Корпорант сделал движение нетерпения.
— Хотел бы я знать, чему вас учат в петербургском университете? Вы должны спросить меня: не решился ли мой дуэлянт просить извинения у вашего?
— Хорошо-с: не решился ли мой дуэлянт просить извинения у вашего?
— Да не то! С какой стати вашему дуэлянту, обиженному, просить извинения у обидчика?
— А! Значит, наоборот: не решился ли ваш дуэлянт просить извинения у моего? Но опять-таки, к чему этот вопрос! Я и без того знаю, что Ластов не намерен просить извинения. Да и если б хотел — вы думаете, Куницын удовлетворился бы? "Извини, мол, что поцеловал красотку, до которой ни тебе, ни мне равно дела нет; никогда не буду".
— А! Так вот причина их ссоры. В этом случае Ластову, конечно, не приходится просить извинения. Теперь новая статья: Ластов, как вызванный, имеет выбор оружия, и выбор его пал на эспадроны. Надеюсь, что дуэлянт ваш не может иметь ничего против этого?
— Если Ластову предоставлен выбор, то что же может иметь против его выбора противник? По-моему, опять лишний вопрос.
Брони, несколько задетый насмешливым тоном собеседника, насупил брови, однако воздержался от прямых знаков неудовольствия.
— Теперь о числе ударов, — сказал он. — Я думаю, как искони принято, положить штук семь.
— К чему такую кучу? Одного более чем достаточно.
— Помилуйте! Видано, слыхано ли, чтобы люди дрались на один удар? Эдак нас всякий осмеет.
— Осмеет-то осмеет, в этом нет сомнения, но осмеет не за малое число ударов, а за самые удары, то есть за дуэль. Ну, да чтобы живее покончить, накинем еще один: пусть будет два и дело с концом.
— И я сбавлю маленько, — сказал корпорант, — хоть семь ударов и самое законное число, но так как вы человек такой несговорчивый, то надо уступить: порешим нанести — по три на брата.
— По одному, я думаю, совершенно достаточно.
— А если один из них будет побит оба раза?
— Тем хуже для него: значит, дерется слабее противника, неужели и в третий раз подставлять спину?
— Нет, как хотите, — перебил Брони, — а два удара — скандал; совестно и секундантом быть. Куда ни шло — пять.
— Мы как торговки на рынке, — сказал Змеин. — Разве уж еще прибавить? Бог любит троицу.
— Ну, да еще один? Четыре? Тогда уступка будет одинакова с каждой стороны.
Змеин махнул рукой.
— Будь по-вашему!
— Насилу-то поладили! — вздохнул из глубины души удалый корпорант и сделал глубоки глоток из стоявшей перед ним кружки. — Теперь о месте стычки.
— Проще всего, — предложил Змеин, — устроить дело на дому, в нашей комнате: недалече по крайней мере ходить.
— Нет, против этого я положительно протестую. Во-первых, в комнате тесно и низко, а потом — что за дуэль в четырех стенах? Поединок должен происходить где-нибудь в баснословной просеке, тенистой, душистой, хоть бы за Ругеном.
— Можно и за Ругеном. Только бы нас не накрыли? Ведь и здесь подобные шалости запрещены.
— Насчет этого будьте покойны, отыщу такое место, куда никто не заглянет. А в котором часу быть делу?
— Да этак после кофею…
— Не поздно ли будет? Тогда уже много гуляющих.
— По мне, хоть в четыре, в пять.
— Вот это так; возьмем же среднее: в половине пятого. Еще один пункт: сколько взять с собою пива?
— Это для отпразднования примиренья?
— Нет, настоящее примиренье совершится уже дома, со всем комфортом. Но надо же подкрепляться и в антрактах?
— Справедливо. Возьмите по паре бутылок на брата, всего, значит, восемь.
— Десять, хотите вы сказать?
— Как десять?
— А посредника вы и забыли?
— Да к чему же нам посредник?
— Как к чему? Я, положим, буду уверять, что ваш дуэлянт ранен; вы будете настаивать, что не ранен; вот тут-то и нужен посредник.
— Да ранен или нет — я всегда буду согласен, что ранен.
— Э, так вы вот как! Теперь я настоятельно требую, чтобы был посредник.
— А где вы возьмете его?
— И точно, где его взять?..
Брони погрузился в размышления над этим первостатейным вопросом.
— Блестящая мысль, — сказал Змеин. — Отчего бы не пригласить нашего же брата-студента?
— Кого это?
— Да старшую Липецкую.
Насмешливая улыбка появилась на губах корпор-ната.
— Я и забыл, что у вас есть студентки. Да сильна ли она по части пива?
— А разве это так необходимо? К тому же она лечится сыворотками, а таким больным воспрещаются всякие спиртуозные напитки.
— Ради этого, пожалуй, можно сделать исключение. Не возьмете ли вы на себя труда переговорить с нею? Остальные хлопоты я в таком случае возьму на себя.
— Bene. Но теперь и я со своей стороны намерен возбудить вопрос: не взять ли с собою доктора?
— Бог с вами! К чему без надобности замешивать посторонних? В случае чего я сам сумею перевязать: не впервой.
— А экипаж?
— Ну, тот, пожалуй, еще можно взять. Кстати, туда уложить пиво.
— А я запасусь квадратною саженью английского пластыря и наличным количеством носовых платков. Но где вы возьмете эспадроны?
— Где-нибудь да выкопаю. Пойду сейчас отыскивать, — прибавил он, вставая и бросая на стол должные за пиво деньги. — До свиданья.
— Смотрите, чтоб были потупее.
— Напротив, чем будут они острее, тем легче потечет кровь.
— И то правда. Кланяйтесь же и благодарите.
Змеин пошел отыскивать экс-студентку. Нечего, конечно, прибавлять, что та приняла его предложение — быть посредницей — как нечто подобающее, вполне естественное.
XVIIИ ГРЯНУЛ БОЙ!
На следующее утро, ясное, солнечное, еще до половины пятого, все прикосновенные к предстоящему поединку собрались уже в столовой пансиона. На вопрос прислуживавшей им служанки: куда господа поднялись так рано? был согласный ответ:
— Ins Grime.
Перед окнами дожидались четырехместные дрожки. Брони вынес и уложил в них с осторожностью какую-то длинную вещь, завернутую в плед; затем не менее заботливо поместил на дне экипажа объемистую корзину, из которой лукаво выглядывала группа бутылочных горлышек.
Укрепившись на скорую руку кофе, поднялись в путь. В экипаж сел один Брони, для охранения уложенных в нем сокровищ. Остальные следовали пешком. Куницын не выспался и потому был мрачен и молчалив; впрочем, не с кем было и говорить ему. Лиза и натуралисты болтали как ни в чем не бывало, так что никто из встречавшихся им экскурсантов не мог в них заподозрить траурную процессию к лобному месту.
За малым Ругеном, на краю опушки, дрожки остановились. Выскочив из них, Брони велел кучеру обождать, передал Змеину плед с завернутыми в него таинственными вещами, сам завладел заветною корзиною и, став во главе процессии, углубился в чащу. Вскоре открылась перед ними небольшая лужайка, замкнутая кругом высокими деревьями. Солнце обливало свежую мураву своим полным светом и играло там и сям в невысохших брызгах утренней росы. Из чащи веяло прохладой и сыростью.
Секунданты развернули пледы, и обнаружились четыре блестящих лезвия.
— Сюртуки долой! — скомандовал Брони.
— В их-то присутствии? — указал Куницын на Лизу.
— Пожалуйста, не стесняйтесь, — заметила та, — я не так мелочна, чтобы показывать наивный вид, будто не знаю, что мужчины являются на свет не в платьях, и боюсь, что, скинув их, они сдерут с себя живьем кожу.
— А в таком случае я с моим удовольствием, — сказал правовед, следуя примеру противника, который же сбросил с себя верхнее платье. — Я забыл, что вы материалистка.
Секунданты вымеривали между тем длину оружия.
— Приблизительно одного калибра, — сказал корпорант. — Выбирайте, господа.
Противники взяли по эспадрону, секунданты также.
— Брр, какой мороз; заметил Ластов, становясь в позицию. — Хорошо еще, что я в одних рукавах, а то можно было бы подумать, что трушу.
Презрительная улыбка пробежала по лицу Куницына; но, воздерживаясь от всякого замечания, он поправил только в глазу стеклышко.
— Что же, господа, — спросила Лиза, — так в шляпах вы и деретесь?
— Оно практичнее, — отвечал поэт, — солнце не мешает, да и тумаки по голове не будут так ощутительны. Одно условие, милый мой, — обратился он к противнику. — Тебе, конечно, также не особенно желательно быть обезображенным; так я предлагаю, не бить в лицо. Хочешь?
Правовед опять усмехнулся:
— Жаль вам своей смазливой рожицы? Пожалуй, так и быть, не трону.
— Я вовсе не нуждаюсь в твоем великодушии, — отвечал Ластов. — Кому из нас двоих, тебе или мне, дороже его смазливая рожа, — подлежит еще сомнению. Разница между нами только та, что я откровеннее тебя и высказал обоюдную задушевную мысль. Впрочем, если хочешь, я отсеку тебе нос; что я дерусь недурно, подтвердит тебе Змеин.
— Да ведь я же говорю вам, что не имею ничего против вашего предложения. Вы хотите только выиграть время.
— Нимало. Я к твоим услугам.
Оружия врагов скрестились. Секунданты стали каждый за своим дуэлянтом, готовые предупредить вооруженною рукою всякий "незаконный" удар противной стороны. Посредница в ожидании предстоящего зрелища, расположилась на ближнем древесном пне.
— Los[85]! — скомандовал корпорант. Куницын быстро отделил эспадрон от неприятельского лезвия и ударил приму. Ластов спокойно и ловко отвел удар. Правовед замахнулся квартой — и та была отбита. Посыпался еще ряд метких ударов, отпарированных с тем же искусством. Куницын заносится опять квартой; Ластов парирует намеренно слабо, вражеское лезвие соскальзывает к нему на грудь — и на белоснежной рубашке его, ровно по середине груди, выступает явственная красная полоска. Раненый отскакивает два шага назад и опускает оружие:
— Es sitzt[86]!
— Это вы, как секундант победителя, должны были закричать: "Es sitzt"! — наставительно замечает Змеину корпорант.
— На следующий раз не премину. Но теперь не до того: где у нас пластырь?