Как быстро пробежали те два года! Иванна училась хорошо, учительница хвалила ее.
Ко всему у Иванны душа лежала — и писать, и считать, и рисовать, и вышивать, и петь. Не понимала тех, кто крутился на уроках, плохо слушал. Как это Мария Васильевна не сердится, спокойно с ними говорит? Иванну бы на ее место, она бы выкинула всех, кто мешает, за дверь — пусть попробуют, хорошо им будет без школы?
За два года прошла Иванна четыре класса.
Те два года — как одно большое теплое лето. Вроде и зимы не было и ничего плохого. Все заслонила большая радость, потому и не запомнилось плохое...
А жилось им тяжело, хотя и дали, как многодетным, корову и большой участок земли.
Отца в сапожной артели держали только ради детей, но денег его они не видели — пропивал. Много работали на огороде, в поле; ждали осени: спасет бульба — картошка,— хорошо уродила, хватит на зиму, на посев весной. Выкопали, ссыпали в погреб, закрыли в ямы до весны.
Вдруг въехали во двор фиры — подводы, — какие-то чужие люди стали раскрывать ямы, грузить бульбу на подводы.
Мама плакала, кричали дети, кидались то к ямам, то к фирам. Сердитый дядька отбивался от них, как от собачат:
— Чего кричите? Ваш батько давно эту бульбу пропил…
Сбежались люди, но никто не знал, что делать, знали только: остаться без бульбы в зиму — это голод. И тогда Иванна побежала за Марией Васильевной...
Никого не побоялась Мария Васильевна: ни пьяного отца, который притащился откуда-то, ни дядьку, который кричал, чтоб ему вернули деньги. Не позволила увезти ни одного мешка.
— Не старые времена — Советская власть, — сказала она дядьке. — Разберется. Картошку увозить не дам. Что глядите, люди? Несите мешки назад!
Иванна мечтала: вырастет — обязательно будет такой, как Мария Васильевна, будет учить и жалеть детей, людей защищать.
Не вернулась после войны Мария Васильевна в село. Ушла, когда началась война, с отступавшими солдатами.
В их маленьком бедном селе немцев не было, Иванна их и не видела, разве когда отступали. Только все пошло по-старому, как до Советской власти. Школу закрыли, на старом месте, на раздорожье между селами, снова открылся шинок, и отец тащил туда из хаты все. Голодали. Соседи кормили картошкой кур, а дети ползком подбирались и ели. Помогал им лес — хворостом, ягодами, грибами.
Бронек научился сапожничать, украдкой от отца брал его инструменты, чинил обувь.
Иванна про школу не забывала. Раз сказала Мария Васильевна, что Советская власть вернется, значит, вернется. А с нею и школа для всех детей, обязательно для всех!
Советская власть вернулась, а Мария Васильевна — нет. Не хотела верить Иванна, что погибла ее любимая учительница, и все дети долго еще ждали и вспоминали Марию Васильевну.
3
Новая учительница, к которой пошла в пятый класс Иванна, была тоже молодая, как Мария Васильевна, но не такая веселая. Потом уж Иванна узнала, что у нее погиб на фронте муж.
И Бронек пошел в первый класс. Мама очень хотела, чтоб ее дети учились. Сапоги на всех были одни. Сначала мама отведет Бронека, сапоги принесет — идет Иванна.
Для Бронека и Иванны хата стала ненавистной. Их дом — школа и лес. Но и лес был теперь не тот, где они, как пташки, летали и кормились. В лесу завелись страшные люди — лесовики, бандеры. Их боялись и ненавидели. Они вредили всему тому, что так ждала и любила Иванна, — Советской власти и школе. В соседнем селе убили учительницу, и Иванна не могла понять, как же позволили такое люди, что учительницу убили?!
Раньше Иванна радовалась, что их дом под крылом у леса, а теперь от этого одни беды.
Первый раз лесовики пришли ночью, когда дети спали. Двое вошли в хату, двое стали на улице с автоматами. Стащили с детей одеяла, занавесили окна, велели Иванне и Бронеку (младшие не проснулись) повернуться к стене. Приказали отцу починить сапоги. Он был пьяный, инструмент валился из рук. Его стали бить. Отец всхлипывал, его голова стукалась об скамейку... Бронек сказал:
— Не бейте, я сделаю, я умею.
Отец заполз под лавку, затих. Бронек стучал молотком. Лесовик спросил у него:
— Ты жовтеня (октябренок)?
— Ни...
— А кто ж ты?
— Хлопчик...
— А твоя сестра комсомолка?
Бронек молчал. Руки у него дрожали, гвозди выскакивали из пальцев.
— Та покинь его, нехай краще чоботы зладнае! — сказал другой, Слива.
У всех бандеровцев были не имена, а клички. У этого, Сливы, нос синий, здоровенный. Другой бандеровец, юркий, цепкий, злой, — Зеленый Змий.
Зеленый Змий подошел к кровати. Иванна заслонилась подушкой.
— Ты комсомолка?
Иванна, как и Бронек, ответила:
— Ни... Я Иванна.
— В какой класс ходишь? — не отставал Зеленый Змий.
— В пятый.
— А выглядаеш вже як дивка.
Иванна заплакала.
— Не плачь. — Слива достал пачку печенья; Иванна не смела протянуть руку, он бросил на постель.
— А кто в вашей школе комсомольцы? — снова разговорчивый, покрутившись по хате, подошел к Иванне.
— Не знаю.
— Так узнай. Придем в другой раз — скажешь...
Печенье есть они не стали, даже пачку не решились распечатать: вдруг отравленное! Положили между собой на подушку и нюхали, пока не заснули. Проснувшись, Иванна завернула пачку в платок, чтоб не увидели малые дети, не просили.
Рано утром побежала к Анне Владимировне, все рассказала, показала печенье.
— Печенье съешьте, ничего, — сказала Анна Владимировна. — Наверное, и не пробовали никогда? А знаешь, за что убили учительницу? За то, что она комсомолка...
— А вы? — У Иванны застыло сердце.
— И я. В Советском Союзе все молодые вступают в комсомол, так завещал Ленин.
— Я тоже буду комсомолкой, — сказала Иванна. Раз Анна Владимировна, значит, и она.
— А лесовиков не боишься?
— Боюсь...
— Так как же?
— Я их ненавижу!
Учительница объяснила Иванне, чего хотят лесовики: чтоб не было Советской власти, чтоб не создавались колхозы, чтоб лучшая земля вся была у богатых, а бедные терпели свою бедность, работали и не стремились учиться. Большинство среди бандеровцев — это те, кто служил немцам, фашистам, в гестапо, в полиции, убивал советских людей.
Теперь Иванна плохо спала, слушала: не идут ли страшные лесовики. Будут выпытывать ее про комсомольцев... Разве может сказать Иванна, что ее учительница — комсомолка?
Пришли другие лесовики. Вынули из печи хлеб, выпили молоко, велели отцу зарезать пять кур.
— У нас только три, — сказал отец.
— Возьми у соседей.
— Вам надо — вы и берите. Я хоть пьяница, да не вор.
Его снова стали бить. Уходя, пригрозили:
— Если про нас расскажешь, вырежем всю семью!
Бандеровцы не давали житья. Только мать посадит хлеб в печь и из трубы потянет хлебным дымком — является из леса бандеровец с мешком, весь хлеб — в лес. Только мать подоит корову — все молоко в лес...
4
Мать отвела корову в колхоз:
— Пусть хоть хорошие люди пьют молоко. Может, и нам когда дадут. Не буду больше кормить эту банду!
Вечером бандиты пришли за молоком. Узнав, что корова в колхозе, забрали все, что еще можно было забрать: посуду, постель, одежду. Пригрозили: молчите. Отец боялся, а мать пошла в сельсовет. Ночью ястребки устроили засаду. Бандеровцев поймали. Сельсовет выделил какие-то деньги. Отец на радостях напился и сшил Иванне сапоги на одну ногу. Так она и ходила. Но никто не смеялся. Смеяться над Иванной не могли: среди своих товарищей и подруг она во всем была первой. В хоре — запевалой, в классе — отличницей, на спортивных соревнованиях — впереди. Получила грамоту и спортивный костюм с тапочками. Костюм отдала Бронеку, в тапочках сама форсила.
Для школы купили гармонь «хромку». Иванна оставалась после уроков, разбирала по самоучителю, что к чему, выучила ноты, могла подобрать любой мотив. Играла на всех школьных торжествах. Потом купили для школы баян. Стала Иванна и на баяне играть.
Снова за два года три класса. Седьмой — с похвальной грамотой. Рвалась учиться дальше. В их селе средней школы не было, нужно ходить в соседнее.
— Учебы хватит! — сказал отец. — Грамотная. Будешь работать.
Мама настаивала — пусть Иванна учится.
Анна Владимировна — она уже была директором школы — вызвала к себе Иванну и сказала, что в городе открывается музыкальное училище, принимают после седьмого класса, отличников — без экзаменов.
— Ты должна учиться, Ива. Стипендия там маленькая, но ведь ты ко всему привыкла. Устроишься работать.
Анна Владимировна помогла оформить документы, школа дала денег. Отец документы порвал, а деньги пропил. Это было первое большое горе в жизни Иванны, оно казалось непоправимым.
Но документы оформили снова, а чтоб заработать денег, они с Бронеком и Данкой все лето собирали в лесу землянику и малину и носили на станцию продавать. Бронек умел делать сопилки, разные палочки с орнаментом, их тоже охотно покупали.
Зато теперь вот у Иванны босоножки голубенькие с белым кантиком лежат в узелке, и даже маленькие каблучки есть. Платье, тоже голубое, ситцевое, с мамой сшили руками. И косынка из того же материала, выкроили косячок. Не стыдно будет в городе показаться.
Мама говорила:
— Иди в свою жизнь, Иванна! Выучишься — тогда и нам поможешь. Учись за меня и за себя.
...С боковой лесной дороги Иванна вышла на широкую, покрытую брусчаткой. Стали попадаться машины, люди на фирах, пешком. А впереди, внизу, во впадине меж горами, показались красные черепичные крыши, заводские трубы — выше гор, прямо в небо дымом упираются. Вот он, город...
Иванна увидела на обочине колонку, вымыла ноги, обула босоножки, зашла за дерево, поглядела туда-сюда — никого, сняла старенькую кофточку, надела платье, поправила косу, повязала косынку и зацокала непривычно по тротуару каблучками.