— Что я, собственно, и делаю.
— Правильно. Но давайте не будем делать это столь явно.
— Счастливого Рождества, — сказал Хофман. Сочельник уже наступил.
Феррис приехал к Алисе вечером. У нее на голове был сдвинутый набок рождественский колпак, и она нарумянила щеки. Это сделало ее слегка похожей на тех женщин, которые под Новый год рекламируют скотч или снегоочистители. Феррис не виделся с ней несколько недель и боялся, что она может уехать в Бостон отмечать Рождество с матерью. Но она осталась здесь, прекрасная, как никогда.
Обвив его шею руками, она привстала на цыпочки и поцеловала его, а потом крепко обняла его. Феррис почувствовал ее руки на своих костлявых боках.
— Что случилось? Ты перестал есть? Ты, похоже, похудел килограммов на пять.
— Был занят, часто не хватало времени, чтобы поесть.
— Да уж, кожа да кости. Еще немного, и я тебя в постели не найду, — сказала она, застенчиво улыбаясь.
Они вместе пошли наверх, в тайный сад, который представляла собой ее квартира. Она поставила в гостиной рождественское дерево, небольшой кривоватый кедр, едва переживший дорогу из Ливана, но щедро украшенный гирляндами, игрушками и даже мишурой. Как она все это нашла в Аммане? CD-проигрыватель играл рождественские гимны в исполнении хора Королевского колледжа, а под деревом лежало с полдесятка подарков в яркой обертке. Феррис ухитрился выкроить время среди дня, чтобы заранее сходить в магазин, и сейчас вынул свои подарки из сумки и аккуратно сложил их к остальным.
Алиса побежала на кухню и вернулась с двумя бокалами вина. Они выпили достаточно, чтобы слегка захмелеть, и Алиса принялась водить пальцем по шву его брюк и молнии.
— Не сейчас, — сказал Феррис. — Дух Рождества только пробуждается во мне.
На самом деле он не чувствовал себя готовым к близости. Со времени его внезапного отъезда из Аммана у него накопилось слишком много того, что он хотел бы сказать ей. Он не хотел говорить этого в те редкие разы, когда они общались по телефону, поскольку теперь уже был почти уверен, что Хани прослушивает номер Алисы. Поэтому приходилось коротко отговариваться, типа «Не могу говорить сейчас» или «Объясню позже». Она понимала его. До определенной степени она встроилась в его стиль жизни, осознавая, что у него есть секреты и бывают моменты, когда она должна дать ему свободу действий и подождать, пока он не скажет ей больше.
И он принялся рассказывать. Не все, даже не самую большую часть всего происходящего, но достаточно. Рассказал, что ему пришлось отправиться домой, чтобы предстать перед следствием. Когда он впервые заговорил о разводе, его жена угрожала ответными мерами и удовлетворила свою жажду мести, вытащив кое-какое грязное белье относительно его предыдущей работы в посольстве США в Йемене. Ему пришлось вынудить ее прекратить шантаж и согласиться на развод.
— А что у тебя было против нее? — спросила Алиса.
— Такая же грязь. Ничего особенного. В основном, всякие финансовые дела. В любом случае, я все это уладил.
— Как? — спросила она. Ей хотелось знать это.
— Убедив ее в том, что продолжать дело не в ее интересах.
— Это похоже на шантаж.
— В каком-то смысле. Скажем так, моя жена, бывшая жена, оставила за собой слишком много хвостов. Она знала, что я о них знаю, но думала, что я не стану этим пользоваться. Буду вести себя исключительно галантно.
— Значит, ты все-таки шантажировал ее. Скверно это, да?
— У меня не было выбора. И пусть это тебя не пугает. По сравнению с ней ты чиста, как снег на Северном полюсе.
Она снова наполнила бокалы вином. Из колонок доносилось «Двенадцать рождественских дней».
— А куда ты поехал потом, после Вашингтона? Думаю, не на Северный полюс.
— Я поехал в Турцию, — ответил Феррис.
— О боже. Я надеюсь, что тебя там не было, когда взорвалась эта ужасная бомба. Они до сих пор не сказали, сколько погибло американцев. Должно быть, много. Поэтому они и хотят замять все это.
Феррис вздрогнул. Он воочию столкнулся с результатом своей операции. А теперь ему придется дурачить свою подругу.
— Я был в Анкаре. А взрыв был на авиабазе, на юге. Меня там и близко не было. Я сделал дела и вернулся домой. К моей милой.
Он выпил вина, но не почувствовал его вкуса.
— А ты как? Что было в Аммане, пока меня не было? На работе все в порядке?
— Вполне. У палестинских детей в школе зимние каникулы. Они, конечно, не обязаны называть их рождественскими. Некоторые из них приходят ко мне в офис. Мы получили новый грант от Фонда Малькольма Керра, это поможет нам заплатить за эти компьютеры. Эти славные парни из «Циско системс» сказали, что оборудуют все школы широкополосными интернет-каналами. Здорово. Наверное, они хотят внести это в статью рождественских расходов своей корпорации. Единственное, что плохо, так это то, что мы потеряли некоторых наших волонтеров-иорданцев. Это меня печалит.
— Да ну? И кого? — спросил Феррис. Его тело дернулось, будто от удара током.
— Из этой группы, которую ты не любишь. «Ихван Исан». Архитектор, о котором я тебе рассказывала, приходил вчера, дал нам чек и сказал, что это последний их подарок. А сегодня к нам приходил сотрудник «Мухабарата». Он извинился и сообщил, что теперь нам не следует контактировать с Братьями. Новые правила относительно мусульманских групп. Для нас это очень скверно. Нам нужны деньги.
— Ты говорила с сотрудником «Мухабарата»?
— Конечно, глупенький. Это же Иордания. Здесь всем приходится общаться с людьми из «Мухабарата».
Феррис почувствовал странное облегчение. Конечно, он не хотел, чтобы иорданцы так сразу принимались за друзей Садики, но его радовало, что Алиса больше не будет с ними общаться. Иначе все стало бы совсем запутанным. То, что Алиса одновременно знакома и с Садики, и с Феррисом, навело бы людей на плохие мысли. Заставило бы их делать выводы.
— Может, это и к лучшему, — сказал он. — Эти мусульманские группы иногда бывают сумасбродными.
— Но не эти ребята. Они классные. Садики даже подкинул мне несколько идей проектов.
— Он опасен, — осторожно сказал Феррис. — УОР не послало бы к тебе человека, если бы они считали иначе. Поверь мне. Ты найдешь других спонсоров. На этих свет клином не сошелся.
Алиса села прямо, оторвавшись от его груди:
— Ты мне что-то недоговариваешь, Роджер. Не надо лжи. Думаешь, я глупая? Ты пугаешься каждый раз, как слышишь имя этого парня.
— Лучше не спрашивай меня об этом. Есть вопросы, отвечать на которые я не вправе. И ты это знаешь. Забудь о том, что я когда-либо спрашивал о Садики. Забудь все это.
— Скажи мне, Роджер. Если любишь меня, скажи.
У Ферриса закружилась голова. Ему хотелось избавиться от всей лжи и испытать счастье покаяния, но он знал, что не может сделать этого, и снова обманул ее, ради ее же спасения.
— Извини. Просто есть такие вещи, о которых я не могу говорить. Это очень опасно.
— О чем ты? Разве правда может быть опасной? Опасна только ложь.
Феррис обнял ее. Сначала она попыталась оттолкнуть его, но он сделал это еще раз, и она перестала сопротивляться. Он бережно обнимал ее за плечи, и наконец ее тело расслабилось и она отступила со своими вопросами. Или понадеялась, что, может, когда-нибудь получит на них ответы.
— Не ввязывайся в эту войну, Алиса. Прошу тебя. Она уже погубила слишком много людей и погубит еще, пока не закончится.
Алиса ушла в ванную. Вернувшись, она вела себя более тихо и осторожно. Что-то в ней изменилось. Феррис видел это, но ничего не мог с этим поделать. Наступила ночь, и они принялись открывать подарки, разложенные под деревом. Алиса подарила ему превосходный арабский халат, вышитый золотом и достойный принца, и к нему — красную феску, какую в старину носили паши Оттоманской империи. Феррис тоже подарил ей одежду. Прекрасное платье от Феррагамо, которое он купил в бутике в «Фор сизонс». Но главный подарок он припас напоследок. Маленькая коробочка, в которой было обручальное кольцо с бриллиантом.
Открыв коробочку и увидев, что в ней лежит, Алиса расплакалась. Потом она ненадолго вышла из комнаты, чтобы прийти в себя. Вернувшись, она поцеловала Ферриса и сказала, что любит его, но потом положила кольцо обратно в коробочку и вернула ее ему:
— Я не могу принять это от тебя сейчас, Роджер. Пока я не знаю, кто ты такой на самом деле.
Глава 28
Вашингтон
Феррис позвонил в штаб-квартиру ЦРУ на следующий после Рождества день. Праздник он провел с Алисой. Это был день, наполненный тишиной. Долгие паузы, фразы, начатые, но не законченные. Что мужчина может сказать женщине, которая отвергла его предложение пожениться? Что женщина может сказать мужчине, который, как она знает, ей лжет? Как мужчина может объяснить то, что, если он попытается сказать правду, все станет намного хуже? «Во имя доброты я не могу быть добрым», — писал когда-то Бертольд Брехт. Во имя правды Феррис не мог сказать правды. Алиса пыталась поддержать праздничное настроение, приготовила индейку, которую как-то ухитрилась найти на городском рынке, ходила в красном колпаке Санта-Клауса, пока Феррис не попросил ее снять его. А потом ему на мобильный позвонил Хофман. Он никогда так не делал. И сейчас он снова сказал Феррису, что надо отправляться домой, и как можно быстрее. Сейчас Феррису было легче уехать, чем остаться. Ему хотелось верить, что Алиса будет в большей безопасности, если его не будет рядом с ней.
Когда он прибыл в Вашингтон, там валил густой снег. Машины, ехавшие по Паркуэй, нещадно мотало из стороны в сторону, и даже въезд в штаб-квартиру ЦРУ был покрыт слоем льда. Феррис загнал взятую в аренду машину в сугроб на Северной стоянке (которую администрация Управления, с ее любовью к цветовым кодам, назвала «Зеленой») и отправился в крысиную нору Хофмана, набитую высокотехнологичной аппаратурой. Теперь у него был собственный пропуск с биометрической идентификацией, которым он и воспользовался, проходя через двери и лифты, чтобы спуститься в Минсмит-парк, место, которого официально не существовало. Шеф был в еще большем, чем обычно, возбуждении. Его лицо было пунцово-красным, и Феррис сначала подумал, что Хофман перебрал на праздники, но оказалось, что он накачал себя чем-то другим.