Вопреки утверждению Хайдеггера о разрушительном воздействии общества на язык, мы подчеркиваем, что сознательное воздействие общества, индивида на язык имеет огромное значение для исторического развития и взаимообогащения языков. Оно позволяет целесообразно направлять многие языковые процессы, подчиняя их потребностям и интересам общества. Об этом убедительно свидетельствует советский опыт языкового строительства. И в настоящее время путем сознательного воздействия общества осуществляется обогащение русского и других литературных языков народов СССР за счет нужных заимствований, например из разных языков социалистических стран. В свою очередь языки социалистических стран, как и их культуры, обогащаются полезными заимствованиями из русского и других языков народов СССР.
Можно привести многочисленные факты из истории языков мира, подтверждающие большое значение сознательного руководства общества развитием и обогащением языков. Достаточно сослаться на данные истории французского языка. Так, например, О. Соважо [Sauvageot, 1978] убедительно подтверждает концепцию, доказывающую большое значение влияния общества на развитие языка на основании данных истории прежде всего французского языка, а также скандинавских, финно-угорских и других языков. Французский ученый отвергает мнение, согласно которому язык совершенствуется сам по себе, без сознательного вмешательства людей. Несостоятельность этой концепции О. Соважо демонстрирует на целом ряде примеров. Так, с XII в. предпринимались попытки сделать французский язык «однородным», т.е. освободить его от диалектизмов. С этим периодом Соважо связывает первую нормализацию французского языка. Социальные основы второй нормализации французского языка в XVII в. были связаны с созданием так называемого языка короля. Показательными являются и другие факты, приводимые Соважо: большая работа по унификации венгерского языка в течение ста лет (с 1770 по 1870 г.), когда было введено в употребление 25 тыс. новых слов; создание норвежского лансмола, национального литературного финского языка и т.д.
Сознательное воздействие общества на язык может зависеть от идеологических, методологических и теоретических установок. Об этом свидетельствует советский опыт осуществления языковой политики, мероприятий по культуре речи и нормированию языка. Все это доказывает научную несостоятельность концепции экзистенциалистов о невозможности сознательно влиять на язык. Исследователи неоднократно указывали на связь языковой концепции экзистенциалистов с лингвистическими теориями В. Гумбольдта [Альбрехт, 1977, 88 и сл.]. Однако В. Гумбольдт в свое время высказал мысль:
«Чем шире и оживленнее общественное воздействие на язык, тем более он выигрывает при прочих равных обстоятельствах» [Humboldt, 1836, 69].
Анализ некоторых положений культурно-языковых концепций экзистенциалистов вскрывает их научно-теоретическую несостоятельность и явное противоречие марксистско-ленинской методологии, а также несоответствие фактам реального общественного развития и функционирования языков и культур различных народов.
Нельзя не отметить, что авторы концепций не являются закоренелыми критиками достижений советского культурно-языкового строительства и национальной политики из лагеря профессиональных «советологов» и убежденных врагов коммунизма. Экзистенциалистские теории построены с претензией на академичность, идеологический нейтралитет и всеобщность философских построений. На самом же деле их идеологическая принадлежность не оставляет сомнений. Антиобщественную направленность, иррационализм, пренебрежение к результатам научных исследований в области языкознания, элементы европоцентристских и откровенно шовинистических тенденций невозможно скрыть за фразами о поисках истины. Кроме того, культурно-языковые концепции экзистенциалистов отличает глубокий социальный пессимизм, свойственный умонастроениям интеллигенции капиталистических стран.
Широкое распространение этих и подобных теорий показывает их устойчивость в научных кругах западных стран. Когда-то Ф. де Соссюр писал о языкознании, что
«нет другой области, где возникало бы больше нелепых идей, предрассудков, миражей и фикций. Все эти заблуждения представляют определенный… интерес, и первейшей задачей лингвиста является выявление и по возможности окончательное их устранение» [Соссюр, 1977, 45].
Критика немарксистских лингвистических концепций представляется не только актуальной научной, но и злободневной идеологической задачей.
Из истории отношений между языком и религиозной идеологией
Идеология, как система идей и взглядов политических и правовых, нравственных и эстетических, философских и религиозных, оформляется, как правило, в виде определенной совокупности устных либо письменных текстов (например, мифы и предания, пословицы и поговорки, гимны и молитвы, каменные стелы и книги). Такого рода тексты и являются одной из форм существования и развития идеологии, способом хранения идеологических догм и постулатов. Язык этих текстов, естественно, находится в теснейшей связи с судьбой данной идеологии, с идеологической борьбой: собственно язык и есть одно из основных средств и орудий идеологической борьбы. Точное знание свойств орудия борьбы и всей совокупности приемов его использования – залог успеха в любой борьбе, в том числе и идеологической.
«Идеологическая функция языка является одной из важнейших его социальных функций» [Дешериев, 1977, 231],
и в то же время идеологическая борьба, идеология влияет на развитие самого языка [Там же, 214]. Это и естественно: в ходе борьбы совершенствуется и ее орудие, нередко отбрасывается устаревшее и заменяется новым, более эффективным.
Для того чтобы лучше понять суть взаимоотношений между языком и идеологией, необходимо бросить хотя бы беглый взгляд на то, как возникли эти отношения и как исторически они развивались. Это непременное требование марксистско-ленинского принципа историзма.
Большой опыт использования языка как орудия в идеологической борьбе накопила история религии. Тысячелетняя история религиозной борьбы отражается на облике любого языка. На протяжении почти всей письменной истории человечества, особенно в средние века, религия была основной формой общественного сознания, в ней синкретически сочетались и морально-нравственные, и правовые, и политические, и собственно философские взгляды, когда не только классовая, но и освободительная борьба против иноземных захватчиков, да и сами захватнические войны, рядились в религиозные ризы, велись под знаменем и лозунгами религиозной борьбы [Токарев, 1976]. Язык выступал тогда не только как орудие, но и как объект борьбы.
Изучением взаимоотношения между языком и религией в социолингвистическом аспекте занимаются давно и детально зарубежные исследователи. Так, в частности, была проведена международная конференция «Социолингвистика и религия» (Вашингтон, 1972), были изданы ее труды [Samarin, 1976]. В отечественном языкознании эта проблема освещается весьма слабо, приводятся лишь отдельные факты в работах по истории литературных языков.
В предлагаемой работе дается сжатый очерк истории взаимоотношений между языком и идеологией эпохи средневековья.
Возникновение государства и государственной религии как формы идеологии стимулировало развитие письменной формы существования языка. Письменность в полном смысле возникает вместе с возникновением древнейших цивилизаций, древнейших государств. Уже в середине IV тысячелетия до н.э. древний Шумер в Месопотамии имел своеобразную письменность – протоклинопись [Дьяконов, 1979], достигшую расцвета в XX в. до н.э. Клинопись, изобретенная шумерами, была приспособлена позже для нужд передачи семитской, а затем индоиранской (персы) речи, служила человечеству почти 3,5 тысячелетия и вышла из употребления лишь в канун нашей эры.
Спустя несколько столетий после изобретения клинописи зарождается оригинальное иероглифическое письмо древнего Египта (ок. 3000 г. до н.э.), достигшее особого расцвета в XXVIII – XXII вв. до н.э. Несколько позже возникает крито-микенская культура с расцветом письма, базировавшегося на слоговом принципе (линеарное письмо A и B, 1650 – 1400 гг. до н.э.). Не без связи с цивилизацией Месопотамии (4,5 тыс. лет назад) в долине р. Инд возникает доиндоарийская цивилизация Хараппа и Мохенджо-Даро с лого-силлабической системой письма. Еще позже (XVI – XI вв. до н.э.) формируется древнекитайская культура с особой китайской иероглифической системой письма, не претерпевшей принципиальных изменений за всю свою историю, насчитывающую почти 3,5 тыс. лет.
Значительно позже возникают цивилизации Нового Света: в конце первого тысячелетия до н.э. зарождается цивилизация Мезоамерики (Мехико), а в начале нашей эры – в центральных Андах. Здесь, очевидно, вполне самостоятельно была изобретена оригинальная система иероглифического письма.
Финикийское письмо, возникшее на базе отдельных древнеегипетских знаков, обозначавших слоги и звуки, обходилось всего 22 знаками. Оно было переходным от силлабографии к фонемографии. Во всяком случае, семитское письмо, восходящее к финикийскому, имеет буквы для согласных фонем, которые чаще всего читаются как слоги. Собственно фонематическое письмо, фонемография, – вклад древних греков в сокровищницу мировой культуры. При таком способе письма каждая фонема фонологической системы данного языка получает в принципе свой особый знак – букву или буквосочетание.
Трудно представить государство, которое может существовать без письменности в любой ее форме, на своем или чужом языке, иероглифической или звуковой, заимствованной у других народов или специально изобретенной. С помощью письма осуществляется связь и обмен информацией между центром и периферией, собираются сведения и даются распоряжения, ведется учет государственной казны, доходов и расходов, фиксируются общегосударственные законы, государственные договоры, восславляются военные победы царей и военоначальников и т.п. Большинство древних текстов, сохранившихся на глиняных табличках и каменных стелах от Месопотамии до Египта и Греции, имеют именно такое содержание, что и свидетельствует о сферах функционирования письма как особой лингвемы, обслуживающей древнейшее государство.