т тебя своей нежностью, своими мыслями, своей жаждой жизни, своим неуемным желанием совершенствоваться, расти, стремиться ввысь, ведь все то, что перестает развиваться — в том числе и любовь, — обречено на застой, старение, бесследный и бесславный распад. Была и еще одна причина остаться — скоро у нас родится ребенок, и врач, подтвердивший это, сказал, что вам надо задуматься об ответственности, которую вы береге на себя, о доме для малыша, о том, как важна семья именно сейчас, при социализме, хотя вы предпочли бы обойтись без обычных, но никому не нужных формальностей. Обо всем этом вы проговорили целый вечер, позволив себе такую роскошь, как ужин в кафе «Монсеньор». Там вы наслаждались голосом Болы де Ньеве[199], который, казалось, наэлектризовывал клавиши рояля тонкими черными пальцами; он грациозно двигался и пел свои лучшие песни: «Друми мобила» — колыбельную для негритенка, «Если б ты полюбила меня, как тебя я люблю», «Прилетай, прилетай, моя голубка», и в маленьком зале, внутри вас самих, словно бились крылья, а знакомые слова превращались в тайные знаки общего чувства. И тогда ты попытался спросить у Элены, чем вызван тот ее вопрос, который она потом много раз повторяла. Что это: сомнение, неуверенность или предчувствие, будто любовь ваша непрочна, а пылкие обещания первых дней — ненадежны? Отблеск свечей падал на ее лицо, когда она, улыбнувшись, возразила: «Дело не в этом; мужчины, Давид, не понимают, что мы, женщины, можем одинаково глубоко чувствовать правду и вымысел, настоящее и будущее, определенное и вероятное. Логика сочетается в нас с интуицией, рассудочность уживается с воображением, и поэтому мы легко представляем себе даже немыслимое, страдаем от выдуманного так, словно оно существует на самом деле. В любви нам необходимо ощущение тайны; мы испытываем трепет, когда нарушаются запреты и традиции; даже вверившись любимому человеку, мы не избавляемся от безотчетной тревоги. Так уж мы устроены, что беспричинно грустим в минуты великой радости, изобретаем мнимые опасности и трагедии там, где их нет и в помине. Мы не можем жить без романтических приключений, маленьких дилемм, то и дело встающих перед нами, препятствий и двойственных решений, смелости и отваги, чтобы противостоять обществу, родителям, другой женщине, чужому характеру, трудностям и — со временем — такому извечному врагу, как привычка. Словом, нам необходим конфликт — подлинный или вымышленный, ибо такова суть и природа любви. Мы нуждаемся в понимании, сострадании, сочувствии, в твердой и надежной руке, на которую можно было бы опереться, в отзывчивой душе, которая служила бы нам надежным убежищем, даже если мы никогда не узнаем с этим человеком настоящего счастья». Она замолчала, и ты до сих нор хранишь в памяти те прекрасные минуты. Несравненный Бола вновь запел; официант наполнил ваши бокалы розоватым вином — «специально для влюбленных», — заметил он, — а ты загадал желание и все повторял его про себя: «Верь в судьбу, Элена, только не привыкай ко мне, как к чему-то данному и неизменному. По-прежнему делись своими мыслями и сомнениями, ведь они говорят о твоей неутомимой жажде быть со мною, противостоять человеческим слабостям, водовороту неожиданных перемен, нарушающих спокойное течение реки к морю, неумолимому бегу времени, измеряемого вращением Земли и загадочной пульсацией Вселенной, недолговечности жизни, в которой мы уже не сможем существовать раздельно, друг без друга, словно одинокие меркнущие звезды».
Так закончилось ваше выяснение отношений, которое превратилось со временем в своего рода игру со строго определенными правилами и вариантами. «Что бы ты сделал, если бы я навсегда исчезла, погибла от несчастного случая, землетрясения, извержения вулкана, столкновения с кометой? Какой была бы моя преемница? Блондинкой со светлыми глазами? Похожей на меня или совсем другой?» Однако жизнь, как сказал поэт, превосходит любую фантазию. Сейчас ты стоишь перед более серьезным выбором, и это мешает тебе продолжить шутку, описать другую Элену, которая будет утешать тебя в дни скорби, ибо человек слаб по природе и не способен долго носить в себе горе. «Ты законченная материалистка, — сказал ты однажды Элене, — и не можешь понять любовь к умершим, чувство, которое — стихийно или осознанно — проявляется в жизни, в творчестве, в наслаждении, в смехе; оно нуждается в присутствии другого человека, в общей работе и воплощается в прекрасных и вполне ощутимых вещах». Вы шли по улице Сапаты, возвращаясь с многолюдного митинга, который проходил на площади Революции, и вид тихого старинного кладбища, расположенного в самом центре города, навел вас на разговор о людях, которые как бы умирают сами, когда теряют близкого человека, и предаются отчаянию, мучительным воспоминаниям, обрекая себя на добровольное заточение в мире призраков прошлого. Да ты и сам бы хотел, чтобы в подобном случае Элена похоронила свою любовь к тебе, постаралась бы забыть, не превращая горе в тягостную ношу, нашла бы другого мужчину и отдала бы ему в стократном размере все то, что берегла для тебя, — все то, что не успела дать, потому что только любя можно воскресить прежнюю любовь: ведь для того, чтобы не угасло пламя, надо подбросить новую охапку дров. Эта тема не слишком соответствовала ясному солнечному дню, но Элена тем не менее сказала, что готова выполнить наказ — «но ты должен обещать: твой дух не будет таким ревнивым, как ты, не распугает претендентов и не станет являться мне по ночам, требуя дать обет безбрачия». Однако в этом ты уже не можешь торжественно поклясться, положив руку на памфлет Чучо Кортины, и требуешь, чтобы она, по меньшей мере, дождалась, пока твое тело охладеет и увянут цветы на могиле. А пока что ты покачиваешься в гамаке и слушаешь нескончаемый стрекот цикад, шелест листвы, покашливание Серхио, который продолжает писать свой дневник мелким убористым почерком, чтобы оставить свидетельство об этих последних часах. «Наше время кончается, Элена, мы не знаем, будет ли что-нибудь потом и представится ли случай проверить наши слова, продолжить поиски счастья, которое неотделимо от счастья других людей».
Возможно, когда-нибудь ты отправишься в обратный путь в кузове того же грузовика, только на этот раз поездка будет спокойной и безмятежной, словно ты возвращаешься с экскурсии, не везя с собой иных впечатлений, кроме ярких красок долины Виньялес и ее несравненных орхидей. Возможно, на горизонте сквозь легкую дымку будет светить ноябрьское или декабрьское солнце, отбрасывая рассеянный свет на то же самое шоссе, по которому ты ехал вчера, но теперь его серебристая лента станет разматываться в другую сторону, и оно будет заполнено скрипучими повозками с тростником, запряженными волами, рядом с которыми пойдут крестьяне, распевая куплеты собственного сочинения. Все будет так, словно ты смотришь знакомый фильм и вдруг замечаешь в нем некоторые поправки: здесь слегка изменился пейзаж, немного не так звучит музыкальное сопровождение, и того поселочка за поворотом вроде бы не было в прошлый раз, равно как и надписи «Добро пожаловать!», а кроме того, отдельные куски смонтированы по-другому. Обратный путь покажется тебе совершенно иным — по своему ритму, по новым неожиданным планам и ракурсам, сбивающим с толку и мешающим отделить прошлое от будущего. Армейский грузовик помчит тебя через поля, равнины и перелески, возвращая из небытия в новую жизнь, на твое место среди людей…
Порыв ветра унесет обрывки песни о милисиано-артиллеристе, отзвук припева «Молодая гвардия на посту всегда», хором повторенный лозунг «Куба — да, янки — нет!», эхо гуагуанко, которое исполнит Чано, отбивая ритм на ящике, под аккомпанемент ваших ложек и фляг. В его песне будет и отчет о происшедших событиях, и насмешка над наглым «империалистическим тигром», и бьющая через край заразительная радость, и непоколебимая уверенность в том, что очень скоро он вернется к своим спортивным тренировкам — «так-то, белявый», — поднимется на ринг, чтобы нокаутировать всех своих соперников, и станет чемпионом всевозможных турниров и олимпиад. Он заставит тебя задуматься о собственном будущем, напомнит о вопросе, который вырисовывается в конце пути: возобновишь ли ты свою жизнь с того места, на котором она прервалась вчера? Вернешься ли к планам, которые еще недавно считал неосуществившимися? Переделаешь ли дела, которые отложил? Возможно, ты встретишь Элену на вашем обычном месте, под фламбояном; она станет ждать тебя как ни в чем не бывало, словно ваша разлука была лишь мимолетным наваждением, ужасным сном, куском жизни вне времени, в другом измерении; и ты сможешь тут же жениться на ней, созвать друзей, которые осыплют вас, по обычаю, пригоршнями риса, превратиться в супруга, отца, деда, прародителя грядущих поколений. Этот финал будет означать возвращение к началу, новую встречу с миром, окончание одного этапа и рождение другого, где тоже будут свои изменчивые образы, пустые кадры, нерешенные проблемы, новые сражения, иные обстоятельства, возможность иной судьбы и смерти.
Позади останется лагерь, вновь ставший пастбищем, где щиплют траву мирные стада, и уже никто не сможет точно определить, где стояли ракеты или орудия, от какой борозды начинались проволочные заграждения или траншеи, рядом с каким из вновь посаженных деревьев находился командный пункт или проходила вторая линия обороны. О том, что было на месте, которое могло стать эпицентром всемирных событий, перекрестком эпох, точкой столкновения противоборствующих мировоззрений, напоминает, пожалуй, лишь ветхий загон, где ты проведешь еще немало ночей на посту, размышляя о человеческой судьбе и из последних сил противясь москитам, холоду, усталости, голоду, недосыпанию, борьба с которыми потребует от тебя стоицизма, мужества и философского отношения к жизни — трех главных качеств настоящего милисиано, как уверяет Серхио Интеллектуал. Завтра, перед отъездом, ты бросишь прощальный взгляд на пальмовую рощу, ореховые деревья и сосны, на глыбу вывороченной земли, сквозь которую уже успел пробиться зеленый росток, робкая былинка, что вскоре станет кустиком, цветком, пастбищем, кормом, семенем в процессе непрерывного обновления, частицей знамени возвращенной надежды, что взовьется на фоне серого неба, в которое ты с тревогой всматривался, ожидая увидеть яркую вспышку, грозное зарево, дыру в пространстве, начало вражеской бомбардировки, каковой удалось избежать в последний миг. Это произошло в результате соглашения между Советским Союзом и Соединенными Штатами; благодаря отчаянному компромиссу, не оцененному тобой в то время по достоинству, хотя он обеспечивал безусловное сохранение мира; в результате взятого американцами обязательства не вторгаться на Кубу в обмен на вывод советских ракет, на немедленный демонтаж той самой базы, в окрестностях которой вы находились, сильные не столько оружием, сколько духом, осуществляя священное право на защиту родины; благодаря решению, в итоге обернувшемуся победой социализма, человечества, гарантией твоей жизни, подвергнутой жестокому испытанию в этой затерянном, безымянном местечке, с которым ты распрощаешься через несколько недель, когда сержант Тибурон зачитает вам приказ о демобилизации и не упустит случая, чтобы призвать вас крепить дисциплину и боеву