— Ну разумеется, — сказал я, пристально взглянув на ассистентку.
Потупившись, она быстро проговорила:
— В котором часу ваша свадьба?
— В одиннадцать. Но это в Нуслях.
Я снова попытался использовать отсутствие Ондроушека:
— А вдруг профессор так и не придет? Вы не могли бы принять у меня экзамен? Имею же я право сдать!
— Только в том случае, если бы профессор лично меня уполномочил.
Мне не понравилось, что она так его боится, а главное, пугала мысль, что надо будет приходить еще раз. Я покорился, вытащил опять конспекты и, сев на радиатор, начал их листать. И надо же, чтобы как раз в эту минуту раздались шаги и в конце коридора обозначилась фигура профессора Ондроушека.
Он бросил на мое приветствие: «Добрый день», скользнул по мне отсутствующим взглядом и скрылся в канцелярии. Сказать, чтобы меня обрадовал сей взгляд, никак не могу. Не понимаю, почему преподаватель должен всегда хмуриться. Некоторые как придут на факультет, так у них сразу застывает лицо на целый день, и сколько еще ждать, пока оно за ужином оттает. Смотреть на это таянье, должно быть, исключительно забавно. С другой же стороны, меня тогда, наверно, испугал бы даже голос нашего вахтера, до того натянулись нервы. Я себе представил, как профессор, сев за стол, скажет ассистентке: «Итак, что у нас на сегодня?» — потом просмотрит почту, вытащит журналы и семинарские списки, чтоб проверить посещаемость студента Соботки… К счастью, я с удовольствием хожу на семинар, там у меня проклевываются разные мысли… но, как доходит до конкретного, боюсь сразу обнаружить недостаточную подготовку, теряюсь и впадаю в панику.
— Ну входите же!
В дверях стояла Вавакова.
Ну вошел. Даже не обратил внимания, что она стала говорить мне «вы».
Было без двадцати девять. Может, и больше.
Профессор смотрел куда-то в окно, ждал, пока я сяду, потом скользнул взглядом к телефону, словно обдумывая что-то важное, и вдруг нервно усмехнулся (мне показалось, он растерян еще больше меня), а потом сказал:
— Я должен перед вами извиниться, я никогда не заставляю человека ждать, но у меня довольно старая машина…
Потом он посмотрел на свои руки так, словно позабыл их вымыть, но руки были чистые, и это его явно удивило. Он заложил их за спину, оглядел кабинет и неожиданно снова стал спокойным — вот только голос у него как будто ссохся и потрескивал при каждом слове.
— Мы с вами прошлый раз расстались на оценке Венских событий восемьсот сорок восьмого года. Давайте еще задержимся на этом интересном историческом этапе…
— Пожалуйста, — выдохнул я и уставился в потертый ковер на полу.
В девять пятьдесят профессор объявил:
— Ну, это все еще между неудовлетворительно и посредственно.
А потом добавил:
— Если бы речь шла о смежной дисциплине — куда ни шло. Но это — ваша специальность… Придется дать еще один вопрос.
— В одиннадцать часов моя свадьба, пан профессор…
Голос мой прозвучал, наверно, слишком слабо и неубедительно. Ондроушек долгое время не поднимал глаз от стола, потом слабо усмехнулся и пожурил меня:
— Для этого вы выбрали не самый удачный день… Но что же делать. Как-нибудь выйдем из положения. Внизу у меня машина!
Меня это предложение с машиной озадачило. «Уж не надеется ли он, что я его позову на брачный пир?» — подумал я. И постарался сразу внести ясность в ситуацию:
— У нас не будет ничего особенного, пан профессор. Такая, знаете ли, студенческая свадьба… Все впопыхах.
Ондроушек кивнул:
— Я сам когда-то так женился. Но это не влияет на оценку вашего ответа.
Он помолчал немного, потом сказал:
— Мы с вами ничего пока не говорили о внутреннем положении соседней Пруссии…
«Не говорили и говорить не будем», — решил я, так меня это ошарашило в первый момент. Потом подумал, что присутствие Ондроушека на свадьбе может обернуться куда худшей катастрофой, чем провал экзамена; сосредоточившись на этой новой мысли, я отвлекся… и вспомнил все, что знал или читал когда-либо о Пруссии.
Профессор некоторое время с удовлетворением слушал — должно быть, ему польстило, что я цитирую фразы из его литографированного курса, — вынул ключи, раза два хмыкнул, оглядел свой стол и запер ящики; взяв портфель в руки, снова хмыкнул и сказал:
— Ну что ж, благодарю!
И все это имело такой вид, как будто он вообще не сомневался, что в итоге вытянет из меня что-нибудь дельное.
— Спасибо, пан профессор, — сказал я, беря зачетку.
— Благодарить не надо! Учите для себя, — ответил он и открыл дверь.
Я вышел в коридор, чувствуя легкую дрожь в коленях. И понял вдруг, что относился я к Ондроушеку неважно. Ну что мне стоило готовить темы более добросовестно?.. Мне захотелось что-нибудь еще ему сказать, но он меня опередил:
— Куда мы едем?
Машину он предлагал вполне серьезно.
— В Нусле, — ответил я. — А стоит ли вам затруднять себя, пан профессор?
Он махнул рукой:
— Какие пустяки!
Наверно, он был прав.
Мы молча сошли по лестнице, Ондроушек знаком предложил мне сесть возле себя и стал искать в карманах сигареты. Потом вставил в зажигание ключ и повернул. И тут я во второй раз облился холодным потом, вспомнив, что, пока Ондроушек возле меня чертыхается, Ладена ждет внизу у лестницы около здания Национального комитета. Такого невезения у меня не было давно.
Серьезно.
Ключ в замке. Аккумулятор в порядке. А машина не заводится, хоть тресни.
8
Ладена всматривалась в проходящих и окидывала взглядом улицу не в страхе и растерянности, как бывает в таких случаях, а совершенно спокойно, чуть не равнодушно.
Я должен был приехать к половине одиннадцатого — так мы во вторник вечером договорились, — но был уже двенадцатый час, когда Ондроушек наконец затормозил, хлопнул меня приятельски по плечу и сказал совсем не таким голосом, как говорил на лекции:
— Авансом поздравляю, коллега. Всего труднее первые полгода. А там привыкнете!
И глаза у него были смешно растроганные. Я в тот момент готов был самому себе надавать пощечин. Ондроушек все-таки мировой мужик! Но ведь попробуй разберись, когда перед тобой преподаватель.
Поблагодарив и помахав ему на прощанье, я стрелой пересек тротуар, крепко взял Ладену за руки и, как бы ограждаясь от упреков с ее стороны, сказал:
— Это все Ондроушек… Ни о чем не спрашивай… вроде бы обошлось… не знаешь, где ребята?
— Наверно, наверху, — сказала Ладена. — Только я с ними незнакома — не могу ничем помочь…
— Что с тобой? — выпустил я ее руки и отступил.
— А с тобой что? Вид у тебя угрожающий. Я полагала, ты сегодня женишься… Что это на тебе за галстук?
— Ты дурочка… Да я бы… — хотел я сжать ее в объятиях.
— Тяни, тяни — пропустишь свою очередь! — улыбнулась Ладена.
Я взял ее за руку и побежал по лестнице.
— Народу там полно, — сказала она мне в первых раздвижных дверях.
— Я выбрала «Невинные забавы» Кёмферта. Это нам проиграют…
— Прекрасно, — сказал я и стал высматривать в коридоре знакомые лица.
— И отдала документы, как ты велел. А это мы с девчонками нарвали утром возле общежития, — вытянула она руку с букетом. — Скажи еще: нравится тебе мое платье? — и отстану.
— Нравится платье, все нравится, не нравится мне только, что ты лжешь!
— Как?
— Букет этот ты купила и заплатила семьдесят крон, — сказал я, быстро сосчитав гвоздики по десяти крон штука.
— По-моему, ты напрасно нервничаешь…
— Нет, не напрасно — нигде нет ребят!
На втором этаже я остановился и оглядел коридоры.
— Трудно тебе, Алеш! Без ребят — ни шагу… Но теперь у тебя я!
— Должны же у нас быть свидетели! — чуть не сорвался я на крик.
— Ребята — выше этажом. Там и товарищ, который оформляет браки. И две свидетельницы.
— Ты сюда?..
— …позвала Вишню и Ярку Дрбоглавову. Иначе они мне никогда бы не простили. Тебя это задевает?
Я покрутил головой. Едва ли уже что-нибудь могло задеть меня сегодня. Все окружающее я воспринимал будто в бреду; в каком-то судорожном порыве попытался на одном дыхании одолеть пятнадцать ступеней и снова ринулся на улицу, все это время мысленно кляня автомобиль Ондроушека. Ладену я держал крепко за руку. Когда я на последней площадке поднял голову, то неожиданно коснулся Ладениных волос, почувствовал их мягкость и обрадовался, что Ладена есть, что она тут, со мной, что она не только умная, но совершенно необыкновенная девчонка. Спокойствие ее передалось и мне.
Я огляделся.
Перед глазами еще все плыло: черное и белое, группки людей, толпящихся вокруг новобрачных, молочные плафоны под потолком, огромные от счастья и от слез глаза невесты, за чью фату я чуть было не зацепился… я снова говорил себе, что с этим маскарадом я никак не связан, потом увидел поднятые руки ребят, проталкивающихся к нам, и услыхал свою фамилию. Произнес ее распорядитель, который начал нас выстраивать.
— За молодыми пойдут родители, — объявил он.
Ладена стала ему что-то объяснять.
Что́ — я не слышал, потому что за рукав меня держал Ченек Колман.
— Все провалилось, Алеш… — говорил он тихо. — Ребята вышли из игры.
— Что провалилось?
Я сначала ничего не понял. Только украдкой посмотрел на Ченека. Хотелось узнать, как он, светский лев, оценивает Ладену. Она была красива в плотно облегающем платье, а желтоватый сумрак делал ее еще притягательней — на всем лице ярко выделялись только рот и золотисто-карие глаза.
— Сразу вас не разведут, — начал объяснять Ченька. — Этот закон уже не действует и никогда не действовал. Это все Вашек выдумал. Я знал еще вчера, хотел предупредить, звонил, ты же не можешь отрицать, что я тебе звонил?
— И что? — сказал я, не сразу осознав смысл этой новости.
Слишком поддался настроению момента. Но и при всем желании убежать я тогда не нашел бы в себе для этого ни мужества, ни силы.
— И что?.. — невозмутимо повторил я с видом киногероя.