Мадам Левенштейн, собиравшаяся по первости встрять в мой коварный монолог, обескуражено замерла, так и не прикрыв своего безупречно сработанного в Израиле фарфорового рта. А внимательно слушавшая меня Лизавета, вдруг опомнилась и, подскочив, как сайгак, унеслась в сторону ванной.
— Ну и засранец же ты, Сергей! Мерзавец ты, ей богу! — осуждающе качая головой, через минуту отмерла и Пана Борисовна, — Я всё, конечно, понимаю, но так же нельзя! Лиза же еще совсем наивная дурочка! — она шагнула к плите и, всё еще сомневаясь, стоит ли меня кормить, принялась переставлять какие-то кастрюльки разных цветов и размеров. При этом неодобрительно вздыхая.
— Я сама! — завопила, взбесившимся метеором залетевшая на кухню Елизавета. И почти отпихнув от плиты Пану, взялась греметь посудой, — Ты ничего не понимаешь! У твоей Лидки сиськи еще меньше моих! А эта твоя кобыла Наташка, чтоб ты знал, она готовить вообще не умеет!
— Господи! — охнула и ладонью прикрыла глаза Пана Борисовна, — Лиза, ну разве так можно⁈ Ты же приличная девушка! Ты не должна выражаться в подобном тоне! Запомни, никто из приличных молодых людей и даже Сергей, на дух не переносят хабалок!
Выдав эту фразу, Левенштейн почему-то смотрела не в сторону Лизаветы, которой она предназначалась, а на меня. И взгляд этот был, ничего хорошего мне не обещающим.
Да, определённо надо перебираться в свою трёшку! За время нашей разлуки со ставшей мне родной тёткой, слишком уж отвык я от жесткой руки и добродетельного нрава ортодоксального преподавателя истмата и истории КПСС. Следует поберечь её сердце и заодно свои нервные клетки.
А между тем, охочая до семейного счастья Елизавета, исправно метала на стол тарелки с разносолами. Которые, как оказывается, ожидаючи меня со службы, они с Паной наготовили в избытке.
Под строгим взглядом Левенштейн я старался вести себя пристойно и еду руками с посуды не хватал. Пережевывая идеально отбитого и прожаренного цыплёнка табака, я с величайшим удовольствием щурился, начисто позабыв про все свои невзгоды и даже про разбитую машину. Я наслаждался и гурманствовал, не забывая подкладывать в рот взбитое на сливках и сдобренное сливочным маслом нежнейшее, как воздух, картофельное пюре.
Жизнь, весь непростой сегодняшний день, без всякого сострадания лупившая меня своей жуткой прозой по голове и по всем прочим частям моего тела, уже не казалась мне такой беспросветной и жестокой.
— Видишь, Серёжа, какая Лизонька молодец! — прервала мои гастрономические грёзы тётка, — Честно говоря, я и сама в высшей степени удивлена! Можешь не верить, но почти всё, что на столе, это лизиных рук дело!
— Да! Я всё сама! — гордо подтвердила тёткины слова искрящаяся гордостью девчонка, — Пана Борисовна тебе чистую правду говорит! А Наташка твоя ни в жизнь так не приготовит! — категорично заявила Лиза, не заметив, как едва заметно поморщилась Левенштейн, не оценив изящества её прямолинейности.
Насытившись и чувствуя себя почти счастливым человеком, я впервые за день расслабился и неожиданно для себя зевнул, вовремя прикрыв рукой рот. То, что я напрочь утратил бдительность, меня, в конечном счете и подвело под монастырь.
Хорошо, что Пана в этот момент стояла, отвернувшись к раковине с посудой, а Лизетта проявила снисходительность и не стала акцентировать внимание на грубейшем нарушении этикета. От этого я еще больше расслабился.
Именно в этот момент и грянуло!
— Ты, правда, на мне женишься? — спросила, как выстрелила, Елизавета, напряженно глядя мне в глаза, осоловевшие от блаженной сытости и не ожидавшие такого коварного подвоха от наглой малолетки. — Ты же сам сейчас сказал, что если… — голос Лизы перехватил нервный спазм, а распахнутые глаза соплюхи начали наполняться слезами. — Мне уже восемнадцать скоро!
Я замер, словно меня окатили жидким азотом, а стоявшая к нам спиной Левенштейн, даже уронила в раковину что-то металлическое.
— Ну, что, доигрался, манипулятор недоделанный⁈ И не вздумай сейчас превращать всё в комедию! — прошипела она, медленно оборачиваясь и глядя в мою сторону, как революционные матросы взирали на замершее в ужасе Учредительное собрание.
— Конечно, он женится, Лизонька! Куда ж он теперь от нас денется! — с нарастающей весёлой уверенностью, елейным голосом принялась заверять она урюпинскую хищницу, подловившую меня за язык. — Вот подрастёшь немного, школу окончишь, а потом и в университет ко мне поступишь. Вот уж тогда он на тебе обязательно женится! Я ведь всё верно говорю? Всё так, Сергей⁈ — придавила меня ледяным взглядом тётка
Пана Борисовна Левенштейн смотрела на меня такими суровыми глазами, что сам того не желая, я утратил присутствие духа и медленно кивнул головой. В ответ она мне погрозила кулаком.
Много чего ожидал я от сегодняшнего сумасшедшего дня. Я бы не удивился даже аресту или того хуже, печальному факту своей безвременной кончины. В том смысле, что смерти.
Но того, что я, находясь в здравом уме и не под пистолетом, дам согласие на собственную женитьбу, пусть даже в далекой перспективе и тем более, на Лизке-ссыкухе, я не мог предположить в самом кошмарном сне. Играл-играл в футбол на минном поле и на тебе, наступил! Пожалуйте! На кусок колбасы попался! И тут еще ехидно улыбающаяся Пана, снова ласково поглаживающая по голове светящуюся от счастья наивную дурочку Лизу. Всё это несерьёзно, конечно, но как мне теперь со всеми моими дамами отношения конспирировать⁈ Ведь эта соплюха, запросто что-нибудь учудит, стоит ей только что-то заметить! Уж я-то её достаточно хорошо изучил! И назад не отыграешь. Попробуй ей сейчас объясни, что у взрослых в ходу такие шутки! Так взбрыкнёт, что беды потом не оберёшься. Опять сбежит на улицу или еще чего хуже! Уж кто-кто, а поработав участковым, я хорошо знал, какими крайностями иногда заканчиваются такие гормонально-психологические качели у соплячек пубертатного возраста. Особенно потерявших родителей и поживших на улице.
А, может, свой свисток на морской узел завязать⁈ И всего себя отдать работе?
Тьфу ты, какая глупость в голову лезет! Ну Лизка, ну мерзавка! Уж, если и ждал я какой беды от баб, то никак ни с этой стороны…
Н-да… Пойти в сортир и застрелиться, что ли?
Глава 9
Спать я ушел непобеждённым, но находясь в глубокой задумчивости и сопровождаемый торжествующим взглядом коварной мерзавки Елизаветы.
К счастью, пережитый вечером стресс никак не повлиял на мой здоровый молодецкий сон. Выспался я вдоволь. Дополнительной причиной тому, как я думаю, послужила изрядная доза водки, которую мы накануне выкушали с Копыловым.
Хотя, перед тем, как уснуть, какое-то время я беспокойно поворочался. Но в произошедшем вчерашним вечером семейном катаклизме были и свое маленькие, но приятственные бонусы. Встал я рано, в шесть тридцать, однако, когда заходил в туалет для первичных водных процедур, то со стороны кухни ощутил отчетливый аромат готовящихся творожников. Вместе с невнятными напевами нового пугачевского хита. И это не был голос мадам Левенштейн.
Похоже, что Лизавета решила вести планомерную и методичную осаду по всем правилам бабьего коварства. Что ж, флаг ей в руки! За эти два с половиной года до её совершеннолетия меня либо посадят, либо пристрелят. Так что, дырку она получит от бублика, а не скальп Корнеева.
Но шутки шутками, а перебираться в свою квартиру нужно как можно быстрее. И это без дураков и без их дурацких шуток! Не рукоблудием же заниматься в то самое время, когда Зуева и Копылова, а быть может еще, и Юдина, изнывают, и бесятся от моего нетоварищеского поведения! Выражающегося в некомсомольском по отношению к ним невнимании. Нет, надо срочно переезжать! Сразу же, как только спихну уголовное дело по «ликёрке» в прокуратуру, на следующий день и съеду от Паны!
Окропив унитаз святой милицейской водой и, посетив для вторичных водных процедур ванную комнату, я явился на кухню. Неотвратимо ведомый туда божественным ароматом своих любимых творожных сырников.
Блюдо с горой свежеиспеченных, в меру подрумяненных соблазнов, стояло посреди обеденного стола. А в шаге от этого же стола стояла юная матримониальная мошенница. С радостной улыбкой во всё лицо и с пол-литровой банкой сметаны в руках.
— Чай я свежий заварила! Зелёный, как ты любишь! — предупредительно уведомила меня Лиза, — Ты, как пить будешь? С молоком или с лимоном?
Сидящая с чашкой кофе на своём традиционном месте, в углу у холодильника Левенштейн, наслаждалась происходящим, даже не пытаясь скрывать своё радостное злорадство.
— Ты чего как столб встал, Серёжа? — подозрительно приторным голосом спросила она, — Ты, мил человек, к столу-то проходи, Лизонька тебе тут сырничков испекла! И за сметаной уже успела к открытию в молочный сбегать! Эх, Сергей, ты поверь старухе, уж свезло тебе с невестой, так свезло! Всем на зависть у тебя хозяйка!
Лиза внимательно и с удовольствием слушала бабкины дифирамбы в свой адрес. По сиротской простоте и малолетству, принимая их за чистую монету. И, как китайский болванчик, улыбаясь, кивала головой каждому еврейскому комплименту.
Настроение моё, стараниями Паны померкло, но не настолько, чтобы отказаться от гастрономических изысков, манящих к себе не только своим видом, но и запахом.
— На следующей неделе я к себе перееду! — тоже не тая мстительного торжества, пробубнил я набитым ртом. — Буду очень сильно скучать по вашей вкусной стряпне. Ну и в гости иногда приходить буду! — заметив, как нахмурилась Пана, добавил я. — Часто буду приходить! — приняв из рук Лизаветы свой полуведёрный бокал с чаем и уже размешанным в нём сахаром. И даже заботливо разбавленным молоком, чтобы я, не приведи господь, не обжегся.
— Ты мне дашь вторые ключи от квартиры и я буду к тебе приходить убираться, и готовить! — не спрашивая, но ставя меня в известность, буднично объявила убийственно заботливая беспредельщица.
Я растерянно взглянул в глаза мадам Левенштейн, пытаясь найти у неё хоть какую-то поддержку, но в ответ получил лишь неопределённую улыбку. И еще заметил, как она мне ободряюще подмигнула и беспомощно развела руками, пока Елизавета отвернулась к плите.