— Дежурный меня не вызывал? — спросил я, с книжкой в руках скучающего водителя.
— Два раза вызывал, — спокойно ответил мне он. — Я сказал ему, что вы в адресе работаете.
Взяв в руки микрофон и нажав тангенту, я запросил «Волгу». «Волга» ответила почти сразу, повторить пришлось только единожды. Радиостанция, это не телефон, её слышат все. Включая дежурные части УВД города и области. Поэтому вызываемые абоненты, как правило, отвечают незамедлительно.
— На связи «Волга»! — раздался из динамика искаженный голос Аскер-заде.
Сообщив ему об установленных мной в адресе признаках преступления, предусмотренных статьёй сто сорок седьмой УК РСФСР, предусматривающей уголовную ответственность за мошенничество, я с содроганием в душе поинтересовался обстановкой в районе.
— Тихо пока! — успокоила меня «Волга», — Надолго ты там? — поинтересовался Аскер.
— За час управлюсь! — самонадеянно обнадёжил я дежурного, — Клиент активно сотрудничает со следствием!
Дав отбой «Волге», я успокоенным вернулся в дом. Меня встретило всё то же и те же.
Эксперт-криминалист, как ему и было велено, следил за сожителями. А те, не глядя друг на друга, молча скучали.
Я уселся за стол напротив хозяина дома, открыл зиповский ящик и, придвинув его к себе, начал изучать его содержимое.
Быстро пролистав оба паспорта, я удостоверился в том, что один из них барсуковский, а второй принадлежит сидящей на диване даме. В нём было указано, что передо мной Аникина Ольга Маратовна. Тридцати семи лет от роду, разведённая и прописанная в Ленинском районе. Отложив обе ксивы в сторону, я продолжил свои исследования.
Следующей моей находкой оказалось свидетельство о рождении Филатовой Елизаветы Владимировны. Урождённой в недалёком пригороде пятнадцать с небольшим лет назад. Значит, не обманула меня Филатова Лиза из Урюпинска насчет своего возраста.
Оставив деньги на потом, я приступил к тетрадям. Наблюдавший за моими действиями военный, заёрзал.
— Это личное, лейтенант! — подал он голос, — Очень личное. Отдай, пожалуйста!
— Рот закрой, Витя! — цыкнул я на взбодрившегося прапора, — В этом доме теперь ничего твоего личного нет! Во всяком случае, пока я обыск не закончу!
И начал листать общую тетрадь в клеёнчатой обложке. Исписана она была почти полностью. От первого лица. Лицо это, судя по проявленной только что реакции, сидело напротив меня. И если манера изложения ни стилем, ни почерком не привлекала и не радовала, то содержание было достаточно колоритным. С описанием множества подробностей и процессов. И с упоминанием имён и, что самое приятное, фамилий.
Оценив первый том, я взялся за следующую тетрадь-близняшку. В ней не было пикантных отвлечений. Зато было отображено, быть может, единственное, но по-настоящему положительное качество прапорщика Барсукова.
Его склонность к скрупулезному учету товарно-материальных ценностей. Не только касаемо того, что мне пришлось сегодня лицезреть в его замечательном капонире. Но и всех тринадцати Изаур, которые прошли через его огород и панцирную кровать.
Теперь я был счастлив, как бывает счастлива русская борзая. Удачно распутавшая все петли убегающего от неё зайца и уже догоняющая его по финишной прямой.
Здесь было всё! Фамилии, имена и отчества. Адреса и паспортные данные. И сроки заездов. Которые в трёхмесячной цикличности осуществлял на этих несчастных Барсуков. По своему огороду и экзаменационной койке.
— Ты член ленинской партии, Барсуков? — вполне серьёзно задал я тому вопрос, — Состоишь в КПСС? Есть у тебя партбилет?
Всмотревшись на несколько минут в моё лицо, военный Виктор решился ответить.
— Нету у меня никакого партбилета! И не было никогда! — отрёкся от святого он, немного насторожившись.
— Странно! — удивился я, — А учёт ведёшь по-ленински, в строгом соответствии с его заповедями! Социализм, говаривал он, это прежде всего строгий учёт и распределение! — наизусть выдал я ильичевское наследие.
— Хотя да, какой ты нахер ленинец! У тебя только учёт правильный, а распределяешь ты всё в одну харю! В свою.
Витя угрюмо молчал и тихо позвякивал тремя звеньями короткой цепочки на наручниках.
— Изымаю я у тебя эти тетради, Барсуков! — официально объявил я прапору, — Как вещественные доказательства, изымаю!
— Там личные записи! — снова, но как-то неуверенно заблажил было тайный эротоман, но я его оборвал.
— Заткнись, Витя! Считай, что и я теперь от этого твоего «личного» пострадавший! Ладно, то, что там по делу, так ведь мне теперь, Витя, всю твою порнуху перечитать придётся! Я теперь просто обязан это сделать!
— Какую такую еще порнуху⁈ — запаниковал боевой прапор, — Вы на меня никакую порнуху не повесите! Нет её у меня! И никогда не было! Запчасти, да, признаю! Дуры эти, — он мотнул головой в сторону гражданки Аникиной, — Тоже было! А эту порнуху ты мне не шей, лейтенант!
Только сейчас до меня дошло, что слова такого Витёк просто не знает. Нет тут пока ни задорного «Плэйбоя» в широком доступе, ни видиков-шмидиков с немецкими фильмами про людей. С их фашистскими «дастиш фантастиш».
— Не бзди, прапор, порнуха, это не антисоветчина какая-то! Это то, что приятно и немного стыдно. Так что, не бзди, Витя! — как мог, попытался успокоить я сексуального мошенника.
— Вячеслав! — обратился я к засидевшемуся эксперту-криминалисту, — Будь добр, прогуляйся до соседок, пригласи их еще раз поприсутствовать в качестве понятых? Изымем вот эти бумажки, опечатаем строение, да и будем на базу выдвигаться! А обстоятельный обыск я уже после проведу.
Эксперт Слава радостно вскочил.
— Не спеши! — осадил я его, — Гражданочка Аникина, — повернулся я к испытуемой, — Не в службу, а в дружбу, составьте, пожалуйста, компанию офицеру, не всё ж вам с прапорщиками дружбу водить!
Аникина послушно встала и тронулась на выход. Что ни говори, а умеет прапорщик Барсуков дисциплину наладить!
В дверях они столкнулись с Елизаветой и Нагаевым. Боязливо выглядывая из-за Вовы, Лиза робко шествовала за борцовской фигурой моего друга.
Увидев Барсукова, она взвизгнула и попыталась пуститься наутёк. Но впечаталась в эксперта, а там её уже подхватил Вова. Ручищами добрыми, но крепкими.
— Ты чего, как угорелая кошка мечешься, Лизавета? — подал я голос из своего угла.
Услышав и увидев меня, гражданка Филатова перестала биться и вырываться из рук Нагаева.
— Иди сюда, садись рядом! — позвал я Елизавету к себе, выдвигая стул. — И ничего не бойся! Сейчас мы тут кой-какие дела закончим и вот этот добрый дядя тебя домой отвезёт! Ты поняла меня?
— Поняла! — косясь на Барсукова, неуверенно сказала она.
— Ну вот и отлично! Есть для тебя работа, гражданка Филатова, поможешь? — строго посмотрел я на Лизу и она немного собралась, — Садись и считай вот эти деньги! Сможешь?
Девчонка молча кивнула и придвинув стул ближе ко мне, уселась. Коситься время от времени на Барсукова она не переставала.
— Ты, Лиза, на дядю Витю так не смотри, он теперь до ужаса добрый! Самый добрый на этой улице теперь дядя Витя! Видишь, наручники на нём? — девочка кивнула,. — Вот и не бойся! А, если он дернется, то дядя Вова ему шею свернёт! Или я сам его застрелю! Категорически и без всякой жалости!
Для окончательного успокоения Лизаветы, я достал всё еще незаряженный свой пистоль и положил его перед собой на стол.
Лиза опасливо посмотрела, но уже не на Барсукова, а на мой ПМ и начала медленно, но очень аккуратно пересчитывать деньги.
Похотливый педофил не соврал. В разложенных на столе кучках оказалось восемь тысяч восемьсот сорок рублей. У гражданки Филатовой глаза были по монете, достоинством в пять копеек. Сумма её не оставила равнодушной.
Я сдвинул по скатерти деньги в сторону и положил перед ней лист бумаги и самописку.
— Бери ручку, Лизавета! Сейчас мы вот этому дяде расписку писать будем! Я её потом к делу приобщу!
— Какую еще расписку⁈ Не надо ничего в дело подшивать! — плаксиво заблажил бывший военнослужащий, а ныне признанный мною мошенником гражданин Барсуков. — Не надо мне никакой расписки!
— Надо, Витя! Надо! — прервал я плач ратной Ярославны, — Чего ты так отчаянно не хочешь? Чтобы я эту бумажку в дело подшивал?
— Не хочу! — как китайский болванчик закивал головой педофил-мошенник-жулик, — Чтобы подшивал, не хочу!
— Ладно! — согласился я с нежеланием Витька и с его панической атакой, — Не хочешь, не приобщу я к делу эту бумажку! Мы тогда по-другому всё это оформим!
— Пиши, гражданка Филатова Елизавета Владимировна! Пиши, пока бабки не пришли!
И я начал диктовать Лизе её расписку. В которой она удостоверяла передачу ей денег Барсуковым В. И. в сумме восьми тысяч восьмисот сорока рублей, которые ранее принадлежали её, ныне покойной, матери. И которые та ранее передала Барсукову на хранение.
— Укажи внизу номер и серию своего свидетельства о рождении и распишись. Дату пока не ставь! — я придвинул к ней её свидетельство о рождении. — Поторопись!
— А ты, Барсуков, ниже её расписки напишешь, что деньги передал и данный документ подтверждаешь! И данные паспорта своего также укажи. А вот дату можешь поставить любым числом прошлого месяца. И она тогда тоже эту дату укажет! После этого ты, Барсуков, будешь по этому эпизоду неподсуден. Уразумел, Барсуков?
— Уразумел! Уразумел, лейтенант! — воспрял счастливый уёбок, — Давай бумагу, я всё напишу, как надо, как ты сказал!
Я развернул лизину расписку и вместе с прапорским паспортом и авторучкой придвинул к нему.
— Сразу под её текстом пиши! Без пробела, одним документом, чтобы было! — глядя, как неуклюже, скованными руками поправляет перед собой листок Витя.
— Да понял я, лейтенант, понял! — огрызнулся бывший аэродромный автомобилист.
Несмотря на кандалы, справился Барсуков намного быстрее свободной Лизаветы. А справившись, протянул листок и ручку назад.
— Ты, Виктор Иванович, паспорт свой тоже возверни! — протянул я руку, — Ты за эту иллюзию не цепляйся, я тебя все равно до суда арестую! Поставь дату, которую он указал! — отдал я Лизе бумажку.