Время научного расцвета Э. Грейс совпало со временем расцвета советской науки в конце 1950-х – 1960-е гг. Конечно, антиковедение было далеко не самой передовой отраслью знаний, но флюиды новых веяний доходили и до античной истории, и до классической филологии. Не случайно американские научные журналы открывали в те годы свои страницы обзорами советских публикаций по Античности, а в университете штата Индиана летом 1960 г. устроили трехнедельный эксперимент по обучению американских студентов латинскому языку по советскому учебнику Попова и Шендяпина. Уж во всяком случае в исследовании социально-экономических проблем древности, по мнению западных ученых, советская наука занимала лидирующие позиции. Западные исследователи, не владевшие в достаточной степени русским языком, могли, впрочем, и преувеличивать достижения советских античников, стремясь усилить внимание к исследованиям в области антиковедения в Западной Европе и США[27].
Московская гуманитарная среда была достаточно терпимой; исследователи, придерживавшиеся марксистских взглядов не для проформы, были, скорее, в меньшинстве, господствовал либерал-конформизм. Тем более это касалось среды историков древности: согласно справедливому взгляду со стороны, ВДИ «отчасти предоставлял убежище человеческому любопытству в областях, которые, с точки зрения политики, были сравнительно безопасны»[28]. В конце 1950-х – первой половине 1960-х гг. существовали иллюзии о возможности эволюции в сторону «социализма с человеческим лицом», которые окончательно развеялись только после советского вторжения в Чехословакию в августе 1968 г. Существовало очевидное недовольство догматизмом, «неправдой» в исторических исследованиях, свидетельством чего стало известное стихотворение Бориса Слуцкого «Институт». Критика, недовольство существующим положением вещей, стремление его поменять – стимулирующая среда для успешного развития гуманитарного научного творчества.
Первый научный труд Эмили Грейс, посвященный описанию коллекции монет Ахейского союза в собрании Йельского университета, был опубликован Американским нумизматическим обществом еще в 1936 г. За время работы в секторе древней истории Эмили Грейс написала десять статей для «Вестника древней истории», две – для Eirene, одну – для Klio, одну – для сборника «Античное общество», вышедшего в 1967 г. (публикационный период – 1956–1977 гг.). Статьи для ВДИ были написаны на русском языке, остальные публикации – на английском. Книга Э. Грейс «Граждане и неграждане в афинском праве классического периода», написанная на английском языке (Э. Грейс собиралась издать ее в Праге), так и осталась неопубликованной. В рамках популярной работы невозможен анализ всего творческого наследия Э. Грейс, поэтому были выбраны наиболее знаковые статьи периода расцвета ее творчества.
Для Э. Грейс главный авторитет – наука. Точка зрения исследователя не может быть признана «устаревшей», если его взгляды хорошо аргументированы. Она, к примеру, ссылается и на вековой давности исследование М. С. Куторги, рассматривает его взгляды наряду с другими точками зрения. В 1963 г. «Вестник древней истории», в порядке дискуссии, публикует статью Э. Грейс «К полемике о восстании Савмака». Тема этого восстания очень волновала советских историков древности в течение трех десятилетий; она удостоилась подробного историографического рассмотрения и в нашей стране, и за рубежом.
Еще в 1885 г. русский ученый В. Латышев в первом томе надписей Северного Причерноморья поместил херсонесский декрет II в. до н. э. в честь полководца Диофанта, в котором упоминалось, что во время пребывания последнего в Боспорском царстве «скифы с Савмаком во главе устроили мятеж и убили вскормившего его боспорского царя Перисада, а против него самого составили заговор»; Диофант сумел справиться с этим заговором и захватил Савмака. В 1933 г. находившийся под сильным давлением властей академик С. А. Жебелев сделал замечательное открытие, что Савмак, восставший против «вскормившего» его царя Перисада, был на самом деле домашним рабом и, соответственно, это событие можно интерпретировать как первое восстание рабов на территории СССР.
В 1948 г. при подготовке корпуса боспорских надписей к переизданию ленинградский античник С. Я. Лурье высказал абсолютно обоснованное предположение, что греческое auton (его) в данной надписи относится к Диофанту, обнародовав свою интерпретацию на сессии по истории Крыма в Симферополе. Понятно, что при подобном прочтении восстание рабов исчезало.
С. Я. Лурье к концу 1940-х гг. был обвинен в космополитизме и уволен со всех должностей. Он был вынужден покинуть Ленинград, однако уже в эпоху оттепели отправил в «Вестник древней истории» статью о декрете в честь Диофанта. После отказа в публикации в Москве статья была напечатана по-польски в журнале Meander в 1959 г. Полемика продолжалась, и в ВДИ была опубликована статья В. Ф. Гайдукевича «Еще раз о восстании Савмака» (1962. № 1. С. 3–23), в которой доказывалось, что восстание было скифским, хотя его руководитель Савмак был дворцовым рабом.
Э. Грейс сочла нужным ответить на статью В. Ф. Гайдукевича, хотя Северное Причерноморье лежало вне сферы ее научных интересов. Она прочитала статью С. Я. Лурье в оригинале (по ее просьбе автор прислал ей русский текст) и, по существу, солидаризовалась с его основным выводом: «Как мне представляется, любому свежему читателю приведенных выше строк, т. е. такому, который читает этот текст не сквозь призму уже “принятых” взглядов, трудно избежать впечатления, что “воспитанником” Перисада был не Савмак, а Диофант». Доводы оппонентов С. Я. Лурье рассматриваются как не основанные на филологическом анализе текста и потому неубедительные. При этом Э. Грейс не отвергает их огульно, а рассматривает основные аргументы В. Ф. Гайдукевича, подбирая убедительные аргументы против, а в чем-то и соглашаясь с ними. Вывод Э. Грейс однозначен: «нет оснований считать Савмака рабом».
Эмили Грейс, безусловно, не была «властителем дум» советских антиковедов. Однако ее статьи об аттических рабах, о гражданах и негражданах в аттическом праве хорошо известны специалистам, работы Э. Грейс переиздаются. Ее взгляды, соображения и замечания сохраняют научную актуальность и через полвека – немалый для современной науки срок.
В чем же причина?
Прежде всего, следует сказать о ее методике анализа источников. В научной литературе для нее не существовало непререкаемых авторитетов, мнение большинства для нее мало что значило: она могла оспорить точку зрения своего учителя, могла сочувственно сослаться на очень старую работу, всегда отмечала замечания, высказанные молодыми исследователями.
Почему Эмили Грейс смогла проявить себя в полной мере как историк именно в СССР? Ее ранние работы, написанные в США, несмотря на всю их фундаментальность и тщательность, даже судя по названиям, носили описательный характер. Э. Грейс была убежденным марксистом, причем не советского образца, и рассматривала эти «скучные филологические тонкости» не более как предпосылки для познания закономерностей исторического развития. Она выбрала тему рабства, фундаментальную для общественной жизни, но не питала никакого пиетета к придуманным «революциям рабов», к которым советская историография Античности была склонна вплоть до начала 1960-х гг. Комплексный историко-филологический, правовой и социально-экономический анализ источников, который она применяла к социально-экономическому материалу, давал блестящие результаты.
Плюралистическое окружение московской академической среды, безусловно, способствовало творческим успехам Э. Грейс. Среди ее коллег были и марксисты, и просто ученые, всегда согласные вставить нужную сноску, чтобы иметь возможность спокойно заниматься своей узкой темой. Марксизм самой Э. Грейс менялся под воздействием «реального социализма» и возраста, смягчался, покрывался патиной. Вторжение советских войск в Чехословакию в августе 1968 г. произвело на нее тяжелое впечатление.
Шансов создать в Москве школу изучения древнегреческого рабства у нее не было. Рассмотрение этой темы еще с середины 1960-х гг. стало делом непрестижным, поскольку ассоциировалось с официозной наукой. Длительной перспективы у этих исследований быть не могло, молодые ученые стремились уйти в историю культуры, теорию и историю религии. Однако Эмили Грейс поддерживали поколения ученых, вошедшие в науку в 1950–70-е гг., для которых неофициальные авторитеты послесталинской эпохи имели большее значение. Молодые исследователи перенимали ее отношение к науке, ее методику работы с источниками, но не ее методологию. Ее «несоветский» марксизм мог существовать в условиях московской научной среды, и это обстоятельство характеризовало и ее как исследователя, и советскую историческую науку того периода. Эмили Грейс была замечательным американским ученым, которая смогла реализовать себя в Институте истории (с 1968 г. – в Институте всеобщей истории) АН СССР, став частью, пусть и специфической, московской академической среды 1950–80-х гг.
Дело пятое. Мозес Финли: организатор помощи СССР и великий ученый
Интервьюер. Имели ли вы на самом деле что-либо общее с коммунистической партией?
Финли. Поскольку я отказывался отвечать на этот вопрос в течение 40 лет, то буду твердо стоять на этом. Извините.
Интервьюер. Как вы провели военные годы?
Финли. Я не был призван по медицинским показаниям. Я нашел работу в агентстве «Помощь России в войне», где проявил себя с самой лучшей стороны, выполняя обязанности директора общенациональных кампаний. После войны у меня были предложения в области организации сбора пожертвований, но это последнее дело на свете, которым я бы мечтал заниматься. Ведь все эти годы я был полностью оторван от мира академической науки, и вернулся в этот мир только в 1948 г., когда получил работу в Университете Ратгерса – первую настоящую преподавательскую работу [по специальности] в моей жизни.