В последний день семестра ученики, как всегда, занимались уборкой школы и школьного участка. Мальчики косили траву на спортплощадках, а девочки мыли и убирали классные комнаты. Чики работал неподалеку от мангового дерева, увешанного спелыми плодами, которые было запрещено трогать. Вместе со всеми Чики распевал песенку старых арестантов и размахивал в такт серпом. Последний день семестра — радостный день; если б еще не забота о переводных баллах! Конечно, экзамены не переводные, но все-таки… Чики вдруг услышал, как директор окликнул кого-то: «Абрахам!» — и выпрямился, чтобы посмотреть в чем дело. И еще несколько мальчиков выпрямились и посмотрели в ту сторону… И на том попались! Директор собрал всех, кто прекратил работать, отозвавшись на имя «Абрахам», и послал их тащить пожитки школьного миссионера в близлежащую деревню Окикпе.
— Это вам в наказание за любопытство! — сказал он со смехом.
До Окикпе было шесть миль пути и мост через реку Нкаса. Перед тем как отправиться, выяснилось, что мост смыло во время недавних дождей, их довезут на грузовике до переправы, а оттуда две мили до Окикпе мальчики понесут вещи на себе. Поначалу ребята испугались, но шофер заверил их, что река в том месте мелкая. Все-таки страх не прошел, особенно у Чики: он не умел плавать.
Чики сидел в кузове и чувствовал себя приговоренным к смерти: мальчишки постарше стращали его всякими небылицами о людях, будто бы утонувших в этой реке во время переправы вброд.
Чики решил про себя, что, если вода будет выше пояса, он просто повернет обратно. Когда шофер снял багаж миссионера с машины, самый старший из ребят, по прозвищу Папаша, заявил, что поклажу нужно разделить всем поровну.
— Все мы учимся в одном классе, значит, все равны, — заявил он.
Но водитель оказался добрым человеком и дал Чики только одну небольшую корзинку.
Ребята сняли с себя одежду, завязали ее в узелки и вместе с грузом положили на голову. Папаша вошел в воду первым и осторожно побрел вперед. Навстречу им с противоположного берега тоже двигались люди. Ах, была не была! Чики зажмурился и полез в воду следом за Папашей. Старшие мальчики, которые пугали его, первыми сдрейфили и топтались на берегу… А Чики вода дошла уже до груди, но он не поворачивал назад, как задумал. В какой-то момент он оступился на скользком камне и чуть не упал, но сумел сохранить равновесие. А потом вода пошла на убыль. Самая опасная часть реки была пройдена! Чики был доволен собой. Он быстро добрался до берега и только тогда горделиво оглянулся — его одноклассники еще продолжали бороться с течением у другого берега.
Остальная часть путешествия прошла без приключений, но главное осталось у Чики в сердце — он обрел уверенность в себе.
В школу они вернулись к шести часам вечера. Двери уже были заперты, и они смело направились к директору домой, чтобы узнать результаты экзаменов. Чики и еще два мальчика сдали экзамены успешно, а Папаша и еще трое провалились. Как только Чики услышал об этом, он бросился бежать, он испугался, что Папаша с досады изобьет его.
Отбежав на безопасное расстояние, Чики замедлил шаг и прокричал Папаше стихи, которые недавно сочинил их учитель:
Как-то раз один тупица
Стал старательно учиться,
И, терзаем самомненьем,
Он глаза испортил чтеньем.
Съел пилюль штук сорок разом —
У него затмился разум,
Но в итоге этих бдений
Он по-прежнему последний![8]
Стихи были сочинены наспех, после того как три ученика их школы чуть было не отправились на тот свет, наглотавшись «мозговых пилюль». Какой-то бессовестный торгаш предложил им эти пилюли, заверив, что они, мол, укрепляют память. Ребята попали в больницу. Оттуда «пилюльщиков» выписали только через пять дней, и доктор сказал, что они еще счастливо отделались — могли остаться ненормальными на всю жизнь. А на экзамене все трое так дрожали, что с позором провалились…
Чики уже свернул с гудронного шоссе и пошел не по улице, а напрямую, по песчаной тропинке, которая укорачивала путь к дому пятнадцать по Оду-стрит, где жили его дядя и он сам. Ему под ноги попался крепкий, незрелый апельсин, и он стал подфутболивать его и незаметно вообразил себя центральным нападающим в большом футбольном матче. Он обводил воображаемых противников, и болельщики восхищенно орали, когда их любимец делал наиболее ловкие финты. Он обвел одного, другого и стал считать до трех перед завершающим ударом: «Раз, два, три… Г-о-о-л!» — закричал он на всю округу и поднял победно обе руки кверху, как это делают в такой момент настоящие футболисты. И в ту же секунду что-то сверкнуло у него перед глазами среди поднятого ногой фонтанчика песка. Он нагнулся и поднял. У него пошли круги перед глазами. Он закрыл их и открыл снова. У него на ладони лежала шестипенсовая монета. Он оглянулся, ища глазами того, кто мог ее обронить. Не было такого. Ни сзади, ни спереди — никого. Он сжал ладонь в кулак и сунул кулак с монетой в карман. После этого храбро пошел дальше. Но через несколько шагов не выдержал и побежал вприпрыжку.
Никогда раньше у Чики не было столько денег. Самая большая сумма, какую только ему приходилось держать в руке, было три пенса. Случилось это еще в давние времена, на пасху, когда он вместе с ребятишками «зарабатывал музыкой» у себя в деревне. У них был маленький, но настоящий деревянный барабан, обтянутый звериной шкурой, и еще один ненастоящий — большая жестяная банка из-под печенья. Музыкальными инструментами считались еще несколько трещоток, а проще говоря, консервных банок, жестяных коробочек из-под сигарет, наполовину заполненных камешками; у кого не было совсем никаких инструментов, те хлопали. Они всей кучей ходили от дома к дому и исполняли разные песни и танцы. За это им платили: кто монетой, кто заграничным печеньем, кто просто едой. К вечеру они кончали свои концерты и делили все заработанное. Чики, как правило, доставался трехпенсовик, который он тратил на земляные орехи.
Но все это — в прошлом. Сейчас Чики был не тот, что раньше, и ему негоже было тратить деньги на какие-то земляные орехи. Шестипенсовик приближал исполнение желаний. И хотя шести пенсов для переправы через реку Нигер было маловато, нужен был целый шиллинг, но, как любил говорить их учитель, «из капель рождается океан». Размышляя над всем этим, Чики вспомнил притчу про маленькую птичку и большую реку, ее рассказывала в детстве подруга матери, торговавшая на рынке нюхательным табаком.
…Поссорились однажды между собой маленькая птичка и большая река. У реки было столько презрения, и не только к ней, маленькой птичке, но и ко всем птицам, которые летали над ней, что даже трудно себе представить…
— …И самая большая из вас не заслуживает моего внимания, — говорила река. — Ты же вообще для меня что песчинка. Ну сколько в тебе длины? А ты знаешь, какая я длинная? Во мне две тысячи шестьсот миль! От самых гор Фута Джаллон я бегу через пять стран. Сгинь с глаз моих, я не вижу тебя!
Но маленькая птичка в стремительном полете, коснулась глади большой реки, набрала из нее в клюв воды, проглотила эту воду и сказала реке:
— Какая бы большая ты ни была, а вот ты меньше на одну каплю. Ты сейчас меньше, чем была утром, а вечером я снова прилечу…
Про пять стран и про горы Фута Джаллон в притче ничего не было, это Чики прибавил сам, заворачивая шестипенсовик в бумагу и укладывая его в свою школьную сумку.
Прошла неделя, и он все думал, как бы шестипенсовик превратить в шиллинг. Самый известный способ — открыть торговое дело — был недоступен по самой незначительности суммы. И потом он был уверен, что дядя не позволит ему заниматься торговлей. Он решил посоветоваться со своим другом Смогом, потому что Сэмюель умел вести дела, как взрослый. Он даже думал, как взрослый, подперев рукой подбородок.
— Значит, ты хочешь из шести пенсов сделать один шиллинг? — переспросил он.
— Да.
— Тогда тебе нужно идти к удваивателю монет.
— А где он живет?
Это Сэмюель обещал узнать завтра.
И они уговорились идти на следующий день к удваивателю монет. А пока решили поболтаться по городу.
— Давай купим цесарочьих яиц и суйи, — предложил Смог, у которого в кармане было три пенса. — Если я куплю на три пенса суйи, а ты на три пенса яиц, то я смогу покушать твоих яиц, а ты — моей суйи.
— Так у меня же одна монета — для удваивания! — возразил Чики.
— Ты говоришь, как ребенок! У тебя останется еще три пенса. Ты из них сделаешь шесть пенсов, а потом из шести пенсов — шиллинг. Проще простого!
— Верно! — обрадовался Чики. — Я смогу удвоить даже шиллинг.
— Конечно.
— Но зачем сразу тратить по три пенса? — засомневался Чики. — Давай сначала истратим по одному пенни.
— Опять ты рассуждаешь, как дитя, — с насмешкой произнес Смог. — На одно пенни мы купим только одно яйцо, а за три пенса выторгуем четыре. Зачем покупать одно яйцо на двоих, когда мы можем съесть по целому? Это все равно что «жить у реки и умываться собственной слюной».
Чики уступил приятелю — против такого довода он ничего не мог сказать. Он купил четыре яйца и получил три пенса сдачи. Два яйца дал Смогу, а два положил в карман. Они пошли дальше — искать продавца суйи.
Чики почувствовал себя взрослым. Он никогда еще не тратил три пенса сразу и никогда еще не съедал целый прут суйи. Один-два кусочка с вертела, которыми угощали его Эзекиел или Смог, ему еще перепадали, но не целый прут! Сегодня он съест всю порцию мяса!
Смог хорошо знал город, и вскоре они разыскали торговца. Чики с интересом наблюдал, как тот нанизывал маленькие кусочки мяса на тонкий прут и вымачивал в соусе из пальмового масла, перца, земляных орехов и соли, как он втыкал прутья с мясом в землю вокруг открытого огня и медленно поджаривал.
Чики чуть не плясал от нетерпения. Он хотел тут же, у огня, начать есть, но Смог сказал, что нужно уйти в тень.