— Может, откроем красное?
— Мне все равно, — метнул я на нее угрюмый взгляд.
— Ну не выдумывай! Совсем тебе не все равно, что я уписываю тут, а ты должен глазеть на это вместо того, чтобы давно быть под периной. Но что поделаешь, в супружестве нельзя друг с другом не считаться. Одного иногда тянет к столу, а другого к телевизору. У нас, если папа читает скандальную хронику, мама автоматически берется за вязание или тащит утюг.
— Ты, кажется, говорила, папа у тебя где-то в Кошицах, — напомнил я.
— Я это говорила? Может быть. Если у человека жар, он много чего говорит. Как сын врача ты должен был бы знать, что от болезни человек иногда может совершенно измениться.
Она не только врала, но еще строила из меня кретина.
— Врешь! Врешь, все время ты мне врешь! — крикнул я, схватил Ладену за плечо и рванул к себе вместе со стулом.
— Пусти! Я ушибусь! — отбивалась она.
— Сначала прекрати мне лгать!
— Я тебе не лгу. Не все время.
— Чем ты по правде занимаешься в институте?
— Химией.
— А где живешь?
— На Ветрнике в общежитии — северное крыло, корпус два, комната триста двадцать один.
— А где родители?
— Я ведь уж говорила. В Усти… а для чего тебе? Хочешь просить у них моей руки?
Я быстренько капитулировал. Сначала отпустил ее стул, потом невразумительно сказал:
— Просто хотелось знать, больше ничего. Ты говорила все только о маме…
Ладена стала потирать плечо. Должно быть, я его сильно сжал.
— А папу главврача я выдумал, — пришлось сознаться. — Отец работает на предприятии КООСПОЛ. Товары, получение, отправление…
— Какое счастье, что я это выяснила, — заметила она. — Только теперь ты начинаешь меня серьезно занимать.
— Не нравится, что ли? — надулся я.
— Оставь свою мнительность и откупорь эту бутылку. Если б ты знал, как хочется мне пить и до чего мне опротивел чай…
Она поднялась и принесла рюмки. Вид у нее был скучноватый, и я понял, как неумно было интересоваться, из какой она семьи. Но шло это не от меня. Мама всегда внушала мне: «Ты знаешь, Алеш, что теперь за девушки! Прежде чем привести какую-нибудь в дом, надо хорошо подумать!» Я взглянул на Ладену. Поведение ее сбивало меня с толку. Вообще я как-то ее не понимал. Откинув со лба волосы, она стала орудовать штопором. Я спохватился вдруг, что стою сложа руки.
— Дай-ка! — отнял я у нее бутылку. — Это мужское дело.
Она послушно дождалась, пока я протянул ей налитую рюмку, и осушила ее с жадностью. Я отпивал маленькими глотками и молчал.
Так, ничего не говоря, мы просидели некоторое время, и Ладена наконец спросила:
— Не хочешь включить радио?
— Можно включить и радио, — ответил я, вставая.
— Минутку, Алеш, — придержала она меня за локоть, — что у тебя за вид такой ужасный? Тебе такое выражение не идет. Я понимаю, от тебя оно не зависит. Но постарайся изменить его. Слышишь, обещай, что постараешься!
Я попытался расслабить мускулы лица, но ничего не получилось.
И, подойдя опять к столу, быстро опрокинул в себя рюмку. Но ярость не прошла. Ладена брала надо мной верх, и меня злило, что я не сумел найти действенного оружия против ее словесной эквилибристики. «Впрочем, игра еще не кончена», — подумал я, а вслух сказал:
— Когда у меня прервется сон, я всегда бываю как мешком прибитый.
Не знаю, уловила ли она в моем голосе фальшивый тон…
— Но вот сейчас ты мило улыбаешься, значит, не всегда уж так бывает. Что тебя обрадовало, Алеш?
Я чуть было не крикнул: «Хватит!» — но, к счастью, в следующее мгновение поперхнулся. Ладена поднялась и стала хлопать меня по спине.
— Люблю такое обхождение с мужчиной! — заметила она чистосердечно.
— Я сразу это разгадал.
— А что еще ты разгадал? — ухватилась она за слово.
— Многое.
— Не верю.
— Серьезно.
— Ты шустрый мальчик, — снова перешла она на ироничный тон, — не сомневаюсь, что и фантазия у тебя богатая.
— Не сомневайся! — удовлетворенно улыбнулся я: вино со второй рюмки начало мне нравиться.
— А я вот сразу узнаю́ чужие мысли.
— Едва ли, — усомнился я.
— А вот спроси меня хотя бы, — предложила она, — что ты сегодня думал целый день.
— Ты это знаешь?
— Безусловно.
— Ты далеко пойдешь. Впрочем, ты раздразнила мое любопытство. Так что же?
— Ты думал: «Никогда не следует затягивать знакомство с женщиной. Особенно если она сама влезла к тебе в постель». И ты был прав.
— Ладена!..
— Ты разочарован?
— Я что, должен быть восхищен тем, как ты это здорово и убедительно сформулировала?
— Тебе не хочется отказаться от пари, Алеш?..
— Нет.
— Даже теперь, когда ты увидал, какая я немыслимо противная?
— Тебя бы это устроило, — сказал я.
Ладена не ответила.
Мы смотрели друг на друга дольше, чем я мог выдержать.
Когда я уже совсем готов был объяснить ей, как она мне нравится, она сказала:
— Отнеси меня в постель, Алеш. Меня никто еще никогда не относил в постель…
Я обхватил ее за талию и потом крепко стиснул, подняв на руки.
— В тебе, однако же, есть сила, Алеш. Вот не ожидала!
В то воскресенье это была ее последняя насмешливая фраза.
5
Наше первое интимное знакомство было прямой противоположностью всему, что я себе представлял.
Для меня оно могло бы стать еще и шансом утвердить свою значительность. Я хотел говорить Ладене, как говорил другим, что очень ее люблю, мечтал о ней… мне было любопытно, что будет говорить она; но все произошло совсем иначе — были только огромные Ладенины глаза, перед которыми я, устыдясь, мгновенно позабыл о всех банальных и фальшивых фразочках и до страдания жаждал доказать, что нашим чувствам мы сумеем дать заслуженное выражение. Усталость и взаимная застенчивость ослабили наши объятия раньше времени, и я, едва только оторвался от Ладены, в тот же миг уснул, положив голову ей на плечо.
Проснулся я, когда Ладены уже не было.
На столе она оставила записку.
Не хватает храбрости тебя разбудить. Выла я тут счастлива до такой степени, что целый час не могла найти свои сапоги. И ужасно при этом боялась, что ты проснешься, хотя это не помешало мне доесть влашский салат. Если позвонишь в восемь вечера мне в общежитие, я обязательно там буду.
И вымыла посуду.
Хотя об этом уже не писала.
Я посидел на кухне, выпил залпом стакан воды и начал варить кофе.
Было три часа дня. Я мельком посмотрел на себя в зеркало: глаза были мутные, лицо помято. Я стал тереть виски. Сосредоточиться на чем-нибудь было трудно, и я не сразу свыкся с ощущением, что в доме, кроме меня, никого нет. Хотелось говорить, рассказывать Ладене массу разных разностей: о нашей семье, об отношении к поп-музыке, о туристических поездках, о нашей факультетской группе — обо всем, что мне пришло бы в голову; хотелось говорить свободно, без усилий, без всякого стремленья поражать, интриговать и обольщать. И стало от этого желанья хорошо, спокойно и немного грустно. Я пустил холодный душ и, пока намыливался, соображал, как поступить с Ондроушеком. «Сделаем так, — сказал я себе, — с утра зайду к нему на кафедру, попрошу назначить день и буду заниматься восемь часов в сутки — и еще часик перед сном, для закрепления. Начну немедленно. А вечером позвоню Ладене».
Возможность позвонить Ладене вызвала у меня на весь остаток дня особенное состояние подъема, какого я за чтением конспектов еще не испытывал. Дело пошло на удивленье быстро, за два часа сумел отмахать столько, сколько и за двое суток иногда не получалось. Хотя я не был убежден, что выдержу и дальше такой темп, это немного подняло меня в собственном мнении.
В восемь я оделся и дошел до ресторана.
Позвонил сначала нашим и сказал маме, что пробуду у деда до утра, потом зайду на факультет и где-то к вечерку появлюсь дома. Мама задала мне несколько вопросов, но я с ними благополучно справился, спросил о дедушке, смотревшем с папой телевизор, и повесил трубку.
Ладене я позвонил не сразу, обдумывая, что ей скажу, и стал даже немного нервничать.
Сперва никто не подходил. Потом послышался писклявый голосок какой-то девчонки. Я попросил позвать Ладену и назвал номер комнаты.
— У них, по-моему, там сабантуй, — ответила девчонка.
Похоже было, что она сама не прочь туда податься.
— Я вас заранее благодарю, — сказал я, — но это страшно важно. Может, вы все-таки ее найдете?
Телефон в общежитии был в коридоре, я слышал, как девчонка потопала куда-то, затем попеременно отзывались разные голоса, и наконец раздался тот, который я узнал мгновенно.
— Хорошо, что ты позвонил, — сказала Ладена, слегка запыхавшись.
Должно быть, бежала к аппарату.
— Восемь часов, — начал я совершенно идиотски, — я уже думал, тебя не застану.
— Почему?
— Так…
— Скажи мне что-нибудь хорошее, — зашептала она.
— Я звоню из ресторана… — повернул я голову к бармену.
За спиной у меня играли в карты, никто не обращал на меня внимания, и все-таки я чувствовал себя как на сцене.
— И что? Подумаешь! — отозвалась Ладена.
— Мне с тобой было очень хорошо, — сказал я придушенно.
— Ты меня слышишь? — спросил я, когда молчание слишком затянулось.
— Слышу, — ответила Ладена.
— Что я сказал, ты слышала?
— Да….
— А ты мне ничего не скажешь?
— Ты мой сладкий…
— Что ты сейчас делаешь?
Я вспомнил, как девчонка у телефона говорила о сабантуе, и во мне зашевелилась ревность.
— Шью себе свадебное платье, — невозмутимо отвечала Ладена.
— Свадебное?..
— Что ты удивился? Я тебя не понимаю! Хохмить, так до конца.
— А я найму карету с двумя лошадьми. Хочешь белых?
— Ничего подобного ты не сделаешь, потому что у нас нет на это денег. И говори, пожалуйста, со мной как с человеком. Это платье мне не будет стоить ни кроны, ясно? У Вишни разных тряпок полный гардероб.