ГЕРОЙ ПРАЗДНИКА
© «Sagisag» 1979
Перевод Е. Фроловой
Ужасное преступление заставило наш народ надеть траур. Известный и всеми уважаемый депутат от провинции Таябас дон Амбросио Вентура был убит вчера вечером в холле гостиницы «Манила». Он был убит ножом на глазах у своих товарищей, когда они выходили после собрания видных деятелей Прогрессивной партии, которое происходило в названной гостинице.
Как стало известно из первых сообщений полиции, при этом ранено еще пять человек. Среди них депутат от провинции Пангасинан Альфредо Таяг, депутат от провинции Илоило Бенедикто Сисон. Кроме того, в результате этого ужасного происшествия пострадали двое полицейских и один служащий отеля. Депутат Сисон серьезно ранен и сейчас в тяжелом состоянии находится в Филиппинском центральном госпитале.
Полиция арестовала преступника. Хотя он и получил царапины и синяки, серьезных повреждений ему не причинили. Он был вынужден сдаться полиции после яростной борьбы. Против него нельзя было применить оружие из-за риска попасть в женщину, которую захватил преступник.
Полиция сообщила, что пока не имеет данных для установления личности преступника. Его описывают как стройного мужчину 25–28 лет, 5 футов 7 дюймов роста, с темными волосами, смуглой кожей и с родинкой на левой щеке. Во время совершения преступления он был в одежде официанта, но, по словам администрации, в отеле преступник неизвестен и никогда там не работал. Никаких документов, которые могли бы помочь установить личность преступника, не обнаружено.
По словам свидетелей, преступник неожиданно выскочил из коридора и ударил ножом дона Амбросио Вентуру, в то время как тот разговаривал с группой политических деятелей, членов Прогрессивной партии. Как говорят, депутат Сисон хотел задержать преступника и тоже получил удар ножом. Когда в зале началась паника, преступник стал угрожать ножом каждому, кто пытался приблизиться к нему. Но потом, вместо того чтобы попытаться скрыться, он вернулся к распростертому дону Вентуре и ударил его ножом еще раз. Удовлетворившись этим, он вытер залитые кровью руки и нож о пиджак жертвы и медленно вышел, но до прибытия полиции далеко уйти ему не удалось.
До сих пор властям неизвестны мотивы преступления. Они не могут добиться признания молодого преступника. Каждый раз, когда его допрашивает следователь, он вновь и вновь отвечает одним словом: «Справедливость». Многие подозревают, что преступник просто сумасшедший.
В связи с трагическим событием сенатор Мануэль Л. Кесон объявил однодневный национальный траур, а генерал-губернатор Фрэнк Мерфи выразил гражданам Филиппин искреннее сочувствие от имени американского народа.
Дону Амбросио Вентуре было 68 лет. Он верно служил родине на протяжении четырех десятилетий. Впервые стал известен как член кабинета министров революционного антииспанского правительства. Во время войны против американцев был назначен министром внешних сношений Первой республики. Вскоре он стал президентом Верховного суда американской гражданской администрации на Филиппинах. Когда был создан Конгресс, его избрали одним из его членов. Он честно служил делу установления прочных связей между Филиппинами и США и боролся за достижение этой цели вплоть до своей трагической смерти. Одной из его последних обязанностей было участие в комиссии, которая была отправлена в Соединенные Штаты для согласования вопроса о предоставлении Филиппинам независимости.
Тело дона Амбросио Вентуры будет погребено завтра на бульваре Конгресса. Приглашаются все желающие проститься. Страна потеряла одного из своих верных сыновей. Отдадим долг чести истинному герою.
Я, капитан полиции города Манилы Хосе Луис Меркадо, возглавлял отряд, который прибыл в отель «Манила» и задержал убийцу дона Амбросио Вентуры.
Сигнал тревоги мы получили в 23 часа 23 минуты. Не прошло и пяти минут, как группа полицейских и констеблей прибыла к месту происшествия. У отеля царила паника, люди бежали к площади Люнета, подальше от убийцы. Мы обнаружили раненых, которых необходимо было вынести и распределить по машинам, стоявшим у отеля. Я с трудом узнал члена Конгресса Сисона, которого несли на руках четыре человека. У него была глубокая рана в области живота, и я тогда подумал, что жить ему осталось недолго.
Отдав приказания своим людям, я вошел в холл гостиницы. Там на диване сидели несколько обезумевших от страха девушек, а их благородные женихи пытались привести их в чувство. В одном углу группа людей окружила истекавшее кровью тело. Это был дон Амбросио Вентура. Пульс уже не прощупывался ни на руке, ни на шее. Распростертое тело дона Вентуры лежало в луже крови посредине большого ковра, освещенное ярким светом люстры, а его трость, ставшая уже знаком власти, а не старости, лежала, испачканная кровью, рядом с ним.
Услышав свистки на улице, я бросился во двор. Там мы окружили преступника. Я приказал своим людям взять его живым. Мне сразу стало понятно, с кем придется иметь дело. Как только я его увидел, я почувствовал, что он не сумасшедший, и подумал, что его можно взять на испуг, но сначала он испугал нас.
Я решил, что он сломается, если увидит, что на него направлено несколько пистолетов сорок пятого калибра и его положение безнадежно. На самом деле я не собирался его убивать, хотя несколько полицейских просили разрешить им открыть огонь. Я не позволил, так как они только подвергли бы еще большей опасности жизнь женщины, которой преступник приставил нож к горлу. Он предупредил, что при малейшем движении моих людей убьет бедную женщину, побелевшую от страха. Из глаз у нее текли слезы, а дыхание прерывалось.
Я повторил приказ взять преступника живым. Мне было важно узнать, почему он убил политического деятеля, которым все восхищались. Я хотел, чтобы он понял, какого человека он убил.
Я положил оружие на стол и подошел к преступнику. Я попытался убедить его не усугублять свою вину убийством ни в чем не повинной женщины и сдаться. Я объяснил ему, что, что бы ни случилось, я не позволю ему уйти от меня. Ему придется отвечать за содеянное перед лицом правосудия. Хоть он и молчал, я заметил, что дрожит он еще сильнее, чем его заложница.
Я вновь попытался пронять чем-нибудь преступника. Я сказал ему, что десяток револьверов сорок пятого калибра сейчас нацелены на него, и предупредил, что, как только он хотя бы оцарапает шею женщины, я дам знак стрелять в него.
Преступник оглянулся. Он посмотрел на моих людей, окруживших его, но не отпустил женщину и не бросил нож. Тогда я решил поставить на карту жизнь захваченной им женщины. Потихоньку приближаясь к преступнику, я осторожно начал вытаскивать из-за спины свой запасной пистолет. Когда преступник это заметил, я крикнул, что это конец — пусть убивает женщину, но я убью его. С этими словами я прицелился ему прямо в лоб. Он вдруг бросился бежать, а женщину изо всей силы толкнул на меня. Он рванулся к одному из окон, но его быстро схватили мои люди. Несколько полицейских были ранены, но серьезно никто не пострадал. Важно то, что моя тактика сработала — и я взял преступника живым.
Из одиннадцати ножевых ран, полученных доном Амбросио Вентурой, три были нанесены в сердце. Пиджак почти весь был залит кровью, но желтый цветок, прикрепленный к лацкану, не смялся и не завял. То ли от ужаса, то ли от гнева или страха смерти глаза дона Вентуры были открыты. Полуоткрыт был и его рот. Руки сжаты в кулаки. Я заметил, что, видимо, из-за сильной боли он намочил свои дорогие синие брюки. Смерть, настигшая дона Амбросио Вентуру, лишила его не только признаков его высокого положения, но и простых человеческих черт. Я не мог удержаться от сравнения лежавшего передо мной трупа с оскверненным знаменем.
Случай был серьезный. Не каждый день убивают политических деятелей, особенно таких, как дон Амбросио Вентура. Ни для кого не секрет, что мертвый депутат важнее, чем мертвый карманный вор. Поэтому я был уверен, что смерть дона Вентуры будет ежедневно занимать первые страницы газет по крайней мере в течение нескольких недель, а нам придется без отдыха работать, чтобы раскрыть мотивы преступления. Но даже я, будучи опытным следователем полиции, в тот момент мог предполагать только то, в каком направлении удалилась душа дона Амбросио Вентуры.
Вообще-то я был не в таком уж плохом положении. Во-первых, в моем распоряжении было оружие, примененное во время преступления. Во-вторых, было много свидетелей убийства дона Вентуры, которые могли опознать убийцу. В-третьих, был задержан и сам преступник. Я был уверен, что его приговорят не менее чем к пожизненному заключению. Там он и сгниет. А может быть, его приговорят и к смертной казни.
Но тем не менее моя задача еще не была решена. Мне пока не удавалось выжать из таинственного преступника мотивы его преступления. Некоторые мои товарищи были почти уверены, что он просто обычный псих, у которого бывают приступы буйства. Ну действительно, кому может прийти в голову убить депутата? Они подтверждали свою теорию тем, что, о чем бы ни спрашивали преступника, в ответ он произносил лишь одно слово: «Справедливость», а потом опускал голову и замолкал, и больше от него ничего нельзя было добиться.
Эта теория была соблазнительной, но уж слишком простой и удобной для всех. Ведь, даже если предположить, что преступник был сумасшедшим, оставались кое-какие вопросы, на которые надо было найти ответы. Какой именно болезнью он болен? Почему он, скажем, не покончил с собой вместо того, чтобы убивать других? И если действительно у него был приступ буйства, почему он не убил первого попавшегося ему водителя или продавца? Почему он избрал своей жертвой дона Вентуру? Что толкнуло его на совершение преступления? Как видите, эта теория объясняет далеко не все.
Некоторые утверждали, что преступник находился в состоянии амока. Эта теория, похожая на предыдущую, тоже чрезвычайно привлекательна, но тоже не подходит к этому случаю. Прежде всего человек, впавший в амок, похож на озлобленного преступника, скрывавшего до поры свою ярость. И вот однажды эта ярость неожиданно вспыхивает из-за какой-нибудь мелочи, он хватается за любое оружие и исчезает. Убийца же дона Амбросио Вентуры вел себя совсем не так. Всем должно быть ясно, что совершенное им преступление было преднамеренным и заранее подготовленным. Разве преступник не оделся в униформу официанта и разве не стремился он пронзить ножом дона Вентуру прямо на глазах огромной толпы в холле? Да, действительно, были и другие раненые, но они пострадали только из-за того, что пытались задержать преступника.
Эти теории очень удобны, поэтому власти их постоянно используют для объяснения преступлений, мотивы которых трудно раскрыть. Еще более удобно то, что люди принимают такое объяснение. Я приведу пример. Президент США Мак-Кинли был убит неизвестным преступником. Власти страны заявляют, что их президента убил сумасшедший, и юстиция удовлетворяется таким объяснением. Авраам Линкольн и Джеймс Гарфилд — еще два президента Соединенных Штатов, которые были убиты, когда они занимали высший пост в стране. Как говорит полиция Соединенных Штатов, три их президента были убиты преступниками, у которых «шурупы ослабли в голове». Люди поверили в такое объяснение, и как будто без особых разговоров, подозрений и сомнений. Власти заявляют, что эти преступники были слишком обидчивы. А разве им не на что было обижаться в своей стране? Если же не согласиться с этой теорией, то такие убийства следует рассматривать как серьезную проблему Соединенных Штатов. Иначе получается, что судьбу одного из самых больших и сильных государств мира во многом решают сумасшедшие. Или что в США слишком много ненормальных. Почему? На этот вопрос ответа никто не дает. Все события такого рода держатся в тайне. Лично я считаю, что власти закрывают глаза перед зеркалом, в котором отражается правда.
Каждое преступление имеет свои мотивы. Что-то должно нажать на курок в сознании человека, чтобы он смог лишить жизни себе подобного. И совершенно несущественно, является ли он психом, поклоняющимся луне, или способным чиновником муниципалитета, который постоянно подписывает важные бумаги. Мотив должен укрепить их дух, чтобы они задумали невозможное. Он отравляет их сердце, чтобы вложить им в голову ужасающую и привлекательную мысль — познать вкус убийства. Их перевернет одну, две или три сотни раз, а потом они решатся испробовать свою проклятую судьбу.
Если так, то мои предположения оправдаются, оправдается и мой метод.
Даже из камня можно выжать кровь. Я сразу же заключил преступника в камеру-одиночку, в одну из наших особых камер для специальных «гостей». В длину и ширину она всего два метра, а в высоту — около двенадцати. В ней нет ни окна, ни скамьи и вообще ничего, что могло бы дать хоть какие-нибудь удобства. Стены из цемента, а дверь и крыша из двойных листов железа. Солнце проникает только через несколько щелей в крыше, которые не толще волоса. В полдень в камере как в печке, а ночью — как в могиле. К тому же она никогда не проветривается.
Преступник промучился в ней два дня. Каждые четыре часа к нему приходили два моих человека и задавали несколько обычных вопросов о его имени, месте жительства и о причине, толкнувшей его на убийство. Сначала он не шевелился и ничего не говорил. Потом его стали бить. Ударили несколько раз, и он закричал или, скорее, завыл одно слово: «Справедливость». Таков мой метод, так я заставлял его признаться. При этом мои люди били его по лицу и телу кулаками и ногами.
Потом я сам зашел к нему в камеру и объяснил, что он все равно все мне расскажет. От отказался принимать еду и воду, но я дал ему понять, что в камере ему может посочувствовать только таракан. А я могу и подождать, сидя в комнате напротив камеры. Я надеялся, что он не будет оттягивать нашу беседу.
На третий день я решил вызвать преступника. Я пришел в тюрьму пораньше, часов в шесть. Был май, праздник святого Исидоро Лабрадорского. В провинциях, прилегающих к Маниле, в этот день отмечался день рождения святого покровителя крестьян. Деревень пятьдесят отмечают этот праздник. В этот день я сам велел разбудить убийцу дона Амбросио Вентуры.
Еще сонный, преступник вошел в мою комнату в сопровождении двух полицейских, которые были вряд ли довольны такой ранней работой. Лицо преступника было ужасно. Оно выражало удивление и боль. Я вежливо предложил ему сесть на свободный стул. Он избегал моего взгляда, но с удовольствием принял предложение и постарался устроиться на стуле как можно удобнее, а затем опять уставился в пол. Я предложил ему сигарету и дал прикурить, когда он взял, ее в рот. Но первая затяжка застряла у него в горле и вызвала сильный кашель.
В одном из окон комнаты забрезжили первые лучи солнца. Преступник бросил туда взгляд зверя, напуганного появлением света в пещере. Он долго глядел на восход, и я почувствовал, что смятение постепенно покидает его душу. Пришел доктор, которого я вызвал для осмотра убийцы. Мои ожидания подтвердились. Полицейские умело поработали над ним — у него не было ни переломов, ни других серьезных повреждений. Доктор сказал, что он сможет даже камни дробить, и я подмигнул ему. Врач не дал никаких лекарств или рекомендаций, потому что он знал, что я хотел, чтобы раны преступника продолжали ныть, а царапины и синяки гореть.
Прошло несколько минут, а он все глазел в окно. Теперь он глубоко затягивался сигаретой. Я начал понемногу ощущать голод, но вспомнил, что мой пленник не ел уже два дня, и чувство голода прошло. Я начал предварительный допрос:
— Мои друзья полицейские считают тебя сумасшедшим. Я так не думаю и поэтому предложил им пари. По-моему, сумасшедший, как бы его ни мучили, останется сумасшедшим, а нормальный человек может заговорить, если его заставить страдать. Я сказал им, что смогу поговорить с тобой. Я поспорил на свой новый «люгер», сделанный в Германии. Я очень люблю этот пистолет, и имей в виду, что мой «люгер» сорок пятого калибра мне дороже твоей жизни.
Он молчал. Тогда я продолжил:
— Я в тебя очень верю и даже восхищаюсь тобой. Кто, кроме сумасшедшего, может задумать убить депутата, о котором сейчас говорит вся страна, потому что он трудился ради создания свободного правительства? Ты умный парень, к тому же и смелый, но пока только мы с тобой знаем, что преступление совершил не сумасшедший. Сумасшедший не стал бы тщательно следить за работой отеля «Манила» и не воспользовался бы случаем переодеться официантом, чтобы отыскать свою жертву. Человек, который сумел узнать о назначенном собрании членов Прогрессивной партии и о том, кто на нем будет присутствовать, не может быть сумасшедшим.
Он продолжал молчать. Я внимательно рассматривал его: довольно поношенная одежда, нервно дергающиеся руки, избитое тело, исхудавшее от жажды и голода. Солнце сравнялось с вершинами деревьев, и на лбу преступника заблестело несколько капель пота. Его напряженное лицо искривилось, и я понял, что к нему снова вернулось ощущение опасности, которое он старательно запрятал в самый дальний уголок сознания. Постепенно в его широко открытых глазах появилось замешательство. Он затянулся пару раз и левой рукой затушил окурок.
— Я знаю, что для тебя убийство дона Амбросио Вентуры было очень важно. Я знаю это, потому что ты терпеливо сносишь суровое обращение с тобой. Но ты должен понять, что твое самопожертвование ничего не даст, если никто не узнает, почему ты убил дона Вентуру. Разве ты хочешь, чтобы тебя на всю жизнь признали сумасшедшим? А что скажут твои знакомые? Что ты, оказывается, обыкновенный псих, о котором и говорить нечего?
Он привстал со стула, как будто угрожая, но колени его подогнулись. Я медленно подошел к нему и поправил ему воротник.
— Ты также должен знать, что в моей работе для меня все жертвы убийства равны, они все одинаково мертвые, и мне одинаково нечего делать с ними. Я не знаю, отправилась ли душа дона Амбросио в преисподнюю или еще куда. Это дело церкви. Меня же заботишь ты. Не потому, что я жалею тебя, а потому, что я хочу знать, какова причина убийства и какое у тебя было право прерывать жизнь человека. Моя работа заключается в том, чтобы узнать все!
И я резко ударил его кулаком в лицо. Он упал, опрокинувшись вместе со стулом.
— Ты часто употребляешь слово «справедливость». Так объясни мне, что из себя представляет твоя справедливость. Что было справедливого в убийстве дона Амбросио Вентуры? — При этом я ударил его ногой. Преступник скрючился. Я медленно нагнулся к нему и тихо сказал:
— Запомни, твоя победа не будет полной, пока тебя считают сумасшедшим. Я твоя единственная надежда.
Потом я отправил его обратно в камеру. Ему по-прежнему не давали ни еды, ни питья. Я добавил ему еще одно испытание: каждый раз, когда приходили мои люди, они мочились ему в лицо. Поэтому неудивительно, что после обеда преступник захотел поговорить со мной. Я почувствовал, что он понял то, что я ему сказал, и сразу же велел его привести.
Меня зовут Хулио Агуадо, мне двадцать пять лет, холост. Живу в районе Дилао на улице Обион, дом номер тридцать три. Работаю простым рабочим на табачной фабрике на улице Арросерос. Вместе со мной живет мой старый дядюшка, который взял меня на воспитание, когда я был еще совсем ребенком.
Я рано остался сиротой. Когда мне было семь лет, на нашу деревню Ликау, находившуюся у подножия гор в Таябасе, напал отряд американцев. Это было в августе, в начале сезона дождей. Все мужчины были в поле, сажали рис. Когда американцы увидели, что в деревне нет мужчин, они начали сгонять наших домашних животных и убивать их. Потом они подожгли несколько домов. Один из них принадлежал нашим родственникам — Армандо и Розе Бухи. Их пятимесячный ребенок, мой двоюродный брат, сгорел в этом доме.
Покончив с деревней, американцы верхом на лошадях поскакали на наши поля. Они выследили всех мужчин. Тех, кто оказывал сопротивление, убивали на глазах детей, жен и родственников. Первым был убит мой старший брат Марио. Он едва лишь успел выхватить свою сверкнувшую на солнце саблю.
Отец был ранен пулей в грудь. Он был жив, и его, как и других мужчин, взяли в плен, заковали в кандалы и привязали к лошади. Моя мать вместе со мной спряталась в зарослях бамбука у ручья. Я помню, что лошади по грязи не могли догнать беглецов, и американцы на ровном рисовом поле выслеживали и одного за другим убивали из винтовок спасавшихся мужчин. Они действовали более жестоко, чем коршун, ворующий цыплят.
Моему отцу и некоторым его товарищам особенно не повезло. Он был известен в наших местах как повстанец, который продолжал борьбу против американцев, хотя большая часть революционных войск уже сложила оружие. Вместе с другими повстанцами он ушел в горы, и они спускались из своих убежищ только тогда, когда начинался сезон дождей, чтобы помочь сажать рис тем, кто остался в деревне. Отец и его товарищи думали, что американцы не решатся разыскивать их в сезон дождей, когда кругом такая грязь. Но они не знали, что сегодня им мстили за гибель патруля, состоявшего из американских солдат и филиппинских предателей, уничтоженного партизанами в июле.
Власти боялись соваться к нам после этого. Повстанцы были горды собой. По близлежащим деревням распространилась новость: американский патруль, в который входили и продавшиеся филиппинцы, попал в засаду между деревнями Ликау и Тилад и полностью погиб. Всем, кто входил в патруль, отрубили головы.
Моего отца выдали американцам несколько предателей-филиппинцев. Кроме него, как руководители повстанцев в нашем районе были опознаны дядюшка Бино и дядюшка Имо. Их отделили от других, а потом погнали впереди колонны, привязав к лошадям, на которых сидели американцы. С плачем пошли за ними моя мать и другие женщины деревни, неся на руках дрожащих детей как единственную ценность, которую они смогли спасти. Это было похоже на процессию людей, просящих милосердия у святой Девы.
Отец страдал недолго. Он исходил кровью на грязной дороге, привязанный к белой лошади, на которой сидел белый солдат. Мы были на пересечении дорог, когда американцы увидели, что мой отец уже мертв. Они остановили процессию. Солдаты подошли к телу отца, приподняли за волосы его голову, чтобы убедиться в том, что он действительно умер. После этого солдат что-то крикнул, плюнул в грязь, и в один миг, как бы повисший в воздухе, два американца вытащили свои сверкающие сабли и ударили ими по телу отца. По лесу разнеслись громкие крики, поднявшие в воздух стаи испуганных птиц.
Американцы повесили руки и ноги отца на нижних ветвях дерева манго как строгое предупреждение всем живущим здесь, чтобы они не смели повторять то, что совершил мой отец. Тело его они привязали на мосту, ведущем к Сарате, а голову положили в мешок, и его понес один из солдат.
Мне было тогда семь лет, и я видел все это своими глазами. Когда мы пришли в центр города Сарате, я был оглушен грохотом оркестра, который встречал «экспедицию». Я увидел разноцветные флажки, висящие по всей улице Реал. Увидел сотни людей, собравшихся на площади в ожидании вкусной еды, расставленной на большом столе перед зданием муниципалитета, — они приготовились встречать американских победителей. Увидел служащих муниципалитета и политиканов, приехавших из Манилы. Все глазели на их роскошные одежды и довольные лица. Там я впервые и увидел дона Амбросио Вентуру.
Он был там героем праздника. В белом пиджаке, белых брюках, белых ботинках и белой шляпе с черной лентой. У него был красный галстук. Его аккуратные бакенбарды блестели от масла и шевелились от малейшего дуновения ветерка. Он стоял прямо, как его трость, украшенная ракушками. На пальцах у него было два ни с чем не сравнимых по красоте бриллиантовых кольца. Он выглядел восхитительно.
Дон Амбросио Вентура был главой делегации, приехавшей из Манилы, чтобы отпраздновать возвращение американцев из победоносного похода против повстанцев в районе Сарате. Только позже я узнал, что это был лишь один из способов, которыми дон Амбросио Вентура старался доказать свою верность стране. Прошло уже несколько лет после того, как он вышел из состава кабинета министров Первой Филиппинской республики, чтобы доказать американцам свою полную лояльность. Он был абсолютно уверен в том, что на Филиппинах нет национальной силы, которая сможет нанести поражение американским войскам, и что американцы будут более цивилизованными захватчиками, чем испанцы. И он хотел только одного — занять прочное положение в гражданском правительстве, созданном американцами на Филиппинах.
Собравшиеся на праздник люди не знали, по какому поводу было торжество. Развевались флаги, играл оркестр, на столе была расставлена еда, от одного вида которой текли слюнки. С одной стороны стояли гордые победители, а с другой — люди, у которых сердце разрывалось от горя. Мы, пришедшие с полей, были не к месту на этом торжестве. Посреди площади стоял солдат, которому приказали надеть на шест отрубленную голову и приветствовать всех пришедших на праздник.
Дон Амбросио произнес перед собравшимися речь. В этом столь же ярком, сколь и путаном выступлении он заявил, что филиппинцы ведут себя нечестно по отношению к американцам, и указал на голову моего отца, выставленную, как знамя, в центре площади. Он описал счастье филиппинцев, чью судьбу теперь будут решать американцы. А чтобы еще больше утвердить нашу веру в счастливое будущее Филиппин, он рассказал о создании Федеральной партии, которая будет защищать наше право стать частью Соединенных Штатов.
Я был тогда совсем ребенком и поэтому ничего не понял из того, что говорили и что случилось в тот день, но я хорошо помню, как пыталась бороться моя мать. Когда дон Амбросио Вентура перечислял блага, которые получат Филиппины от присоединения к Соединенным Штатам, моя мать вдруг бросилась бежать, оставив меня одного. Я посмотрел на дона Вентуру и громко заплакал. Со всей силы мать ударила по шесту в центре площади. Когда он упал, она с криком схватила голову моего отца, вокруг которой уже роились жадные мухи, и побежала, как раненый олень, к церкви. Видевшие это люди начали креститься. Они, естественно, поняли, что мать хотела спрятать оставшуюся часть тела отца в святом месте и там похоронить ее по-христиански.
Чиновники муниципалитета заволновались, разозлились американцы, загорелись глаза дона Амбросио Вентуры. Он закричал, приказывая остановить мать, пока она не скрылась в церкви. Два солдата кинулись за матерью и схватили ее перед самым кладбищем, рядом с церковью. Моя мать впала в безумие. Голова отца покатилась по улице. Его угнетали всю жизнь, и даже после смерти ему не давали покоя.
Мысли мои смешались. В моем сердце осталась рана, которая никогда не заживет. После этого мать посадили в тюрьму, а меня на несколько дней приютил дядя. Затем, как говорят, по просьбе моей матери, я был отправлен сюда, в Манилу, в дом моего двоюродного дяди Сальвадора Макато.
Сейчас я и живу с ним. Он уже старый человек, наполовину слепой. Он усыновил меня и все мне рассказал и объяснил. Женился дядя уже старым, и детей своих у него не было, поэтому он считает меня своим сыном. Он наполнил смыслом мою жизнь и стал моей совестью.
Мне было тринадцать лет, когда он рассказал мне о смерти моей матери. Говорят, что она совсем потеряла рассудок, когда ее выпустили из тюрьмы. Она все время бродила с мешком по дороге от Ликау к Сарате и собирала в него ветки и камни, как будто это были части тела моего отца. Однажды вечером, рассказывали, была сильная гроза, и мать увидела моего отца. Он велел ей идти туда, куда дует ветер, и она шла, пока не взобралась на вершину холма. Она твердо верила, что опять соединится с отцом. Она обняла его призрак и шагнула в пропасть.
Дядюшка Сальвадор был очень добр ко мне, и это скрашивало мое сиротство. Он был еще совсем молодым, когда уехал из Ликау, чтобы попытать счастья в Маниле. В Бинондо дядя обучился ремеслу часовщика. Когда филиппинцы начали борьбу против испанцев, он тайно примкнул к Катипунану[32]. Он был среди филиппинцев, окруживших Манилу в последние дни власти испанцев на архипелаге. Он стал одним из «стрелков смерти», филиппинских снайперов, которых боялись и испанцы и американцы. А когда американцы отказались от своего обещания дать нам свободу, дядя Сальвадор присоединился к сражавшимся в Санта-Ане, Марикине и других районах Булакана. В битве при Тульяхане он был ранен в правую ногу осколком снаряда. Американцы схватили его и заключили в один из лагерей для пленных партизан. Потом Первая республика капитулировала, и американцы отпустили дядю домой. Он стал одним из тихих манильских часовщиков. Дядя часто говорит, что копаться в механизме часов чрезвычайно интересно, потому что время — ангел нашей истории. Вновь и вновь он повторял мне, что надежды, зародившиеся у него в те давние времена, живы и что он верит в то, что человек не сможет сформироваться без борьбы.
Он постоянно напоминал мне, что история нашей страны — это длинная история предательств, а мой отец, мать и сама наша революция — лишь их отдельные жертвы. И одним из подтверждений победы этих предательств является «героизм» дона Амбросио Вентуры.
Дон Амбросио Вентура, объяснял мне дядя, использовал революцию, чтобы прославить самого себя. Он был одним из самых богатых и знатных людей, собственником многих домов в Маниле, в Таябасе и даже в далеких Испании и Мексике. Когда он увидел, что власти испанцев приходит конец, он вошел в революционное правительство, а затем в правительство Первой республики, стал членом кабинета министров. Одним из его первых «подвигов» было создание финансовой хунты, исключительной обязанностью которой был сбор налогов и снабжение революции деньгами. А что же придумал дон Вентура? Он собрал богачей Манилы и отдал в их распоряжение все деньги, потому что якобы только они, люди с заграничным образованием, могли справиться с финансами. План дона Амбросио Вентуры и других богачей был ясен. С созданием банка финансовой хунты в их руках оказалась деятельность правительства. Во время революции Республика слишком доверяла им, а они стремились лишь к тому, чтобы занять господствующее положение в стране после поражения испанцев.
Но их планы были раскрыты. Когда репутация дона Амбросио Вентуры упала в глазах революции, он попросил отправить его в Гонконг, чтобы он мог там эффективно выполнять свои обязанности министра иностранных дел. Американские завоеватели сменили испанцев на Филиппинах, а дон Амбросио Вентура отсиживался в Гонконге и там «служил родине». Он вернулся только тогда, когда узнал, что революционные войска терпят от американцев одно поражение за другим.
Дон Вентура вернулся не для того, чтобы помочь, а для того, чтобы выйти из правительства Первой республики. Он отказался от поста в кабинете министров и сговорился с американцами. Он-то был совершенно уверен в их победе, а потом, после поражения революционных войск в решающей битве на Поло, это стало очевидно всем. Дым войны постепенно рассеивался, неожиданно в стране стали устраивать праздники. Еще не были похоронены убитые, еще не затянулись раны, а оркестры уже играли, началась работа в муниципалитетах. И пока американцы сгоняли в лагеря филиппинцев, взятых ими в плен, на трибуне появлялся дон Вентура и произносил речь перед побежденными согражданами. Он стремился везде выдвинуть себя. Он призывал людей поклясться в верности американцам — иностранцам, которые, по его словам, должны были избавить нас от невежества и принести нам прогресс и процветание двадцатого века. Он говорил, что с испанцами покончено, а филиппинцы пока еще не готовы к независимости.
Дон Амбросио Вентура вновь и вновь повторял этот спектакль на праздниках в Сан-Тарине, Такоде, Дане и других местах. За это американцы сделали его председателем Верховного суда. Вместе с несколькими другими богачами он создал Федеральную партию, которая выступала за то, чтобы Филиппины стали провинцией США. В это-то время дон Амбросио Вентура и попал в нашу провинцию Таябас. Он продемонстрировал американцам свою преданность и стал членом созданной американцами легислатуры[33].
Дон Амбросио Вентура — герой, который в большом долгу перед родиной. Все его служение стране — это ложь и фальшь. Вы знаете, что Прогрессивная партия была создана лишь потому, что он быстро пронюхал о намерении Соединенных Штатов дать нам независимость. Он и нашу свободу использовал ради своего собственного благополучия. Он делал вид, что борется за независимость, а сам помогал удовлетворять требования американцев в нашем Конгрессе. Это значит только одно — то, что даже независимость, которую мы получим, уже отдана в заклад Соединенным Штатам. Разве он не обманывает, причем не нескольких человек, а всю страну? Он нажился на крови своих соотечественников. Но прежде чем он смог пожать плоды своего «героизма», я оборвал его жизнь.
Я добился своей цели. Ты, господин следователь, должен помнить, что я просто скромный рабочий на фабрике, где я ежедневно сворачиваю табачные листья для гаванских сигар. Я простой человек. Мне нужно зарабатывать на жизнь себе и своему дяде, которому я многим обязан. Он открыл мне глаза на этот мир. Теперь я достиг своей цели, я принес делу защиты справедливости и правды такую же жертву, как и мой отец, мой дядя и их товарищи. Я не умею держать оружие в руках, я никогда не был солдатом, я не стал часовщиком, я постепенно забыл работу в поле. Но я просто человек, умеющий трудиться и думать.
Я не знаю, что со мной будет, но я уверен, что в газетах не напишут об истинных причинах убийства дона Амбросио Вентуры. Я уверен, что никто не узнает о моей исповеди, потому что ты защищаешь спокойствие правительства. Но сам ты знаешь ту правду, вместо которой всем скажут, что я сумасшедший. Это легче принять власть имущим. А чтобы в этом никто не усомнился, меня быстро осудят и так же быстро казнят. Я в этом не сомневаюсь. Я рассказал тебе все, что ты хотел, чтобы ты меня больше не мучил. Убивая дона Амбросио Вентуру, я не думал о себе. Вот и все, господин следователь. Я прошу тебя поверить всему, что я сказал, потому что, какие бы еще страдания мне ни пришлось перенести, я не смогу ничего изменить.
Я честный человек и твердо скажу, что ты последний, с кем я говорил. Я прошу тебя постараться понять, господин следователь, что моя жертва — герой ложный.