— Заходи! — окатив меня сбоку взглядом, полным недружелюбия, майор чувствительным тычком своего колена подтолкнул моё туловище вовнутрь.
От приданного через седалищный нерв ускорения, и вынужденно нарушая служебную субординацию, я безо всякого почтения влетел в кабинет начальника Октябрьского РОВД. На три шага впереди своего прямого руководителя.
— Здравия желаю, товарищ полковник! — просеменив по инерции еще пару метров, бодро и уважительно поприветствовал я главного районного милиционера, — Разрешите, так сказать, войти? — машинально огладил я пятернëй место соприкосновения с коленом Алексея Константиновича.
Не знаю, каким было настроение у Дергачева до того, как в его кабинете появился я, но сейчас в его взгляде читалось лишь удивление. С малозаметными вкраплениями веселья. И больше ничего.
— А ты чего, Сергей, так суетишься? — его лицо скривилось в не злой, но насмешливой ухмылке, — Чего это ты весёлым козликом по моим апартаментам скачешь? — он слегка склонил голову на бок. Как любознательный пионер-тимуровец в зоопарке перед клеткой с красножопым приматом, — Да ты проходи, Корнеев, проходи! Ты не мнись, ты присаживайся и расскажи нам, будь добр, может, и мы с майором чему-нибудь порадуемся!
Не оглядываясь на сопящего за спиной Данилина, я прошел к приставному столу и уселся на стул по правую сторону. Начальнику следствия ничего не оставалось, как устроиться на такое же место, но только напротив меня.
— Чего сидишь, майор, доставай сюда его бумажку! Пусть нам этот умник пояснит, чего он там затеял! — не спуская с меня заинтересованного взгляда, подстегнул подполковник моего шефа, — А ты, старший лейтенант, действительно, не сочти за труд, поведай нам, чего ты вдруг вызверился на этих бедолаг-евреев? Понятно, что они денег с твоих подследственных взяли, но чего ты вдруг на них так взъелся? На то они и адвокаты, чтобы жуликов стричь и от тюрьмы их отмазывать!
— Заигрался он, товарищ подполковник! — гулко, словно булыжником бухнул по мозгам Данилин, — Голова от высоких наград и незаслуженных поощрений закружилась у Корнеева, вот он и пустился во все тяжкие! Наш гениальный Сергей Егорович, как вы сами знаете, и раньше никаких границ не придерживался. А сейчас он и вовсе, как с цепи сорвался! — все эти хулительные слова начальник следственного отделения выплёвывал в мою сторону, будто это были тяжелые свинцовые пули двенадцатого калибра. С которыми обычно ходят на лося или на медведя, — На оперативки он уже давно не ходит, о своих процессуальных решениях и следственных действиях так же докладывать не считает нужным! — вместе со свинцовыми жаканами изо рта Алексея Константиновича нескончаемым потоком лилась смесь яда и желчи, — А теперь, товарищ подполковник, этот наш вундеркинд совсем с катушек слетел и решил всем свою необычайную честность продемонстрировать! Вот только молодой человек не понимает, что подняв скандал с этой мнимой взяткой, он всем нам большую свинью подложил! А в области, если вы помните, и так московская бригада свирепствует, товарищ подполковник! — проговаривая всё это, Данилин с ненавистью зыркнул на меня, — И ведь теперь его рапорту придётся дать ход, он, гадёныш, эту кляузу везде, где только можно, зарегистрировал! Если мы придержим его рапорт, москвичи нас потом мехом вовнутрь вывернут! Они же тогда всё это, как укрытое преступление представят!
Он это серьёзно?!! Твою же мать, страна непуганых майоров и подполковников! Совок, он и есть совок! Но, блядь, какие же вы всë таки счастливые, мужики! Вас бы сейчас в девяностые!
Нет, пора уже начинать нести в массы знания. Без краткого ликбеза здесь никак не обойтись! И набрав в грудь побольше воздуха, я начал сеять разумное, доброе, вечное…
— Василий Петрович, евреи и их алчная адвокатская специализация здесь совсем ни при чем, уверяю вас! — не захотел я сдерживать своих ярко вспыхнувших эмоций и дополнительно прибавил тембра, — И демонстрировать никому, и ничего я не собираюсь! Особенно, свою кристальную честность! — совсем не вовремя вспомнил я о неправедно изъятой воровской кассе спиртовой мафии и о своих преступных планах на завтра, — Я этот рапорт как раз для того и написал, чтобы Октябрьский РОВД прикрыть от дурно пахнущего скандала, товарищ полковник. — тут я перевёл свой взор на майора Данилина, — А заодно и наше следственное отделение! Ну и себя, само собой, потому что в тюрьму я больше не хочу! Пахнет там очень плохо и кормят отвратительно! А про то, что в городе работают москвичи, товарищ майор, я очень хорошо помню, уж вы мне поверьте на слово! — резко подался я через стол к испуганно отпрянувшему Данилину.
Своего я добился. Оба начальника восприняли мой бурный и пламенный спич с должным вниманием. Но каждый по-разному. Данилина мои огненные юношеские речи впечатлили, но не озарили ни на йоту. Он по-прежнему смотрел на меня, как на ядовитую змею. Которую он изначально не воспринимал за сколь-нибудь полезное существо для вверенного ему подразделения. И более того, он даже в мыслях не собирался пригревать эту подлую гадюку на своей груди. Но та, паскуда мерзкая, пока он, утратив бдительность, задремал, тихо заползла к нему за пазуху. А теперь коварно и безжалостно покусывает его своим ядовитым зубом. За нежное и беззащитное вымя примерного семьянина. И советского руководителя.
А вот Василий Петрович Дергачев, судя по выражению его задумчивого лица, смотрел на меня более спокойно и доброжелательно. На щеках его, в отличие от товарища майора, отсутствовал густо-малиновый склеротический оттенок. И кончик его носа не был белее снега, как у Данилина. Тут одно из двух. Скорее всего, это результат того, что подполковнику я каждый раз достаюсь в гораздо меньших дозах, нежели несчастному майору. Вынужденному откушивать меня отнюдь, не в гомеопатических пропорциях. Н-да…
Либо Дергачев в подобных мне, орденоносных следаках, разбирается намного лучше своего следственного подчинённого. И считать меня отмороженным безумным мерзавцем в данный момент, он пока еще не склонен.
— Что ты имеешь в виду? — мельком глянув на Данилина и указав тому строгим взглядом, чтобы он молчал, подпол обратился ко мне, — Ты что-то там про дурно пахнущие неприятности говорил, от которых ты мой райотдел уберечь хочешь. Ну-ка подробнее на этот счет поясни! Давай, давай, Корнеев, валяй, не тяни! Но только коротко и по существу!
Я не смог удержаться от досады. И, как крупное парнокопытное в жаркую погоду, маятно помотал своей неоднократно контуженной головой. Да, собственно, а чего еще от них можно было ожидать⁈ В своём рапорте я по древу не растекался и всех подробностей в нëм не указал. Но всё то необходимое, что позволило бы отчетливо увидеть грядущие неприятности, я честно и добросовестно обозначил. В девяностые, в двухтысячные и во все последующие годы, любой начальствующий мент уровня Данилина, а уж, тем более, Дергачева, вкурил бы сразу. Он всё бы оценил и понял. А эти тормозят. Счастливые, сука, нынче времена проистекает! По ту и по эту сторону пыльного дергачевского окна…
— Ну, во-первых, дело в том, товарищ полковник, что полученная мной информация пришла ко мне не из одного источника! Я сейчас о том, что адвокаты всех моих четверых подследственных взяли с них под меня деньги. Но и с этим еще можно было бы как-то смириться и не гнать волну. Особенно, пока в области Москва. Главная неприятность, товарищ полковник, заключается в одной единственной детали! — теперь я перевёл глаза с начальника РОВД на майора Данилина.
— Вы, Алексей Константинович, высококлассный специалист в области предварительного следствия. Это факт и факт абсолютно бесспорный! — стараясь не перегибать палку в плане излишней комплиментарности, склонил я голову перед майором, — Но, как оперативный работник, вы уж извините меня, но вы не эксперт! И это тоже факт, и это тоже вполне нормально! — вскинул я вверх ладони, пресекая на корню вспышку гнева своего шефа.
— Видите ли, товарищ полковник, — снова развернулся я вправо к Дергачеву, — У меня совершенно точная информация, что во всех четырёх камерах, в которых сидят мои клиенты по цыганскому делу, одновременно прошла шняга, что я взял с них взятку. Там даже конкретная сумма фигурировала! Тысяча рублей с каждого!
Я умолк и вгляделся в лицо подпола, который на оперработе сожрал не одну дюжину собак. Ответом мне был спокойный взгляд окаменевшего в арктической мерзлоте мамонта.
Ах ты игрун… Со мной-то какого хера⁈ Или ты на самом деле всё еще не догоняешь? Да не может такого быть, мать твою за ногу! Ну ладно, рафинированный следак Данилин, ему простительно. Но ты-то, ты же битый волчара-опер! Шумно выдохнув невысказанные вслух эмоции, я продолжил настолько спокойно, настолько смог.
— Главная проблема в том, Василий Петрович, что информация о якобы полученных мною от цыган взятках дошла до оперчасти СИЗО! Это совершенно точно, товарищ полковник! Вы понимаете, о чем я? Это значит, что четыре «шкурки» от «кумовских» «шуриков» уже официально находятся в движении! А теперь скажите, товарищ полковник, что будет дальше при сложившейся в области ситуации? Как вы полагаете, тюремный «кум» решится тормознуть эту шнягу? Или он доложится, вы сами знаете, куда?
Лицо Дергачева по степени переспелой помидорной красноты теперь уже не уступало насыщенному колориту данилинских щек.
— И у меня еще к вам один вопрос, Василий Петрович, как вы думаете, сколько у нас с вами есть времени, чтобы грамотно спрыгнуть с этой сковородки?
Глава 24
Вчерашние посиделки с Дергачевым и Данилиным грозили затянуться надолго. Особенно после того, как я был вынужден прояснить старшим товарищам доселе подспудные для них нюансы. Поначалу, выслушав моё отрезвляющее вступление, они оба и одновременно впали в суетливую депрессию. После некоторых подробностей, которые я выдал, включая полученную от «кума» информацию, даже непробиваемый Василий Петрович озяб. И утратил присущее ему самообладание.
Примерно так же, как небезызвестный миру товарищ Полыхаев. Который из не к ночи упомянутого ильфо-петровского «Геркулеса». Тот самый совбюрократ Полыхаев, у которого в самый неподходящий момент вдруг обнаружились жена и дети… Само собой, в качестве главного смягчающего обстоятельства. А плюсом еще и Серна Михайловна, которая тоже оказалась не бесплодной. Ну и еще одна женщина из Ростова-на-дону…