Наверное, я слишком надолго задумался. Взбодрила меня резкая боль в области правой почки.
— Ты чего, пацан, волынку тянуть вздумал? — непритворно вызверился злобный поц, в этом дуэте исполняющий обязанности палача, — Не ценишь ты, мент, доброго к себе отношения! Ну ничего, сейчас ты у меня запоёшь!
Я почувствовал, как мою правую кисть за спиной, словно стальными тисками, сжали неимоверно сильные пальцы.
Всё как по конспекту. Начинает процедуру с правой руки. Я не коммерс и не банкир, подписи им мои нафиг не нужны. Поэтому и начинают с правой. Чтобы я был еще более беззащитнее и безоружнее. Хорошо их учат в несокрушимой и легендарной. Суки!
— Погоди! — взвизгнул я, стараясь попасть голосом в испуганно-женскую частоту, — Я просто после удара по голове соображаю медленно! Я всё расскажу! Отпусти!
— Начинай уже, старлей, не беси нас! — вновь из-за спины подал голос старшой, — Не доводи до греха! Где деньги, которые ты у Никитина забрал?
— Там же, где и все остальные! — с облегчением почувствовав, что хватка ослабла, торопливо и пустив петуха, выкрикнул я, — Себе я только десять тысяч оставил. Как и договаривались!
— Но я их уже почти все потратил! — после секундной заминки быстро добавил я, постаравшись изобразить испуганную крысиную жадность. — Я мебель купил. «Адриатика» называется. Это гарнитур такой. Югославский! — к жадности и испугу я добавил оттенок мещанской горделивости.
— В жопу себе засунь этот гарнитур! — нетерпеливо перебил старший воин, — Что ты там про «остальные» вякнул? Какие такие «остальные»?
Я едва не подпрыгнул от счастья, предвещающего моё третье воскрешение. Я и теперь уже многим круче болтуна Христа. Клятвенно обещнувшегося своим адептам, но пока так и не сподобившегося на второе пришествие. А у меня, уже и так живущего во второй раз, только что третье возрождение забрезжило.
— Ну как же⁈ — с подобострастным удивлением робко улыбнулся я, не отпуская с лица испуганной неуверенности, — Ну вы же сами должны знать, что у Никитина только его личные «копейки» хранились! А основная касса Водовозова, она всегда отдельно была! Как при его жизни, так и после смерти! Там всё и собрано. И деньги, и валюта, и драгоценности…
Меня с силой рванули за плечо. Главный вымогатель развернул меня к себе лицом, а к трупу бэха тылом. Теперь я одномоментно видел обоих упырей. И увиденное мне неимоверно нравилось. Раньше расхожее выражение «алмазная пыль» я воспринимал, как нечто фигуральное. Как гиперболу. Теперь же эту искрящуюся взвесь бриллиантовых искр я наблюдал воочию. Она сверкала в зерцалах моих похитителей. Во всех четырёх. За какие-то две-три секунды они прямо на моих глазах успели дважды переглянуться. Торжествующе и нимало не скрываясь от меня. И последнее мне понравилось больше всего. Ребята, в нарушение всех писанных и неписанных постулатов, не смогли сдержать своих счастливых эмоций. Значит, с размером крючка и с наживкой я не ошибся. Теперь бы только заглотили в самый желудок…
— Ну, чего ты опять тормозишь, салабон, говори, где сейчас находится касса Водовозова? — проявил инициативу второй номер, — Давай, давай, быстрее шевели ртом! Сдашь кассу и свободен! Живи, пацан! Мы же не звери!
Поскольку сейчас я мог видеть их обоих, то с глубочайшим удовлетворением отметил, что старшой, ожидая моего ответа, взволнованно затаил дыхание. Эк, как его разобрало!
— Так я же вам говорю, никитинскую долю я всю Лунёву передал! Как мне и было велено! Ну, кроме тех десяти штук, которые на мебель потратил… — виновато изобразил я на лице искреннее недоумение, — Он у Михаила Соломоныча всегда за хранение его кассы отвечал! А вы, что, не знали разве⁈ Хотя так-то я и сам об этом узнал только после смерти Водовозова, — понимающе покивал я подбородком, реагируя на растерянное разочарование военных дознавателей. И как бы оправдывая отсутствие допуска у них к главному секрету спиртовой мафии.
— Погоди! — пресёк попытку своего подручного что-то мне сказать старший партнёр по пыткам, — Где этого Лунёва найти? Только не ври, что не знаешь его адреса! — тут же грозно добавил он.
— Почему не знаю? Знаю! — не стал я расстраивать сердитого собеседника, — Адрес у меня его есть, но только дома он уже давно не появляется. Я сам его во всесоюзный розыск объявлял! И его об этом еще за трое суток предупредил!
Бойцы вылупили на меня глаза, после чего точно так же уставились друг на друга. Видимо, пытаясь переварить услышанное или мысленно посовещаться. Подсобный бык, глядя на командира, вопросительно дёрнул вверх головой. А тот, как-то неуверенно скривил губы и едва заметно пожал плечами.
Вся эта пантомима длилась по-армейски недолго. Уже через мгновенье на меня смотрели две пары злых глаз. Судя по всему, пришла пора второго акта нашего совместного милицейско-армейского театрального действа. Сейчас меня начнут запугивать по второму кругу.
— Ты не можешь не знать, как найти этого Лунёва! — вцепившись в мои глаза своими, приблизил к моему лицу грозную образину старший военный, — Объясни нам, как его найти и вали отсюда на все четыре стороны! Ну?!!
— Я честное слово, этого не знаю! — скривился я в жалобной гримасе, — Он всегда сам ко мне приходил! — добавил я, заметив демонстративный замах его правого кулака.
— Он в среду ко мне в райотдел должен прийти! За документами!
А вот теперь, пидоры, вы меня и пальцем не тронете! Вернее сказать, не ударите!
Не меняя лица, я незаметно выдохнул и немного расслабил свой донельзя напряженный организм. Включая не по возрасту изношенную нервную систему. Не обоссаться бы сейчас от радости…
Глава 13
Если совсем честно, то опасения насчет того, что эти два сапога из армейского ларца насуют моему туловищу по почкам, у меня всё еще оставались. Понятно, что соблазнившись на богатство Водовозова, лицо моё они калечить поостерегутся. Не из гуманизма исходя, а просто, чтобы вывеску мне не курочить. Но вот бока намять до тревожного хруста в рёбрах, это они могут запросто. И не только от злобы своей природной, и ума не великого, а просто из любви к военному искусству. Ну и для форсу бандитского, сиречь спецназёрского. Поскольку кроме, как взрывать, калечить и пытать, они мало, чему в этой жизни обучены.
По реакции обоих троглодитов я видел, что в мои заманчивые басни они вроде бы даже поверили. Во всяком случае, мне очень хотелось так думать. Ну, а если вдруг я в этом ошибаюсь, то прямо сейчас мне придётся пережить самые страшные минуты. В моей второй и такой короткой жизни. Сейчас вся надежда лишь на то, что они кадровые военные, а значит, оба с пулей в голове. И еще я уповаю на их бескорыстную жадность к денежным знакам. Напечатанным для оборота на просторах СССР и не только.
Интересно, а как они будут меня агитировать за советскую власть? Если всё же окончательно решат рубануть бабла на свой счастливый и беззаботный дембель? Вариантов-то у ребят не так, чтобы и много. Так как бить мента до среды нельзя, то его следует либо запугать до жуткой усрачки, либо купить обещаниями несметных деньжищ. Не скрою, я бы предпочел, чтобы эти военные, красивые и здоровенные сразу начали со второго варианта. Категорически пропустив первый акт. Чтобы начали они моё совращение, склоняя к беспросветной коррупции и бесстыдному стяжательству. Ни в коем случае не прибегая к радикальному членовредительству.
Однако военные не были бы истинными военными, если бы они упустили возможность продемонстрировать милицейскому лоху, кто есть кто в этой жизни.
— Ты, старлей, не счетоводом в колхозе работаешь, а потому понимаешь, что отпустить тебя мы не можем! — тусклым голосом и с гримасой, которая должна была меня напугать своей предсмертной безысходностью, начал старший. — Нет у нас другого выхода, как прикопать тебя рядом с этим мертвяком! Так что сейчас мой товарищ тебя потрясёт минут сорок, да и зароем мы вас обоих в одной яме! Сколько,говоришь, у тебя деньжат накопилось? Да ты не жмись, они тебе всё равно больше не понадобятся! Давай, колись, мент, сколько ты скоробчил на водочных жуликах?
Его, работающий на подхвате подельник, сделал шаг к стоящему у стены железному верстаку с тисками и взял с него обычную деревянную киянку. И мне это очень сильно не понравилось. Если сейчас не вспоминать сверлильные методы добычи достоверной информации, то деревянная киянка будет пострашнее обычного железного молотка. А думать о том, как мне зажмут ногу в тиски и начнут шоркать лодыжку крупной пилой рихтовщика, я и вовсе не хотел. До зубовного скрежета не хотел! Однажды в шашлычных краях приходилось со стороны наблюдать эту картину. Даже с учетом того, что тот, которому лояльные федералам чичи пилили ногу, сам был жутким нелюдем, повторно увидеть и услышать эту процедуру я бы не хотел. Нипочем не хотел бы! Ни за еще один орден, ни за большие деньги в любой конвертируемой валюте. А уж испытать эту процедуру на себе… И самое хреновое заключается в том, что я готов поспорить рупь за сто, что моим собеседникам знаком и такой способ получения достоверной информации.
Ну уж нет, ребята, лучше я вам сам все деньги отдам! Лишь бы только умереть спокойно. Без жуткого хруста и противных брызг. Брызг крови, соплей и мозгового вещества. Дрель в коленку, по сравнению с изогнутой пилой рихтовщика, с шоркающим хрустом вгрызающейся в кость голени, это сопли первоклашки. Это детский лепет и наивный пацифизм Союза детских композиторов!
— Ты чего так взбледнул, Корнеев? — сочувственно изогнув бровь, прервал мои переживания старший кат, — Ты не бойся, Корнеев, я пока еще ничего не решил, может, поживёшь еще немного! Полчаса. Или даже час поживёшь! Не бзди, старлей, мы же не звери! Ты расскажи нам, много ты денег накрысил?
В данную конкретную минуту мне, если и было чего-то жалко, то уж точно, не денег. Тем более, не собственным горбом или даже умом нажитых. Хотя, почему это не умом⁈ Н-да…
Но сдаваться сразу и прямо сейчас будет глупо. Сколько им ни отдай, пытать они не перестанут. Войдут в раж и пока не отправят меня вслед за Никитиным в могилёвскую губернию, не остановятся. У дураков жадность гипертрофирована до бескрайних величин. А у военных дураков она гипертрофирована еще больше. Сам служил в несокрушимой и легендарной, а потому хорошо знаю, как в ней деградируют сапиенсы. Однако, надо продолжать процесс совращения, иначе прямо здесь меня и удавят…