Моя машина тоже была на стоянке, превращенная в металлолом, — «камаро» 1971 года, — и я все еще продолжал выплачивать за него, но теперь, решил я, это уже не имеет значения.
В грузовиках никого не было.
Солнце сверкало и отражалось от стекол пустых кабин. Колеса вращались сами по себе. Но об этом задумываться нельзя, будешь чересчур много думать, сойдешь с ума. Как Снодграсс.
Прошло два часа. Солнце начало клониться к закату. Грузовики, медленно выписывая круги и восьмерки, патрулировали стоянку. Зажглись их стояночные огни.
Чтобы размяться, я дважды прошелся вдоль буфетной стойки, а затем сел в кабинку перед длинным витринным стеклом. Это была обычная стоянка поблизости от большой автострады, в глубине — заправочная станция с бензином и дизельным топливом. Водители грузовиков заезжали сюда выпить кофе с куском пирога.
— Мистер? — Голос звучал неуверенно.
Я оглянулся. Это были те двое из «фьюри». Пареньку, похоже, лет девятнадцать. Девушка выглядела моложе.
— Да?
— Что с вами случилось?
Я пожал плечами.
— Ехал по шоссе в Пелсон, — сказал я. — За мной пристроился грузовик — я издали его увидел, — мчался как угорелый. Он обогнал «жучка» — «фольксваген» — и прицепом сбросил его с дороги, как щелчком сбрасывают бумажный комочек со стола. Я подумал, что грузовик тоже свалится. Ни один водитель не удержал бы, если прицеп болтается из стороны в сторону. Но он не свалился. «Фольксваген» раз шесть-семь перевернулся и взорвался. А грузовик то же самое сделал со следующей машиной, ехавшей в том же направлении. Он уже приближался ко мне, но я быстренько свернул на съездную дорогу. — Я засмеялся, однако мне совсем не было весело. — Попал прямо на стоянку для грузовиков. Из огня да в полымя.
Девчушка сглотнула:
— Мы видели, как автобус «грейхаунд» мчался по дороге на юг. Он… пахал… прямо по машинам. Потом взорвался и сгорел, но перед этим устроил… бойню.
Автобус «грейхаунд». Это что-то новое. И неприятное.
Внезапно зажглись все фары, залив стоянку жутким, слепящим светом. Грузовики начали с ревом ездить туда-сюда. Фары как будто стали их глазами, и в густеющем мраке темные коробки трейлеров казались горбатыми доисторическими животными.
Буфетчик сказал:
— А не опасно включить свет?
— Включите, — ответил я, — и узнаете.
Он нажал на кнопки, и под потолком засветились шары, усыпанные мошкарой. Нехотя ожила неоновая вывеска по фасаду: «Стоянка грузовиков и ресторан Конанта — вкусные обеды». Ничего не произошло. Грузовики продолжали патрулировать стоянку.
— Не понимаю, — сказал водитель грузовика. Он слез с высокого табурета у стойки и прохаживался рядом, его рука была обмотана красной тряпкой, какой пользуются механики. — У меня с моим мотором никаких проблем не было. Неплохой старикан. Сюда я завернул в час с небольшим поесть спагетти, и вдруг это случилось. — Он взмахнул руками, тряпка развязалась. — Вон он, мой-то, левый габаритный фонарь плохо светит. Шесть лет на нем езжу. Да только попробуй я выйти за дверь…
— Все только начинается, — сказал буфетчик. Глаза его, полуприкрытые веками, совсем потемнели. — Должно быть, плохи дела, если приемник не работает. Все только начинается.
Лицо у девчушки стало белым как молоко.
— Не волнуйтесь вы так, — сказал я буфетчику. — Посмотрим, что будет дальше.
— С чего бы это? — тревожно спросил водитель грузовика. — Электрические штормы в атмосфере? Ядерное испытание? С чего?
— Может, эти машины сошли с ума, — сказал я.
Около семи я подошел к буфетчику.
— Как наши дела? Я имею в виду, если нам придется подзадержаться здесь?
Бровь его изогнулась.
— Неплохо. Вчера только подвезли продукты. У нас две-три сотни булочек с котлетами, консервированные фрукты и овощи, кукурузные хлопья, яйца… молоко только то, что в охладителе, но вода — из скважины. Если нужно, мы впятером продержимся тут месяц, а то и больше.
Подошел водитель грузовика и подмигнул нам.
— У меня все сигареты кончились. А вот автомат с сигаретами…
— Это не мой, — ответил буфетчик.
Водитель грузовика нашел в подсобке стальной стержень и приступил к обработке автомата.
Паренек пошел в угол, где поблескивал и вспыхивал огнями музыкальный автомат, и опустил четвертак. Джон Фогарти начал петь про то, что родился в дельте реки.
Я сел за столик и поглядел в окно. То, что я увидел, мне сразу не понравилось. К патрулю присоединился легкий пикап марки «шевроле» — словно шотландский пони к табуну першеронов. Я наблюдал за ним до тех пор, пока он спокойно не переехал тело девушки из «кадди», после чего отвел глаза.
— Это мы их сделали! — неожиданно с отчаянием закричала девушка. — Они не имеют права!
Ее дружок велел ей замолчать. Водитель грузовика вскрыл сигаретный автомат и набрал шесть или семь пачек «вайсрой». Он разложил их по карманам, а одну вскрыл. По решительному выражению его лица можно было подумать, что он собирается не курить сигареты, а глотать.
В автомате сменилась пластинка. Было восемь.
В восемь тридцать отключилось электричество.
Когда погас свет, девчушка вскрикнула. Крик мгновенно оборвался — похоже, ее друг зажал ей рот. Музыкальный автомат издал басовитую руладу и замер.
— Боже ты мой! — воскликнул водитель грузовика.
— Буфетчик! — позвал я. — У вас есть свечи?
— Кажется, есть. Подождите… да. Вот здесь несколько штук.
Я поднялся и взял. Мы с ним зажгли их и пристроили в разных местах.
— Только поосторожнее, — сказал я. — Если спалим это заведение, нам не поздоровится.
Он угрюмо хмыкнул:
— Это уж точно.
Когда мы поставили свечи, то увидели, что паренек с подружкой сидят в обнимку, а водитель грузовика стоит у задней двери и смотрит, как еще шесть тяжелых грузовиков выписывают вензеля между бетонными островками с заправочными колонками.
— И тут не повезло, так что ли? — спросил я.
— Да, ничего хорошего, коль электричество совсем вырубилось.
— Очень плохо?
— Котлеты протухнут через три дня. Остальное мясо и яйца испортятся так же быстро. Консервы выдержат, да и сухие продукты тоже. Но не это худшее. Без насоса у нас не будет воды.
— Долго протянем?
— Без воды? Неделю.
— Наполните каждую пустую банку, какую найдете. Залейте до краев. Где туалеты? В бачках чистая вода.
— Уборные для служащих сзади. Но, чтобы попасть в них, нужно выйти на улицу.
— Через стоянку — к служебному зданию? — Я не был готов к этому.
— Нет. Из боковой двери и наверх.
— Дайте мне две бадейки.
Он нашел два оцинкованных ведра. Подошел паренек.
— Что вы делаете?
— Нужно воды набрать. Как можно больше.
— Тогда давайте одно мне.
Я протянул ему ведро.
— Джерри! — девчушка заплакала. — Ты…
Он взглянул на нее, и она замолчала, но вытащила платочек и начала вытирать уголки глаз. Водитель грузовика курил новую сигарету и скалился, глядя на дверь. Он ничего не сказал.
Мы подошли к боковой двери, в которую я вошел сегодня в полдень, и остановились на секунду, наблюдая за тем, как по мере приближения и удаления грузовиков их тени то увеличивались, то уменьшались.
— Пора? — спросил паренек. Его рука прикоснулась к моей, мускулы натянулись, словно провода. Если бы кто-нибудь поддал ногой, он улетел бы в небеса.
— Спокойнее, — сказал я.
Он слегка улыбнулся. Улыбка вышла вялая, но все же это лучше, чем ничего.
— Пошли.
Мы выскользнули.
Вечерний воздух похолодал. В траве стрекотали сверчки, в дренажной канаве бултыхались и квакали лягушки. На площадке гул грузовиков был более громким, более угрожающим — какой-то звериный рев. Изнутри это смотрелось как кино. Здесь все было на самом деле, могли и убить.
Мы крались вдоль стены, облицованной плиткой. Небольшой козырек у крыши отбрасывал на нас тусклую тень. Напротив мой «камаро» прижался к ограде, и слабый свет дорожного указателя поблескивал на изломанном металле и в лужицах бензина и масла.
— Ты давай в женский, — прошептал я. — Налей ведро из бачка и жди.
Ровный гул дизелей. Он обманчив: вот они будто приближаются, а на самом деле — всего лишь эхо, отскакивающее от углов здания. Расстояние футов двадцать, но кажется гораздо большим.
Он открыл дверь в женский туалет и вошел. Я проскочил в следующую и оказался в мужском. Почувствовал, как обмякли мускулы, и со свистом выдохнул. Мельком увидел себя в зеркале: напряженное бледное лицо с темными глазами.
Я снял фаянсовую крышку с бачка и наполнил ведро. Отлил немного, чтобы не расплескивалось, и направился к двери.
— Эй!
— Что? — прошептал он.
— Готов?
— Да.
Мы снова вышли на улицу. Сделали, может, шагов шесть, как нам в глаза ударил свет фар. Он подкрался, огромные колеса едва вращались по гравию, а теперь рванулся к нам, электрические фары светились свирепыми глазами, огромная хромированная решетка радиатора, казалось, готова была расплющить нас.
Паренек замер, на лице застыл ужас, глаза осоловели, зрачки уменьшились до размеров булавочных головок. Я толкнул его, и он пролил половину воды.
— Беги!
Грохот дизельного мотора перешел в визг. Я протянул руку через плечо паренька, чтобы распахнуть дверь, но прежде, чем успел это сделать, она открылась изнутри. Паренек влетел, я ринулся за ним. Оглянувшись, увидел, как грузовик — большой «петербилт» с навесной кабиной — поцеловался с покрытой плиткой наружной стеной, отрывая от нее раздробленные куски. Раздался душераздирающий скрежет, словно гигантские когти скреблись по грифельной доске. Затем правое крыло и решетка радиатора вломились во все еще открытую дверь, рассыпав хрустальным веером стекло и смяв стальные дверные петли, точно туалетную бумагу. Дверь вылетела в ночь, как на какой-нибудь картине Дали. Грузовик заспешил к стоянке перед зданием, выстреливая из выхлопной трубы, словно из пулемета. Звук был разочарованный, злой.