Пока я проговаривал эту тираду, вольнонаёмная женщина успела трижды покраснеть и столько же раз взбледнуть. И по-черепашьи втянуть голову в свои округлые крепдешиновые плечи.
— Я вам никакая не Зинаида! — собравшись с силами, злобно пискнула тётка и высунула вперёд свой двойной подбородок, — И, тем более, не Израилевна! Что за ерунду вы тут говорите? Зачем Вячеславу Александровичу сухие брюки⁈ — не удержалась она от ключевого вопроса, ради которого, собственно, я и затеял этот провокационный диалог.
— Затем, что свои он намочил! — ни на йоту не отклонившись от истины, с неприкрытой грустью ответил я любознательной женщине, — Впрочем, дело ваше и вы можете поступать так, как вам будет угодно! — изобразил я на лице благородную обиду человека, чьим добрым советом только что пренебрегли. — Всего вам доброго, товарищи! И всем вам хорошего дня! — мягко улыбнувшись, добавил я, сердечно прощаясь с руководящей верхушкой прокуратуры Кировского района.
Ответом мне было ледяное молчание прокурорских. В эту благостную минуту в приёмной почему-то образовалась тишина, которой позавидовал бы космический вакуум. А меня это очередное и явное небрежение к моему добродушию снова покоробило.
— Ну, голубушка, то, что вы не Зинаида, уж вы поверьте, это весьма сомнительный повод для гордости! — на прощанье я учтиво кивнул ивлевской секретутке. И не задерживаясь более ни секунды, покинул присутственное место.
Вдохнуть полной грудью у меня получилось только тогда, когда я вышел из здания прокуратуры на улицу.
— Хорош спать, боец, ты на службе! Иди, садись за руль! — открыл я переднюю пассажирскую дверь, не без злорадства взбодрив дремлющего Станислава старшинским окриком, — И поехали уже быстрее в Зубчаниновку, Роза нас ждёт!
Освободив мне пассажирское место, недовольный Гриненко обошел машину и, по-стариковски кряхтя, уселся за баранку.
— На хер она тебе сдалась, эта Зубчаниновка? — раздраженно повёл он в мою сторону своим, всё еще распухшим, жалом, — Ты же там всё, что хотел, уже сделал! Зачем нам туда переться? Как по мне, так ты сейчас на тюрьму торопиться должен! Насколько я помню, у цыган же вроде сегодняшним днём их десять суток содержания заканчиваются? Серёг, скажи, неужели не боишься? А ну как нагонят «зелёные» твоих жуликов часа на три раньше срока⁈ Или ты правда думаешь, что цыганские адвокаты с вертухаями не смогут договориться?
«Зелёными», надо полагать, опер обозначил наших коллег из областного УИТУ УВД. Которые, как и все менты области в эти времена пока еще подчиняются не минюсту, а нашему милицейскому генералу. Просто они, точно так же, как и гестаповцы из Инспекции по личному составу, пока еще носят обмундирование армейского колора. С той лишь разницей, что кант на их портах и околыши на их фуражках не красного цвета, а крапового.
И да, в словах моего луноликого друга здравый сермяжный смысл присутствовал. Я с трудом, но, холодея сердцем, всё же допускал невозможное. А что, если «зелёному» ДПНСИ в СИЗО будет предложено по четвертаку, а то и по целой сотне рублей за каждый недосиженный цыганами час? Запросто допускаю, что он вполне может соблазниться. Особенно, если данный тариф умножить на всех четверых сидельцев. Как бы оно там ни было, но следует признать, что адвокаты у моих цыган ребята, мягко говоря, ушлые. Жизнью тёртые и беспредельно коммуникабельные. Такие, с позволения сказать, солиситеры, они, если сочтут необходимым и для себя выгодным, то способны на очень многое. Они и православного попа смогут убедить сделать обрезание. Причем, не сходя с амвона или даже прямо в алтаре. И в строгом соответствии со всеми иудейскими канонами.
Ну Гриненко, ну гад! Умеет расчесать воспалённые нервы. Тем паче, что и сам я на этот счет сильно переживаю. Еще со вчерашнего вечера.
— Скажи, дружище, ты зачем мне нервы дёргаешь? — неожиданно для самого себя вдруг разозлился я на друга, — Сначала этот урод Ивлев с раннего утра задрочить меня пытался, — не поворачивая головы, раздраженно мотнул я ею в сторону здания кировской прокуратуры, — Теперь вот ты жилы тянешь…
— Давай тогда, один езжай в Зубчаниновку! — распахнув дверь, я полез из салона на улицу, — Заберёшь Розу и на тюрьму её привезёшь! Езжай, не тяни время, она в адресе ждёт.
— А ты? — проникшийся и моментально проснувшийся Стас пригнулся над скоростной ручкой и робко выглянул в правое боковое окно.
— А я в тюрьму поеду. Своим ходом! — огрызнулся я и, прижимая локтем папку, зашагал в сторону остановки.
Сделав три шага и вовремя сообразив, что добираться через весь город до СИЗО на общественном транспорте придётся слишком долго, я резко изменил направление. И подойдя к бордюру, приготовился ловить такси или частника.
Зря мы со Стасом переживали. Либо цыганские адвокаты не проявили должного радения за своих клиентов, либо алчность тюремщиков всё же не смогла превзойти их совести и их служебного долга. В любом случае, когда я появился в казематах СИЗО №42/2, сидящие за мной цыгане, как и полагается, были на месте. Вручив дежурному по тюрьме санкционированные прокурором постановления об аресте, я с облегчением выдохнул. И попросил привести в камеру для допросов Нику Романенко. Предупредив, чтобы туда же привели его жену, когда опер Гриненко доставит её на вахту тюрьмы.
Так-то да, главное дело сделано и теперь уже ни подследственный Нику, ни его жена Роза мне ничем не помогут. И точно так же не навредят. Да, всё это так. Но, когда мне было нужно, эта цыганская ячейка советского общества сделала то, о чем я её попросил. Пусть по принуждению, но всё равно они всё сделали и это был наш с ними договор-оферта. Это значит, что теперь и мне нужно выполнить свою часть обязательств. И пока не передам дело в суд, раз в неделю мне предстоит не просто давать им разрешение на свиданку, а лично привозить Розу к супругу. И обеспечивать им полноценное получасовое общение. А, если свидания будут проходить в моё отсутствие, то им дадут только поручкаться. И общение их не будет длиться дольше, чем десять-пятнадцать минут. Опять же, только в присутствии вертухая. Такое вот на мне сводническое обременение теперь висит, сука…
Пока Станислав будет кататься за цыганкой, я решил пообщаться с тюремным «кумом». Так-то мне глубоко пофиг, чем живут мои подследственные в этом пансионате. И никакой новой информации мне от них уже не надобно. И вряд ли уже когда понадобится. Однако, образовавшееся лишнее время нужно как-то убить. И уж лучше так, чем его тупо просидеть в допросной, ожидаючи Стаса и Розу.
— Тут у нас по «низам» прошло, что тебе недавно денег немеряно заслали, а? — весело сообщил мне пожилой капитан, насыпая из газетного кулька в большое щербатое блюдце конфеты. Посыпанные сахаром «подушечки», как голыши клацали по керамической тарелке, — Или врут? Да ты не стесняйся, Корнеев, я же человек с пониманием и дальше меня ничего не уйдёт! Ну? Заносили?
Этого опера, точнее сказать, старшего опера Николая Архиповича Сурина, я уже немного знал по прежним своим делам. И впечатление он производил неплохое. Во всяком случае, каждый раз, когда мне было нужно что-то узнать про своих клиентов, задницами давящих в этом заведении шконку, воздуха он мне не гнал. И когда мне нужно было в интересах расследования что-либо слить на тюремное «радио», капитан Сурин делал это также виртуозно. А, главное, всегда с необходимым мне выхлопом.
— Кто заслал? — заинтересовался я и даже отставил в сторону стакан с хорошо заваренным индийским «купчиком», — И насколько «немеряно»? Я ведь, сам знаешь, помалу не беру!
Старший опер СИЗО хмыкнул и хитро прищурился.
— Ну, так знамо дело, кто! — по-босяцки профессионально откусив от «дунькиной радости» крохотную половинку, опер отхлебнул из своего стакана черного, как дёготь, чая, — По «низам» прошло, что клиенты твои тебя хорошо подогрели. За скорую свою свободу. За то, чтобы до суда уйти под подписку. Не сами подогрели, понятно, а вроде как через своих жидов-бегунков. Ты же знаешь, кто этих говнюков по ордеру защищает?
Эвон, как! Было бы мне сейчас и в самом деле лет двадцать с небольшим, я бы напрягся всерьёз. У меня, наверное, сейчас сжались бы кулаки. И заскрипели бы зубы. Примерно так я и реагировал в той своей прошлой милицейской молодости. Когда время от времени узнавал о своём бессовестном мздоимстве. О тех своих взятках я узнавал каждый раз до обидного случайно и всегда окольными путями. Очень хорошо помню, что сильнее всего меня это выбешивало именно в ту пору, когда жена сидела с ребенком в декрете. А мы всей семьёй жили на мою лейтенантскую зарплату. Еще помню, что в ту не шибко сытую пору наше семейство крепко выручала молочная кухня. То ли совсем безвозмездная, то ли за очень символическую плату. И ведь не сказать, чтобы не предлагали мне тогда денег мои подопытные-подследственные. Но в те времена, то бишь, вот в эти самые сегодняшние времена, брать было неприлично, непривычно и не принято. Как ни смешно это ни звучит, но это так. Согласен, что кто-то и кое-где у нас порой, те, кто честно жить не хотел, наверняка брал. Но вокруг меня этого не было. Воспользоваться должностью и по госцене купить какой-нибудь дефицит, это да. Но обязательно за деньги! А так нет, вокруг меня не брали и сейчас я этого так же пока еще не наблюдаю! Уж я бы точно заметил, ибо ни разу я не слепой дебил! Только потому и раскрываемость у меня всегда была, и есть на уровне выше среднего.
— Архипыч, я бы тебе, как на духу всё рассказал! — не стал я отпираться сходу, — Я бы даже с тобой поделился полученными от адвокатов цыганскими дрожжами! Но вот какое дело, Архипыч, беда в том, что я сегодня всех четверых цыган арестовал! И ты представь, как после этого мне такую шнягу про себя выслушивать⁈ Я тебе больше скажу, капитан, они и после суда все сидеть будут! Не спрыгнут! Слишком уж крепко я это дело сшил!
Я с глубочайшим удовлетворением разглядывал признаки смятенных чувств, которые промелькнули по топором рубленному лику старого тюремного опера.