А все оказалось просто. Меркантильно. Наверно, временами смешно…
— Миш, где документы и ключи от машины? — он полез в карман куртки. Протянул мне, я покачала головой. — Вася уже больше нескольких месяцев как побелил… Ещё до Ялты…
Я горько усмехнулась и посмотрела в глаза писателю. Не нашла там ни намёка на что-то… Да, что я там увидеть хотела? Раскаяние, мольбу, боль?
— Да, Вась, — наклон головы к плечу, словно так у меня получится лучше запомнить его лицо. — Достаточно было спросить. Я втрескалась в тебя почти с самого начала, ещё на этапе ночных звонков… Не стоило столько городить…
Я встала из-за стола. Покачнулась на неустойчивых каблуках. Дошла до двери. Уже положила ладонь на ручку… Был бы тут какой-нибудь великий философ он бы велеречиво сказал, что «все проходит и это пройдёт». Но тут была только я. Точно знающая, что это «все» может подзастрять. Что и произошло.
Я обернулась к мужчинам, которые так же неподвижно сидели за столом. В любой нормальной бабе живет, соседствует и перетрясает бельишко такая коварная змеища, которая не упустит случая плюнуть ядом.
— Миш, помнишь за неделю до свадьбы Олеси я звонила тебе ночью? — мужчина задумался, но все же кивнул. — Я тогда ещё сказала, что мне ничего не надо… Так вот, пусть это всего лишь формальность… После того как я сказала, что люблю тебя, я легла под незнакомого чувака, вроде бы брат мужа Олеси… Черт знает, я даже имени не запомнила. И трахалась с ним всю ночь. Так что, формально, ты рогоносец…
Рубенской сжал в ладони пачку сигарет, а я оскалилась самой добродушной улыбкой, перевела взгляд на Спиридонова. Он итак был мрачнее тучи, но заподозрив подставу с моей стороны, совсем потемнел.
— Ииии, Вась, — я улыбнулась и шёпотом, настолько, чтобы все присутствующие услышали, сказала, — я… имитировала.
Дверь за моей спиной хлопнула, а я вытерла слёзы тыльной стороной ладони и пошла к лестнице.
Я бежала на улицу. На пропахшую выхлопными газами, уличной едой, дешёвыми духами, улицу. В горле клокотал крик, а внутри сотрясалось все. Остановившись возле машины, я посмотрела в боковое окно и сузила глаза. Ну уж нет. Я не заплачу. Не буду сопли вытирать. Как в том анекдоте, про богатого дворянина при смерти и его фразу всем прихлебателям «Не дождётесь!»
Я порывисто выдохнула. Дёрнулась за ключами, но вспомнила, что мои ключи остались в пальто, что до сих пор висит в гардеробной писателя. Посмотрела в небо и взвыла. Мысленно. Только начала новую браваду, что подумаешь вернусь и заберу свои вещи, как меня подхватили под локоток. Я резко обернулась. Вася в одной рубашке стоял позади. Держал мою одежду.
— Спасибо, — холодно выдавила я и дёрнула руку. Пальцы на предплечье сжались сильнее. — Отпусти.
Меня проигнорировали. Обвели вокруг машины и затолкали на пассажирское сиденье. Я так поразилась(читай офигела), что просто наблюдала, как Спиридонов открыл водительскую дверь, отодвинул кресло и завёл двигатель. Все так же, в немом молчании, во время которого я мысленно вопияла, мы двинулись по дороге. Поразительно знакомой дороге, ко мне домой. Возле подъезда писатель, словно подражая глупой блондинке, припарковался на два места. Вышел. Вытащил меня, ибо я упиралась, как святоша, которого привели в бордель, и повёл в квартиру. Бдительно придерживая за руку.
За закрытой дверью я почувствовала себя вольготнее и со злым оскалом избавилась от конечностей мужчины. Он ничего не сказал, лишь прошёл в зал. А я сползла по стене вниз, садясь на корточки. Когда Спиридонов вновь появился в поле зрения, я печально пробормотала:
— Как ты мог? Ладно Рубенской- потомок дьявола, но ты… Как ты мог? — я бессильно уронила голову на ладони.
— Что я мог Алис? — рявкнул писатель. — Я тебя и пальцем не тронул. Я к тебе ни разу не прикоснулся. Я к тебе под юбку не лез! Если бы ты не сделала этот шаг, ничего бы не было. Так в чем ты меня обвиняешь? В своих неоправданных ожиданиях?
Он рванул ворот рубашки. Стянул очки, бросил на диван. И стал ходить взад вперёд. Запускал руки в волосы, от этого его стиляжная укладка растрепалась и он был похож на сумасшедшего ученого.
— Это твои ожидания! — он вперил в меня злой взгляд и мне бы смутился, но я глядела на него незамутненным от слез взором и прям напрашивалась на правду. — Это ты себе придумала. И не надо перекладывать на меня ответственность за несоответствие образу. Я ведь не высказываю тебе этого!
— Что? — удивлённо выгнутая бровь стала хорошим союзником. — Чем я то не оправдала твои ожидания? Не ты ли мне год назад говорил, что любишь? Не тебя ли я полностью устраивала?
Меня несло, как после молока с селедкой. И увы эту речевую диарею не мог остановить ни насупленный писатель, ни моя юбка, которая мешала мне подняться с корточек.
— Что поменялось-то? Где я перестала соответствовать образу мечты поэта? — я приблизилась и с высоты своего роста, который все равно не позволил смотреть на писаку сверху вниз, вперила в него презрительный взгляд.
Мужчина отошёл. И мрачно усмехнулся.
— Я влюбился в сильную, своенравную девушку. А в итоге получил инфантильного подростка, который не может даже себе завтрак приготовить. Алис ты живешь одна, но тебе лень убираться, у тебя соседка приходит дважды в неделю. Ты, в принципе, не способна на самостоятельность. Ты жила с Мишей, как у Христа за пазухой. Ты им пользовалась, как пользуешься всем своим окружением. Посмотри на свою подругу… Олеся с тобой носится, как курица с яйцом. У тебя начальство привозит тебе варенье с дачи. Ты очень мудро подбираешь своих друзей, с одной целью, чтобы о тебе заботились. Ты плюешь на всех, лишь бы тебя любили. Я так не хочу. Лучше желать несбыточную мечту, чем иметь капризную реальность.
Я задохнулась. Это какие демоны сидят у него в голове, чтобы так извратить мою жизнь. А вообще, какого черта я тут позволяю ему унижать себя?
— А тебе не приходило в голову, что дерзкой и уверенной женщина позволяет себе быть только когда у неё прикрыты тылы? И да! Я с Мишей жила, как у Христа за пазухой. Он позволял мне быть капризной, для него мне было не лень готовить, для него я забивала на себя. А ты что сделал? Ты, засранец, поспорил на меня!
— Я не собирался доводить этот спор до конца! — закричал он. — Это ты подвела черту. И надо быть полным идиотом, чтобы не воспользоваться ситуацией.
— Да! Поэтому ты оказался полным… Рррр- я взревела и бросила в него диванную подушку. Писака увернулся. — Я… Я не только верила тебе… А и ещё и…
Я задохнулась и это было моим спасением, потому что произнести ещё раз вслух то, что я сказала у него в кабинете, разбило бы меня.
— Я тоже знаешь не такого ожидала. Мне понравился сильный, независимый мужчина, а оказалось, что он просто недолюбленный мальчик, злой на весь мир! Мальчик, что от недостатка материнской любви, ищет эту мать в любой женщине. Но мне не нужен ребёнок, хотела бы-родила своего!!!
У меня сорвало тормоза. И все, что было галантно прикрыто платочком полезло наружу. Я и подумать не могла, что во мне столько желчи и то как побагровел Вася заставило меня заткнуться.
— Стерва! — выплюнул Вася и пошёл в коридор. — Ах, да… Алис…
Он резко остановился и порылся в карманах. Вытащил ключи от машины бывшего мужа с документами и швырнул в меня. От такого хамства я растерялась и не успела среагировать.
— Не будем прерывать традицию. Миша тебе оставил квартиру. Я оставлю машину. Так что, Алис… Оплачено!
— Олень! — крикнула я, прикусывая губы от обиды.
— Нет, Алис. Я всего лишь обычный мудак, вспоминай это почаще, тогда тебе будет проще винить меня во всем.
Он хлопнул дверью. А я…
Глава 21
Черемуха. Крупные сочные соцветия. Они осыпаются почти зимним покрывалом на землю. Остаются лепестками в спутанных волосах. На закате сияют молочной белизной с персиковым вкусом. Аромат. Что всегда предшествует холоду. Что ежегодно сводит с ума. Что вплетается под кожу. Оседает душным туманом в квартирах.
Да. Май пахнет черемухой. А ещё сиренью, но это позднее. А сейчас только медовый запах. Только пряное безумие. И холодный водоворот из облетевших цветов. Он красивее, чем морозная стужа, потому такой же, только теплее. И руки, что сжимают букет из обломанных веток. В руках этих трепет и нетерпение. Они постоянно прикасаются к белыми махровым соцветиям. Отдёргиваются, потому что малейшее касание заставляет ронять лепестки на пол. И губы, что блаженного приоткрыты, когда их дотрагивается медовый вкус.
Последний месяц весны. Кажется, что это так долго до настоящего лета. Но только тридцать дней. И семь минут до июня. Только черемуха, сирень и нарциссы. Только кокетливое солнце, что в игре своей опаляет белую кожу.
Я посмотрела на свой обгорелый нос и потянулась за кремом. При моей затворнической жизни не понимаю, как удалось спалить этот любопытный орган. Нет, вы не подумайте, я не ушла в депрессию и запой. После концерта от Спиридонова, я обозлилась, как сотни голодных гиен. Настолько, что не дала себе времени поныть. Даже больничный клянчить на работе не стала. Вот и Олесе не позвонила, не наябедничала. От слов Васи о моем потребительском отношении, я как будто постеснялась жаловаться подруге. Задумалась, а вдруг все на самом деле, поэтому если и страдала, то в одиночку. Хотя, что там страдать? Два оленя решили поиграть в кукловодов и что теперь умереть и не жить? Нет! Жить назло им и их авантюрам.
Не скажу, что я прям огурец-молодец, но если не думать о свинстве писаки и бывшего мужа, почти не обидно становиться. Я долго копошилась в себе, пытаясь понять, что меня так выбило из колеи и с прискорбием осознала, что влюблённость это для меня не проблема, а вот то, что обидно это-да. Просто чувство собственного достоинства оскорблено. А не вся эта псевдопсихологическая муть с боязнью вновь быть отвергнутой и не любимой. Как ни странно, я четко знала, что и на моей могилке будут пляски, должны же быть хоть какие-то плюсы в моей жизни, кроме крестов на кладбище. Знала и верила, что своего чудика я ещё не встретила.