Смотрю, а капитана нет нигде. Старший вестовой на его месте.
— Братцы, — кричит, — не оставляйте меня!
Все шушукался с капитаном, а теперь вспомнил — „братцы“!
— Все в шлюпку! — кричу.
И давай все прыгать, словно из окна горящего дома… Море закипело от тел… За кораблем тянутся обломки. „Дичо! — кричу. — Теохари! Весла!“
Немцам показал вперед пробраться — смирные, сразу подчинились… И Люлюшев там очутился, хотя никто его не приглашал…
— Давай теперь, салаги! Давай!
Взялись за весла. Мы налегаем, а люди все подплывают к шлюпке, карабкаются… Жмем, а лодка не отрывается от корабля. Где тут понять, что случилось? Корабль у нас на глазах уходит под воду — быстро-быстро, а шлюпка не отцепляется!.. „Давай! Давай!“ — кричу уже сквозь слезы. И изо всех сил налегаю на весла. И все налегают… Наконец чуть оттолкнулись, еще немножко… А от „Хемуса“ уже остался один кусок — мостик да корма, вздыбившаяся в небо, и там, в клетке, бык ревет истошно… Разве тут до быка… Кое-как избежали смерти; корабль опустился, и вода поглотила рев быка… а на том месте, где был корабль, море забулькало как-то жалобно, и вокруг стало просторно-пусто и жутко…
Повернули мы назад — посмотреть, нет ли кого в живых… Сделали круг над этой могилой, расталкивая ящики, доски, трупы — множество трупов…
Я сложил ладони рупором.
— О-го-го-о-о! Э-э-эй! — кричу, слезы текут, голос оседает…
Все живые молчали и плакали…
— Лю-ю-ю-ди-и-и! — зову.
Но море молчит. Нечего ему нам больше сказать.
Сел я на место, снова налегли на весла… Нужно было засветло пристать к берегу и бежать… Как мы гребли! Вперед, будто живот схватило, потом отбрасываешься назад со всей мочи, словно падаешь на спину. Раз-два! Раз-два! Раз-два!
Гребем и плачем… А почему плачем? Чему это поможет?
Уже спустя некоторое время кто-то хватился капитана.
„Он застрелился, — сказал Теохари. — Вошел на мостик, отвернулся к стене и застрелился…“
— Салаги, — кричу я. — Давайте теперь… Давайте…
Я верил, что впереди нас ждет жизнь…»
Иван ОстриковГРАНИЦЫ ЛЮБВИ
1
Моя дочка привыкла к тому, что после работы я отправляюсь с ней гулять. В этом районе мы поселились недавно, и пятилетний человечек еще не успел найти подходящих приятелей и приятельниц.
Чаще всего мы шли в скверик, расположенный в нескольких кварталах от нашего дома. Там нас привлекала водонапорная башня. Эту необычную постройку — башня была высокая и круглая, — отличную от окружающих зданий, я довольно легкомысленно назвал «домом водяного». Этим я надеялся избавиться от необходимости выдумывать все новые и новые сказки.
Разумеется, водяной был добрым, потому что плохие и злые нам не могли понравиться. Наш водяной заботился о том, чтобы вода била из всех фонтанчиков, текла из всех кранов, чтобы мальчики и девочки могли мыть руки перед едой, купаться и пить. Все эти обязанности отнимали у него массу времени, и потому мы с ним никак не могли встретиться. То он обходил свои владения — проверял водопроводы, то очищал воду, то отдыхал, и мы не должны были его беспокоить.
Сначала дочка очень удивлялась тому, что о таких простых и обычных вещах, как вода в кране, кто-то должен заботиться. Я же втайне гордился своим педагогическим приемом — через сказку внушить ребенку важную мысль о том, что на этом свете ничего не дается даром и что только труд является истинным источником всех благ.
Хотя теперь мы уже не раз видели лошадь водяного, что паслась возле башни, а потом и его новый «москвич», стоявший в тени, однако постоянная занятость повелителя воды начала порождать сомнения в душе ребенка. Девочка перестала его бояться и мечтала о свидании с ним. Создав иллюзию, я теперь упорно ее поддерживал. Четырежды я отправлял водяного в командировку, два раза он ездил на международный конгресс, где встречался со своими коллегами — специалистами по рекам и искусственным водоемам, и, наконец, он поехал в деревню навестить свою больную тетю — только его приезд мог ускорить ее выздоровление.
Положение стало угрожающим, когда дочь пожелала выйти за него замуж… Перспектива иметь зятя-водяного не приводила меня в восторг. Смешно сказать, но я начал испытывать к своему «творению» (имею в виду водяного, поскольку и он и ребенок — мое порождение) что-то вроде ревности. Стоило задуматься над тем, что я буду делать лет через пятнадцать — двадцать, когда какой-нибудь «водяной», созданный уже не мною и не по моему замыслу, завладеет мыслями и чувствами дочери, а мне будет уготована роль одинокого, ревнивого и, может быть, злого тестя. Слабое утешение мне доставляла лишь мысль о четырех моих внучках, которые будут поразительно похожи на свою мать и с которыми я буду разгуливать по скверикам. Даже человеку с воображением вроде моего трудно представить себе этих внучек, если учесть, что их будущей матери едва исполнилось пять годиков.
Я уже подумывал — не отправить ли мне водяного в длительную заграничную командировку для повышения квалификации, чтобы как-то помешать его преждевременному браку с моей дочерью, когда на помощь мне пришла тетя Эми. Она избавила меня от печальной необходимости раскрыть этот маленький обман и тем самым разрушить детскую веру в необычное. Ведь действительность и фантазия в стране детства живут так дружно, нисколько не мешая, а, наоборот, как бы взаимодополняя одна другую. И если уж говорить откровенно, то я больше всего боялся того недоверия, которое возникнет у ребенка по отношению ко мне, когда станет известно, что никакого водяного вообще не существует.
«Тетя Эми» кончала гимназию и готовилась к экзаменам. Ей нужно было очень много заниматься. Выяснилось, что она лично знакома с водяным. Больше того, они даже соседи, и она может кое-что рассказать о нем. Так, например, я и не знал, что он сбрил бороду, потому что теперь это не модно. Оказывается, он любит математику и помогает тете Эми решать трудные задачи. А она за это приходит к нему и жарит на ужин яичницу.
Но окончательно доверие моей дочки было завоевано в тот день, когда водяной сообщил через тетю Эми, что завтра в нашем квартале не будет воды. Мы были ему очень признательны, потому что смогли запастись водой заранее. Вот когда мы поняли, насколько зависим от него.
Почти каждый вечер в скверике у водонапорной башни собиралась наша веселая компания, и мы прекрасно чувствовали себя друг с другом, хотя и представляли два с половиной поколения. Одно поколение — я, другое — дочка, а тетя Эми — где-то посередине. Предметом наших бесед был не только водяной, иногда мы придумывали увлекательные игры.
Но вдруг погода испортилась. Несколько дней мы не ходили на прогулку. И тогда, к великой радости и удивлению дочки, водяной позвонил по телефону. Голос у него был сиплый, наверное, потому что он старался говорить солидно. Он жаловался, что у него много работы. Нужно было двумя ведрами собирать дождевую воду и заполнять резервуары. Ребенок вызвался помогать ему своим маленьким ведерком. Но водяной вежливо отказался от помощи и попросил передать телефонную трубку мне.
— Вам неприятно, что я позвонила? — спросила Эми.
— Нет. Почему? Напротив. Дочка очень рада.
— Ужасно жаль, что дождь…
— И мне жаль.
— Когда погода наладится, вы придете опять в сквер?
— Конечно, придем.
— Спасибо.
И она повесила трубку. Я даже не успел спросить, за что она благодарит меня.
Я не смог сдержать своего обещания. На другой день меня направили в командировку. Я выступал защитником на одном показательном судебном процессе, который затянулся дольше, чем я предполагал. Возникли непредвиденные осложнения, и приговор, вынесенный моим подзащитным, ни меня, ни их не удовлетворил. К тому же я помнил, что в конторе меня ждут неотложные дела, и это меня нервировало.
Профессия адвоката — интересная и нужная, правда, из-за безответственности некоторых коллег у большинства создалось впечатление, что это лишь узаконенный вид мошенничества. Самое привлекательное в ней то, что к адвокату апеллирует людское доверие. Не надо забывать, что действительность не черно-белый кинокадр, где все только белое или черное. А на земле живут не одни безгрешные и грешники.
Готов поклясться, что нет человека, который, если он способен оценить себя трезво и критически, не признался бы в каком-нибудь преступлении, которому он содействовал прямо или косвенно. Нужно иметь в виду, что не все антиобщественные поступки наказуются законом, и именно поэтому остается открытым большой вопрос нашей совести и ответственности каждого перед самим собой.
Роль защитника в судебном Процессе — особая роль. С одной стороны — обвинитель-прокурор, с другой — подсудимый. Суд вознесен на специальный пьедестал — это третья, независимая, объективная сторона, на которую возложена самая тяжелая и ответственная задача — определить меру вины и вынести приговор. На первый взгляд в этой большой игре защитнику отведена второстепенная роль — как-то противостоять профессиональной выучке прокурора (любой прокурор участвует в серии процессов, в то время как подсудимый, даже очень «старательный», — самое большее в нескольких).
Значение защитника можно понять лучше, учитывая, что и судьи — несмотря на их самые благие намерения — тоже люди. У них свои симпатии и антипатии, настроения и пристрастия, свои ошибки и волнения.
— Защитник — это тот, перед кем стоит задача создать должную атмосферу в ходе судебного процесса, если хотите, даже своего рода единомыслие между судом, прокурором и подсудимым. Как-то соразмерить, соотнести их различные точки зрения по спорному вопросу, стоящему в центре любого процесса. Я никогда не был судьей или прокурором. Это мое субъективное мнение, и я могу подкрепить его только следующим рассуждением: преступник, оставшийся с убеждением, что он несправедливо наказан, опаснее ненаказанного преступника.