— Здравствуй, дорогой, — с привычной ласковостью откликнулась Элизабет. Она не придала особенного значения тому, что он спал в ее постели.
— Пора вставать?
— Полежи пока, ты ведь еще сонный. Я пойду приму душ, оденусь; ванна освободится, и ты тоже умоешься.
Она направилась было к двери, прихватив одежду, потом вернулась, достала халат и надела его. Обычно она ходила по коридору в одной ночной рубашке, а сегодня — другое дело. Суортмор.
Она ступала почти неслышно, но, когда шла мимо его комнаты, он тем не менее услышал ее шаги. Он лежал на спине, скрестив руки под головой. Бледный утренний свет падал на его лицо, поросшее седоватой щетиной.
Ишь, пошла себе, дрянь, думал он. Чертовски неудобно, что день начинается не в городе, а здесь. Теперь половина утра пропадет в дороге.
Он вспомнил, что поезд прибывает на Паддингтонский вокзал. Его добыча. Джири. Надо будет взглянуть на него. Лежа на спине, Адриан Суортмор принялся размышлять. Размышлял хладнокровно, в тишине мысль работала выверенно, с небывалой энергией. Воздух в комнате был чист и свеж, Адриан отлично себя чувствовал. Удача идет прямо в руки.
Он поднялся, подошел к зеркалу, причесался, посмотрел белки глаз, отметил, что седины на щеках прибавилось, оглядел себя всего. Неплохо. Он еще не стар. Энергия так и бьет ключом. Он услышал звук льющейся воды за стеной в ванной, представил себе голую Элизабет Джири, но эта картина не взволновала его. Подумаешь, одна улизнула, зато остальных — пруд пруди, и куда более аппетитных. Он решил добраться до самой вершины, а там курочки только и ждут, чтобы их подцепили. Он еще не достиг вершины, лучше честно сознаться себе в этом. Он, конечно, высоко, но еще не на самом пике. Вот сделает сенсационную многосерийную передачу, тогда и окажется там, а для этого надо завоевать Бена Уорбла, а значит, заполучить первоклассный материал, и таким материалом был Джири. Итак, его цель — Джири, а он охотник. Все просто как дважды два.
Мягко ступая, Элизабет Джири вернулась к себе. Затем он услышал, как в ванную пробежал мальчишка, поплескался немного и побежал назад. Через несколько минут мальчишка постучал в комнату Адриана — он был уже одет и стоял на пороге с чашкой чая для гостя. Ох уж эти знаки внимания, ни на минуту о них не забывают. Ох уж эти знаки внимания представителей среднего класса. Овладей я ею на коврике у камина, размышлял Суортмор, прихлебывая чай, все равно утром мне бы подали чашку чая и отвезли на вокзал.
Мальчишка сказал, что ванная свободна. Адриан поставил пустую чашку на столик, открыл дверь и вышел в коридор. Поверх пижамы он надел тонкий халат Джири. Он помылся в ванной, почистил зубы щеткой, которую приготовила для него Элизабет Джири, — новенькой, завернута была в целлофан. Все те же знаки внимания. Нежданный гость, оставшийся в доме на ночь, не должен выходить утром к завтраку с налетом на зубах, скопившимся за сутки. Но бритвы не было. Джири свою забрал, а Элизабет в отличие от многих женщин бритвой не пользовалась.
Одежду свою он оставил в комнате. Он надел на голое тело халат Джири и взял свою пижаму, вернее пижаму Джири. Ему лень было ее натягивать. Халат прикроет наготу, идти тут всего ничего, да и никого нет.
Он открыл дверь. По коридору навстречу ему шла Анджела Джири, ее плотно облегал халатик, личико заспанное, она еще не совсем проснулась. Адриан Суортмор стоял как вкопанный, пока она не приблизилась к нему чуть ли не вплотную. Им внезапно овладело вожделение. Он ждал, когда это чистое юное существо окажется рядом! Без стеснения, открыто, что удивило его, он испытывал удовольствие оттого, что его голое тело скрывает от ее глаз лишь тонкий легкий халат. Суортмор ощущал себя хозяином положения.
— О, доброе утро, — еле слышно произнес он. Он понимал, что она увидела пижаму у него в руках, понимал, что она смущена — рядом с ней, совсем близко, мужчина.
— Доброе утро, — ответила Анджела, мельком взглянув ему в глаза и тут же отведя взгляд, голосок ее был не совсем детским.
— Все тихо после вчерашней бури, — доверительно сообщил он ей. Порядок восстановлен. Да?
— Благодаря вам, — смущенно ответила она. Ее робость возбуждала его. Он хотел впиться в нее, распотрошить ее всю, так чтобы на ее белой кожице остались следы от его щетины.
Видя, что Адриан не уступает ей дорогу, она повернула было обратно к себе. Но он опередил ее, проскользнул мимо и на пороге своей комнаты пробормотал извинения:
— Простите. Я еще толком не проснулся.
Я никогда не был так бодр, думал он, скидывая с себя халат. Ладно, не она, так другая. И очень скоро.
Он быстро оделся. Капитан, король, человек, распоряжающийся событиями. Небритые скулы и подбородок делали его еще более мужественным, более земным. Ну-ка, посторонитесь, я и так долго ждал своего часа. Хм, я все правильно рассчитал. И не собираюсь останавливаться, не добравшись до вершины, до самой вершины, до пика. Он дал себе слово: через двенадцать месяцев у тебя будет все, что пожелаешь, все.
В столовой Дэвид заканчивал завтрак. Элизабет была сама любезность положила Суортмору половинку грейпфрута и пошла варить ему яйцо. Решила забыть о его бестактности. Он усмехался, жуя грейпфрут. Мальчишка вежливо извинился — ему пора в школу.
Элизабет возвратилась с яйцом. Сверху спустилась Анджела и тоже села к столу, так они и сидели, словно хорошо воспитанные незнакомцы. Анджела, уже в школьной форме, старалась не глядеть на него, обмениваясь с матерью привычными фразами. Суортмор ел, исподтишка наблюдая за ней. Нельзя отпускать ее, а то она снова забьется в свою скорлупу. Она нужна ему. Как только Элизабет отлучилась, Суортмор поспешил воспользоваться ситуацией, а то и Анджела, того гляди, умчится следом за матерью.
— Анджела, — сказал он тем же доверительным тоном, каким говорил с ней наверху, но без наглых эротических ноток, которые позволил себе утром. — У вас дома есть где-нибудь фотография отца?
Заинтригованная, она подняла голову.
— Есть, наверху.
— Видите ли. Я знаю, ваша мама очень переживает за него, я хотел бы ей помочь, если смогу.
Она кивнула, продолжая смотреть на него. Порядок, я не спугнул ее, подумал он и пояснил:
— Но для этого мне надо знать, как выглядит ваш отец.
— Мама убрала все фотографии, — сказала Анджела, косясь на дверь. Наверное, не хочет расстраиваться. Но у меня в комнате висела одна, и я ее сохранила. Можете взять пока.
— Да мне достаточно только взглянуть. Вы говорите, она в вашей комнате?
— Сейчас принесу. — И она выбежала.
Суортмор остался ждать. Элизабет не возвращалась: он услышал, как она проводила Дэвида, а потом пошла наверх. Анджела, видно, столкнулась с матерью на лестнице — она почти сразу же влетела в комнату. Ее лицо сияло от возбуждения, это делало ее еще красивее.
— Вот, — сказала она.
Фотография была хорошего качества, четкая, размером примерно девять на девять дюймов, в светлой окантовке. Суортмор пристально изучал ее.
— Она недавняя?
— Папа фотографировался два-три года назад. Но с тех пор он не изменился. Во всяком случае, — добавила она, — не изменился, когда я видела его в последний раз, а это было всего несколько недель назад.
Она замолчала, словно взвешивала, можно ли довериться Суортмору или о чем-то спросить его. Суортмор безмолвствовал, изучая фотографию. Но она больше ничего не сказала, а вскоре вернулась Элизабет узнать, когда он собирается на вокзал.
— А тебе пора в школу, Анджела, — добавила она. — Хоть здесь и недалеко, но надо быть хотя бы за десять минут до занятий; думаю, учителя ждут, что ты будешь подавать пример, ведь ты теперь отличница.
— О, отличница, — протянула Анджела, в голосе ее звучало отвращение к глупому, скучному миру школьного детства.
Суортмор понял, что эти интонации предназначены ему, ими многое было сказано. Он тепло и понимающе улыбнулся ей. Что поделаешь, сейчас вряд ли он сможет добраться до нее, но через год-другой она, глядишь, подвернется ему в Лондоне одна, без матери, тогда он ее и сглотнет. Он проводил ее ласковым взглядом. Мой золотой птенчик. Посиди еще малость у себя в гнезде.
Едва показались высокие стальные арки вокзала, поезд начал тормозить, а сердце Адриана Суортмора забилось быстрее. Он сидел, подавшись вперед. Ехал он в купе первого класса, у кресла были удобные мягкие подлокотники. Кладя на них руки, он заметил, что ладони у него чуть влажные. В качестве дара, бесплатно, он оставляет Британским железным дорогам капли своего пота.
У Суортмора было место в углу у окна, и, выглядывая из-за изящно присобранной занавески (такие висят только в купе первого класса), он видел длинные унылые улицы, убегающие в дымную даль нагромождения кирпичных зданий. Муравейник. Суетливая замкнутая жизнь лондонца. Он подумал о вокзале, к которому подъезжал, о его необычной двуликости. С одной стороны, в нем, будто в капле воды, отражается Лондон: здесь, как в городе, всегда полно народу, он навечно прикован своими стальными цепями к этому мрачному месту. С другой же стороны — он невесом, словно парит в воздухе, транзитная точка для путешествия в другие точки мира. А для одного человека — «островок спасения».
На мгновение он прикрыл глаза и восстановил в памяти лицо Джири на той фотографии. Овальное, серьезное, глубоко посаженные глаза, довольно крупный рот. Должно быть, широкоплечий. Он забыл спросить у Анджелы, какого роста ее отец. Если судить по размаху плеч, скорее всего среднего. Или же очень высокий. Но тогда девочка сказала бы ему об этом.
Мимо проплывали платформы и товарные вагоны — сначала быстро, потом медленно. Поезд остановился. Соседи по купе поднялись и, смешавшись с остальными пассажирами, стали протискиваться к выходу.
Адриан Суортмор продолжал сидеть, его влажные ладони покоились на мягких подлокотниках. Теперь, когда настала решительная минута, он весь напрягся. Нешуточное дело — охота на человека ради того, чтобы водрузить его голову дома над камином.