льзуются с этой целью и различные лексические средства: употребление перед идеологически релевантными словами (когда они обозначают реалии буржуазной жизни или понятия буржуазной идеологии) словосочетаний типа так называемый или уточняющих определений, например демократия по-американски, и т.д. (см. подробнее: [Крючкова, 19822] ).
Идеологическая дифференциация языкового коллектива может повлечь за собой не только искаженное восприятие того или иного текста, но в некоторых случаях и его полное непонимание. Последнее особенно часто происходит при чтении атеистами произведений, чей образный строй построен на обращении к религиозным сюжетам. Обратимся, например, к примечаниям к советскому изданию избранных повестей и рассказов Г. Бёлля на немецком языке[36]. Здесь главным образом дается перевод диалектизмов, просторечных и иностранных слов, например zullen ʽсосатьʼ (диалект.), bibbern ʽдрожатьʼ (просторен.), corned beef ʽмясные консервыʼ (англ.), разъяснение слов, обозначающих реалии, характерные для жизни Западной Германии, например Krankenkasse ʽбольничная касса (профсоюзная система обеспечения больных)ʼ, а также имен собственных, например Iphigenie ʽИфигения – главная героиня драмы Гёте «Ифигения в Тавриде»ʼ; наряду с этим комментируется и обращение автора к различным библейским сюжетам, например: Ich hörte die Kinder schreien, die in Bethlehem ermordet worden sind ʽЯ слышал, как кричат дети, убитые в Вифлеемеʼ – здесь воспоминание об одной из библейских историй. Таким образом, составители сборника полагают, во-первых, что читателям неизвестны библейские сюжеты и, во-вторых, что это может в той же мере затруднить понимание текста, что и незнание, например, диалектной лексики. Отметим, кстати, что приведенный комментарий также мало что разъясняет читателю; ассоциативный ряд, к которому апеллирует Г. Бёлль, не возникает; по-видимому, разъяснение должно быть более содержательным, как, к примеру, в примечаниях переводчиков к произведениям И. Во. Ср.:
«Он размышлял о муках святых угодников, об изменчивости человеческой природы, о Четырех Последних Вещах…»
и примечание к нему:
«Речь идет о вопросе и ответе из католического школьного катехизиса: „Каковы суть Четыре Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить? Четыре Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить, суть: смерть, страшный суд, ад и рай“»[37].
Резюмируя сказанное относительно влияния идеологии на структуру языка, можно отметить следующее. Как известно, идеологии различаются, во-первых, по признаку их философских, теоретических основ и характеру отражения действительности и, во-вторых, по их классовой принадлежности. Различия в идеологиях, базирующиеся на разном характере отражения действительности, на разных философских предпосылках, отражаясь в языке, затрагивают прежде всего семиологический аспект языкового означивания, т.е. соотнесенность языкового знака с внеязыковым миром, представление о характере которой может существенно меняться в зависимости от того, на идеалистических или материалистических мировоззренческих позициях стоит та или иная группа носителей языка. Различия эти в свою очередь отражаются в структуре языкового значения.
Различия в идеологиях, обусловленные их классовой принадлежностью, отражаются главным образом в лексико-семантической системе языка.
Существование отдельных идеологических форм влечет за собой дифференциацию языка, во многом аналогичную профессиональной дифференциации, обладающую, однако, той спецификой, что подъязыки, полученные в результате этой дифференциации (язык философии, язык политики, язык этики и т.п.), в той или иной мере непременно отражают классовую и философскую принадлежность идеологии, чьими формами они являются.
Изменение в господствующей идеологии обычно сопровождается следующими изменениями в языке:
1) изменением нормы литературного языка, что является результатом ее ориентации на новый социальный класс, пришедший к власти;
2) усилением интенсивности возникновения лексико-семантических единиц, отражающих различные новые идеологические понятия, одновременно с этим идет процесс перехода в пассивный слой лексики, связанной со старой идеологией.
Идеология может также определенным образом влиять на процессы заимствования, протекающие в языке.
Под влиянием идеологии в языке возникает особый слой «идеологизированной» лексики, основное свойство которой заключается в том, что вся она либо полисемична, либо полиэмоциональна, причем свойства эти в конечном итоге определены существованием различных идеологических систем.
Существование в мире различных идеологий ведет к разделению языка идеологии на различные подсистемы, например язык марксистско-ленинской идеологии, язык буржуазной идеологии и т.д. Язык буржуазной идеологии в свою очередь подразделяется на большое число мелких подсистем в соответствии с делением буржуазной идеологии на различные течения и направления. Поскольку все эти языки и подъязыки описывают одну и ту же предметную область, для них характерно большое количество общих терминов, имеющих, однако, в каждом из них свое значение (в пределах подъязыков буржуазной идеологии некоторые из них могут и совпадать).
Особенность языка марксистско-ленинской идеологии заключается в том, что он обладает всеми свойствами языка науки, что обеспечивается ориентацией марксистской идеологии на научное познание общества.
Буржуазная же идеология выполняет совершенно иные социальные задачи: она стремится вуалировать действительность, примирять с ней. Это находит отражение и в языке буржуазной идеологии: он весьма неопределенен и расплывчат, буржуазные идеологи зачастую искусственно создают многочисленные случаи омонимии, переноса значения и т.п.
Аспекты применения языка в идеологической борьбе
Проблема взаимоотношения языка и идеологии, равно как и вопрос об участии и роли языка в идеологической борьбе, относится к той серии задач, которые пока еще не получили всестороннего освещения. Причина заключается не в отсутствии должного интереса к данной проблеме. Напротив, вопрос этот все больше и больше привлекает внимание специалистов – как языковедов, философов и историков, так и представителей других профессий.
Исследование вопроса о взаимоотношении языка и идеологии, о принципах его использования в идеологической борьбе наталкивается на ряд трудностей. Это прежде всего многоаспектность самой проблемы, которая в условиях недостаточно разработанной методики подхода к самому объекту исследования значительно осложняет ее изучение. Немаловажное значение имеет и тот факт, что к мысли о возможности сознательного вмешательства в развитие языка и влиянии на процессы его эволюции многие ученые долгое время относились весьма скептически, а нередко и прямо отрицательно. Предполагалось, что язык есть система, развитие которой идет на основе внутренних, имманентных законов, не поддающихся влиянию извне. Аналогичным образом не признавался и факт использования языка в идеологической борьбе, хотя примеров этого в истории развития общества было достаточно. Упускалось из виду также и то, что язык – это не только субстанция, организованная на основе определенной системы, но что эта система обладает множеством разнообразных общественных функций, которые в значительно большей степени, чем внутренняя структура, подвержены сознательному вмешательству извне.
В настоящее время уже мало кто сомневается в том, что внутренняя структура языка, как и его общественные функции, способна изменяться в определенных границах под воздействием внешних факторов, и особенно в результате сознательного влияния со стороны человека. Доказано также, что внутриструктурные изменения нередко связаны с изменением функционального статуса языка, поскольку внутриструктурное и функциональное изменения взаимообусловлены.
Признание тезиса об изменчивости структуры языка и его функций в результате активного вмешательства человека делает вполне закономерной постановку вопроса о том, на основе каких принципов и с каких позиций общество вмешивается в языковые процессы, как именно они осуществляются и в чьих интересах проводятся.
Как известно, языки функционируют в определенных общественно-политических, социальных и культурно-экономических условиях. Общественные формации, в которых живет и развивается язык, постоянно меняются. Вместе с их изменением меняется и отношение общества к языку. Так во времена первобытнообщинного строя люди относились к своему языку как к изначальной и неотъемлемой данности, их естественной принадлежности, не задумываясь над его сущностью. Аналогичное отношение у них было и к окружающей природе.
Современное общество, разделенное на антагонистические классы и на идеологически противоборствующие лагери, совершенно иначе относится к языку: применяя все средства духовного и идеологического воздействия для достижения своих целей, оно научилось сознательно использовать язык как наиболее действенное орудие в этой борьбе. С другой стороны, с пониманием значимости языка как объективно существующей общественно детерминированной данности общество научилось максимально влиять на него, сознательно меняя его внутреннюю структуру, а также объем функций. Сначала этот процесс шел преимущественно стихийно, о чем свидетельствует, например, история развития многих литературных языков, среди которых можно назвать русский, армянский, немецкий и другие современные развитые литературные языки. Борьба за новые литературные языки, за дальнейшее их функциональное и внутриструктурное развитие (см.: [Туманян, 1962, 47 – 49]) привела к четкому пониманию общественной значимости языка, его роли в формировании идейно-политического и духовного превосходства одной социальной прослойки, класса над другой.