И сразу на душе полегчало — словно сквозь окутавшие небо угрюмые тучи пробился солнечный луч. Пусть тусклый, но все же луч солнца!
— Асинь!
Он остановился — похоже, кто-то его окликнул?
— Асинь! — раздался тот же голос. Он обернулся, огляделся по сторонам и увидел, как по мостовой, среди бурлящей толпы пешеходов, с трудом ползет автобус, через окно перегнулся Афан и тянет к нему руки, а из-за его спины выглядывает невестка. Лица у обоих перепуганные…
Не понимая, что там такое могло у них стрястись, он резко повернулся и побежал за автобусом. Брат схватил его за руку, он ничего не говорил, только глядел на него ошалелым взглядом. Совсем как десять лет назад, когда он, Чэнь Синь, сидел в вагоне отходящего поезда, а брат бежал следом. У него сразу заныло сердце. Невестка высунулась из окна и тоже схватила его за руку.
— Асинь, ты только не отчаивайся!
И заплакала.
— Куда это вы собрались? — спросил Чэнь Синь. Он улыбался, но на глазах его показались слезы.
— Поехали домой! — сказал Афан.
— Ну что ж, домой так домой!
Да, дом — это все-таки дом, и все их раздоры только из-за нужды. Ах, родные, родные, сколько же горя я вам причинил! И ему вдруг стало стыдно, стыдно от того, что он то и дело козырял перед ними своими десятилетними невзгодами. Да ведь и у мамы, и у братьев, и у невестки — у каждого из них были в эти десять лет свои собственные невзгоды. А разве у него в жизни были одни только беды? Нет! Были и радости, да, да, именно радости! И немало. Ну, например, та аллея и та рощица, тот колодец, где была такая свежая вода, тот преданный ему ученик и те глаза, похожие на серп луны… Он пренебрег всем этим. Как хорошо, что есть еще в запасе десять, двадцать, тридцать лет, что впереди у него еще долгая-предолгая жизнь. И надо теперь хорошенько подумать, как ее прожить.
И вот опять его поезд отправляется в путь — а где же станция назначения? Он знал только, что она где-то далеко и очень большая, и чтобы добраться до нее, потребуется, быть может, не десяток лет, а два, три десятка, а то и вся жизнь. Быть может, он так и не обретет никогда чувства покоя. Но он верил: если он туда доберется, не будет больше страха и растерянности, волнений и тревог, досад и огорчений — он найдет наконец свое место в жизни!
ВАН ЖУНЬЦЗЫХОЗЯЙКА© Перевод Н. Захарова
Ван Жуньцзы родился в 1946 году в деревне уезда Вэньдэн провинции Шаньдун. После окончания в 1967 году уездного педагогического института занимался преподавательской и журналистской работой. В 1970 году был направлен в творческую группу местного Управления культуры в городе Яньтае, в настоящее время в Управлении по драматургии этого же города занимается профессиональным творчеством. В 1976 году вступил в КПК. С 1982 года член Союза китайских писателей.
В шестидесятые годы начал писать и публиковать стихи, очерки, прозу. С 1979 года опубликовал более десяти рассказов, в том числе «Первый месяц весны» и «Братец Лян и сестра Фан». Опубликованный в 1980 году рассказ «Продаем крабы» был удостоен литературной премии. Предлагаемый вниманию читателей рассказ отмечен премией за 1981 год.
Со Чэну шестьдесят лет, он — человек самый обыкновенный, ничего великого в жизни не совершил. Даже дом записан на его жену и в бухгалтерской ведомости стоит ее имя. Она же расписывается, когда им выдают деньги и зерно. Обычно, вернувшись домой, Со Чэн ужинает, вытирает губы и забирается на кан[14] послушать радио. Его не интересуют ни музыка, ни радиопостановки — только последние известия и передачи для жителей деревни. Он часто повторяет, что, когда слушаешь радио, на душе светлеет. А в разные житейские мелочи: что поесть, как обогреть дом, чем накормить кур или поросят — он не вникает.
В последние годы в некоторых крестьянских домах появились колодцы, многие поставили насосы. Нажмешь кнопку — и льется вода, прямо около дома мой посуду, стирай, делай, что хочешь.
Когда Со Чэна спросили, не пора ли и ему подумать о колодце, он ответил:
— Подожду, пусть хозяйка первая скажет.
Жена сказала:
— Выроем! Люди смогли, и мы сможем. Чем мы хуже?
Тогда и он стал уверенно говорить:
— Вырою! Раз люди смогли, значит, и я смогу.
Жену Со Чэн хвалит и уважает. Она и в самом деле толковая женщина. Ей нет еще и пятидесяти, а уже начинает седеть — наверное, оттого, что много думает. Быстра и на слова и на дела. В доме, во дворе — всем заправляет. Ни минуты свободной. То надо крышу соломой покрыть, то загнать поросят в хлев, зимой пришить подстежку к одежде, летом отпороть… и обо всем она помнит, все успевает, капли воды, как говорится, зря не прольет. А до чего рачительна! У нее муха рисинки не унесет. Но если надо на что-нибудь раскошелиться, не скупится, как муж. Со Чэн привычно называет ее хозяйкой дома, на самом же деле она и над ним хозяйка.
Наконец начали рыть колодец. После ужина Со Чэн, как всегда, устроился поудобнее на кане, вытянул ноги, закурил трубку и включил радио. Сначала он слушал передачу с большим увлечением, но вскоре потерял к ней интерес и выдернул шнур из розетки. Приемник захрипел и затих.
В это время хозяйка мыла на кухне тарелки. Что это муж не дает ей послушать радио? Она вошла с недовольным видом, нащупала вилку и воткнула в розетку. Раздался треск, и приемник ожил. А хозяйка снова ушла мыть посуду. Старый Чэн приуныл. Он беспрестанно курил, шумно затягивался, и когда на краю кана появилась третья горстка пепла, выбитого из трубки, снова выдернул шнур из розетки.
Хозяйка разозлилась и, вытирая о фартук руки, влетела в комнату.
— Ну что ты за человек, сам не слушаешь и другим не даешь!
— Я… у меня голова раскалывается, — быстро нашелся Со Чэн, — спать хочу.
Жена смягчилась, пощупала его лоб.
— Холодный… Может, сердце болит?
Со Чэн пробормотал:
— Ага…
Хозяйка засуетилась:
— Может, ты не наелся? Давай сварю тебе суп из фасоли. Странный ты человек, ну что волноваться по пустякам?
Вскоре суп, щедро подслащенный, очень вкусный, был на столе. Со Чэн съел две большие миски — даже вспотел. Затем улегся на кан, долго ворочался, смотрел в темноту, курил, усыпал пеплом чуть ли не весь подоконник, но сон не шел. Уже перед рассветом Со Чэн не выдержал и толкнул жену в бок:
— Мать!
Она зашевелилась и, протирая глаза, спросила:
— Как сердце, не отпустило еще?
— Нет. Я хочу с тобой посоветоваться.
— Давай.
Но Со Чэну было почему-то трудно говорить. Он взял кисет и так долго набивал табаком трубку, что казалось, прошла целая вечность.
Хозяйка не выдержала, спустила ноги с постели и стала одеваться.
— Ну, что молчишь, будто рот заклеили?
Со Чэн наконец расхрабрился и выпалил:
— Не нужен нам колодец.
— Как!..
— Ты разве не слышала, что кричат в деревне на каждом углу?
— А что?
— Сама знаешь, чего там!
Жена еще больше заволновалась, отбросила одеяло, вскочила с кана:
— Говори, не тяни!
Со Чэн взял ее за руку.
— Чего всполошилась? Может, это еще не точно!
— Говори же быстрей!
Со Чэн тоже поднялся с кана и зашептал ей на ухо:
— С помещиков колпаки, говорят, снимут, и с Чжао Миллионщика тоже. Даром что восемь лет в тюрьме просидел.
Хозяйка понимающе кивнула головой:
— Это я знаю.
— Сейчас их уже за людей стали считать, наравне с нами, бедняками.
— Гм… — поджала губы жена.
Со Чэн зажег трубку, смачно затянулся.
— В общем, не нужен нам этот колодец. Нечего на него, черт бы его побрал, силы тратить.
Хозяйка опешила.
— Ничего ты не видишь, ничего не понимаешь! — начал горячиться Со Чэн. — Если разобраться, то еще не известно, наш ли это дом. Ходят слухи, будто его хозяин Лю Цзиньгуй жив и сейчас в Японии. Он открыл большой магазин и гребет деньги лопатой. У него и машина, и телевизор. А когда умрет, останутся дети и внуки. Так что с домом дело ненадежное.
— Меньше об этом думай!
— Меньше думай? Да где уж тебе до большой политики! Голова на старости лет совсем не варит.
Хозяйка молча опустила голову. Со Чэн все больше распалялся:
— В доме ты всему голова, я тебя слушаюсь. Но на этот раз послушайся меня, даст бог, не пропадем!
Неожиданно для него женщина стала смеяться.
— Чего смеешься?
Но смех буквально уже душил ее, на глазах выступили слезы. Со Чэн подскочил, зажал жене рот.
— Ты чего? С ума спятила? Сейчас и у стен есть уши, а тебе смешно!
Хозяйка вытерла слезы и зло посмотрела на мужа.
— Это у тебя не все дома. Видно, суп не впрок пошел. Где это видано, чтобы солнце вставало на западе, а в коммунистическом Китае обижали честных людей. Дожил до седин, а все трясешься за свою шкуру!
За окном рассвело. Хозяйка открыла дверь в соседнюю комнату, громко крикнула:
— Сынок, вставай, уже солнце в спину светит!
Из комнаты, одеваясь на ходу, вышел парень.
— Мама, ты зачем меня разбудила?
Хозяйка достала деньги, протянула сыну.
— Иди купи хлопушки.
— Зачем нам хлопушки? — вмешался в разговор Со Чэн. — Разве мы строим дом?
— Помолчи лучше, — с раздражением в голосе ответила жена.
В деревне закладка дома была большим событием, и всегда в этот день запускали хлопушки. Но праздновать строительство колодца — такого еще не было. «Раньше не было — теперь будет», — решила хозяйка. Она велела сыну привязать хлопушки к длинному бамбуковому шесту и поднять вверх. Поджечь хлопушки должен был хозяин дома, однако руки не слушались Со Чэна, и при каждой попытке он ломал спичку. Женщина рассердилась, забрала у мужа коробок, и с первой же спички хлопушки загорелись. Шум привлек внимание жителей всей деревни, и к дому Со Чэна уже мчались любопытные мальчишки, на бегу хватая бумажные цветы, которые вылетали из хлопушек. Цветы кружились в воздухе, насыщенном едким запахом пороха.