Ведь они так и не обменялись фотографиями, об этом и речи не было в их переписке. У мсье Мартэна, конечно, не раз появлялось искушение попросить у нее карточку, но он не решался, боясь показаться неделикатным и получить отказ. Женщины вообще так странно относятся к своим фотографиям! Не объявила ли она с самого начала, что «сохранила привлекательность»? Этого было достаточно, чтобы настроить его на мечтательный лад. Он же в свою очередь, желая дать понять, что недурен собой, поведал ей о том, как однажды в поезде к нему подошел человек и попросил автограф, приняв его за киноактера.
В двадцать минут пятого разразилась давно собиравшаяся гроза. Площадь Оперы была залита в одно мгновение, и сотни людей бросились в кафе искать убежища от ливня. Учитель с огромным трудом отстоял свой столик и предназначенный для Анриетты стул. Поднявшийся вокруг гвалт напомнил ему школьный двор во время перемены; такая обстановка была не слишком благоприятна для задушевной беседы. Как же Анриетта, которая так любит тишину и уют, вынесет весь этот шум? Он подумал, что она, наверно, попала под дождь и укрылась в каком-нибудь парадном. Ему захотелось броситься на помощь, раскрыть над ней зонт. Но как это сделать? Ведь он даже не знал, как она выглядит, не знал, где ее искать… Оставалось только ждать. Пока он следил за входом, чай у него остыл. Журналы по-прежнему были разложены вокруг чашки, на самом виду.
Когда ровно в половине пятого мадам Ролан вошла в кафе, отряхивая зонтик, у мсье Мартэна перехватило дыхание. Он почувствовал себя школьником, которого поймали с поличным, и его первым движением было спрятать журналы, смахнув их к себе на колени. Ведь любой, как ему казалось, мог легко догадаться, что эти журналы служат опознавательным знаком. Если его соседка их увидит, она сразу поймет, что у него здесь назначено свидание с женщиной, насплетничает консьержке, та разнесет новость по жильцам, и он станет посмешищем для всей улицы. Этого надо было избежать любой ценой! Поэтому он как можно любезнее поклонился вдове железнодорожника, которая сразу узнала его и издали кивнула головой. Она медленно пересекла первый зал, словно ища что-то глазами, и исчезла во втором. Она пробыла там несколько минут, но мсье Мартэну этого оказалось вполне достаточно, чтобы вновь обрести надежду, и он уже было схватил смятые журналы, лежавшие у него на коленях. Увы! Мадам Ролан вернулась так быстро, что он даже не успел снова разложить их на столике; в замешательстве он уронил их на пол и затолкал ногой под диванчик. Мадам Ролан уселась через три столика от него, и всякая надежда была потеряна. Он подозвал гарсона, расплатился и вышел. Дождь кончился. Мсье Мартэн постоял на противоположной стороне улицы, наблюдая за женщинами, которые входили в «Кафе де ля Пэ» и выходили оттуда. Он насчитал не менее дюжины дам, еще вполне привлекательных, хотя и явно перешагнувших шестой десяток, но никак не мог угадать, которая же из них ищет его.
Он написал длинное сбивчивое письмо, прося прощения за то, что не явился на свидание, но ответа не получил. Спустя неделю он написал второе, еще более сумбурное и умоляющее, но все было напрасно. Два месяца он провел в полном отчаянии. За это время он несколько раз встречался на лестнице с соседкой по этажу; ему казалось, что она поглядывает на него с любопытством, словно что-то подозревает. В один прекрасный день, забирая у консьержки почту, он обратил внимание на конверт, адресованный мадам Анриетте Ролан. Он понял все, и чувство стыда заглушило в нем отчаяние.
С тех пор ничто не переменилось в жизни бывшего учителя, за исключением того, что он больше не выставляет оценок за объявления. Если он встречает свою соседку на улице или в парадном, они кивают друг другу, не говоря ни слова. Однако, когда она проходит мимо, он оборачивается и вспоминает, следя за ее спокойной походкой, что никогда в жизни не встречал такого красивого почерка.
Крапива
Перевод И. Кузнецовой
Однажды маленькая Анжела, зайдя к ней, как обычно, перед школой, чтобы занести пол-литра молока, застала ее в постели.
— Вам нездоровится?
— Да нет. Просто обленилась на старости лет.
— Может, сварить вам кофе?
— Не надо. Я сейчас встану. А то еще опоздаешь из-за меня. Беги скорей.
Анжела ушла. На перемене она сообщила Амелии:
— Знаешь, Крапива-то сегодня утром не встала с постели. Мне кажется, она заболела.
Это известие мгновенно облетело всю школу. Дошло и до учительницы. Она отчитала тех, кто смеялся:
— Что это вас так развеселило? Вы тоже когда-нибудь состаритесь. И еще до старости успеете не один раз поболеть. Ничего смешного тут нет.
— Но ведь это Крапива, мадам…
— Да она вам в бабушки годится! Вы бы так не хихикали, если бы заболела ваша родная бабушка. Записывайте: из первого крана вытекает девять литров воды в минуту…
В полдень, когда занятия в школе кончились, новость уже обсуждалась в «Меридиане» — кафе на площади. Там тоже посмеивались.
— Ну и ну, значит, и ее хворь пробрала…
— Чтобы Крапива, да не встала!
— Не иначе, как нос себе языком острекала.
— Выпьем же за то, чтобы сильнее жглась!
— Да у нее просто яд кончился. Знаете, как у змей: когда у них яд на исходе, значит, подыхать пора.
— Говорите, что хотите, — заявил Грожан, директор молочного заводика, — а мне ее жаль. Без нее я никогда бы не стал тем, что я есть. Ведь только благодаря ей я поступил в коллеж.
— Да, тут она была на высоте, что верно, то верно. Хоть и злющая как черт, зато умела заставить нас вкалывать. Но это все равно не дает ей права плевать нам в рожу…
— Кстати, Грожан, не далее как на прошлой неделе она говорила в мясной лавке, что твой сепаратор — это рассадник заразы. А директор — ничтожество. Достаточно посмотреть, сказала она, как он воспитывает своих детей.
Грожан махнул рукой, словно отгоняя муху, и компания покатилась со смеху. Все эти господа, в прошлом сорванцы и шалопаи, были некогда учениками Крапивы, и это они придумали ей такое прозвище.
Во второй половине дня разнесся слух, что бывшая учительница так и не встала и что маленькая Анжела, придя из школы, нашла ее в той же позиции. Сильвия Маро, мать Анжелы, принесла ей поесть, но та отказалась. Вечером в «Меридиане» говорили только о ней.
Откуда она приехала? Никто уже не мог припомнить. Да и знал ли это кто-нибудь раньше? Старик Блеро рассказывал, что, когда она здесь появилась, лет сорок назад, она была еще хороша собой. Но никто из местных мужчин не сумел добиться у нее успеха. Говорили, будто не один ухажер схлопотал от нее по физиономии, но кто именно, точно не знали. В школе удары линейкой сыпались направо и налево. Каждый из ее учеников получил свою порцию, и у большинства воспоминание было еще свежо. Вся деревенская детвора прошла через ее руки, так что за тридцать с лишним лет набралось немало людей, у которых были с ней счеты. И тем не менее многие действительно были ей обязаны. Никогда, ни до, ни после нее, школа не добивалась таких хороших результатов на экзаменах. Она воевала с родителями, добиваясь, чтобы лучших учеников посылали в город учиться дальше. Это стоило недешево.
— Да черт с ними, с вашими деньгами! — заявляла она. — Пройдет лет двадцать, и они все равно обесценятся. Зато ваши дети…
Вспоминая этот довод, мужчины хохотали. Потому что сама Крапива была скупа и считала каждый грош. Всю жизнь она копила и почти ничего не тратила. Одежду донашивала до дыр. И, несмотря на большие каникулы, никогда не ездила отдыхать, как другие школьные учителя. Куда там! Она все лето копалась в саду, варила варенье, консервировала на зиму овощи и фрукты. Крапива жила скудно и трудилась, не жалея сил. Сначала она купила дом, совсем крошечный, на краю деревни, и жила там, на отшибе, ни с кем не общаясь. Затем с годами стала приобретать земельные участки. Сначала фруктовый сад, потом небольшой луг, который она сдавала в аренду Маро, своему ближайшему соседу. Потом поля, разбросанные там и тут, которые либо тоже сдавала в аренду, если находила охотников, либо оставляла под залежью. При всей своей скупости в деньги она не верила. Равно как и в ценные бумаги и даже в золото, ибо его ничего не стоило украсть. Земли — вот во что она вкладывала свои сбережения. Ведь участок нельзя ни потерять, ни украсть. В тот вечер, за столиком кафе, шел подсчет аров и гектаров — прекрасная задача для ее бывших учеников. Опись земельной собственности была составлена с высочайшей точностью.
— Забыли еще клинышек леса за кладбищем. Вообще-то лес так себе, но там есть три отличных дуба и великолепный молодой вяз. Это тоже кое-чего стоит.
— Добавьте сюда десятка три тополей на спуске к болоту, которые она купила у покойного Мерлена.
— Да еще спаржевое поле Пеньо, это никак не меньше тридцати пяти аров.
Общая площадь ее владений достигала семи с половиной, а то и восьми гектаров. Это было очень много, в особенности для человека нездешнего. Ибо Крапива все сорок лет так и оставалась для них приезжей. Она знала всех, и все знали ее, но она ни с кем так и не подружилась и всех вокруг презирала.
— Что за народ эти местные — одни слюнтяи да недоумки! — приговаривала она на каждом шагу.
И местные не оставались в долгу; они не прощали ей резкость и прямоту суждений, ее манеру делать выговоры или давать советы, которых у нее никто не спрашивал. Простить это было тем более трудно, что ее выпады всегда имели под собой основание. Пока она говорила о других, с ней невозможно было не согласиться. Но вот очередь доходила до вас, и пощады ждать не приходилось: она не стеснялась сказать вам в глаза, что вы болван или жулик. Это она провалила на выборах предыдущего мэра, высказав ему при свидетелях всю правду в глаза. Нового мэра она тоже не щадила, так как считала, что они одним миром мазаны. Старый кюре обходил ее стороной: она была законченной безбожницей. Не верила ни в бога, ни в черта.