новых тапок, — За десять лет службы в следствии Лидка и не такое видела! — озабоченно придвинул он своё обличье к висящему на стене зеркалу.