— Я тоже слышал об этом. — Галрито прикрывает глаза. — Ну а что же ты?
— Я… У меня еще дом есть.
— А, эта развалюха? Да она скоро рухнет. — Горькая усмешка морщит уголки губ Галрито. — Да и что тебе в нем?
— Как это! Живем в доме. А без дома и не знаю что делать буду.
Появляется Жозе Инасио Мира.
— Пора, ребята.
Галрито выпивает еще одну стопку, и они встают.
— Брось думать, — говорит Жозе Инасио, кладя руку на плечо Палмы. — Сейчас тебе нужна ловкость и твердость. Понятно?
Палма высвобождает плечо и идет к двери вслед за Галрито. На какое-то мгновение останавливается, потом исчезает в черноте ночи.
Вернувшись, Жозе Инасио Мира сталкивается у перегородки, отделяющей лавку от жилой части дома, с женой.
Франсиска, как и муж, одета в черное. Как и муж, она высока и здорова. Широкая юбка в складку почти скрывает ноги, шаль слегка обтягивает грудь. Из-под плотно повязанного головного платка смотрит явно обеспокоенное лицо.
— Не волнуйся, — говорит Жозе Инасио. — Палма, несмотря ни на что, — человек верный.
— Быть может. Только не для него это. Ты ведь так же думаешь.
На столе около бутылки так и стоит нетронутая стопка водки.
— И как он справится? — Франсиска чуть заметно качает головой. — Даже выпить забыл.
Дважды обойдя лавку, Жозе Инасио Мира скрывается за перегородкой и садится у очага.
— Сам не знаю.
— Вот то-то.
Франсиска садится рядом. Они молча смотрят на огонь, неотступно думая все о том же. Думая и стараясь вообразить все возможные осложнения.
— Будет, — говорит Жозе Инасио, — ничего не должно случиться.
Он принимается скручивать сигарету и, прикурив от головешки, медленно выпускает облако дыма.
— Посмотрим.
10
Согнувшись под тяжестью огромных мешков, мужчины поднимаются с земляного пола, с нетерпением ожидая момента, когда будет приказано двинуться в путь.
Корона встает на скамью, чтобы погасить лампу. Но прежде он все внимательно осматривает. Его могучая, плечистая, коротконогая фигура, стараясь удержать груз, подается вперед. Круглые, холодные, ничего не выражающие глаза шныряют по сторонам, как два недобрых зверька.
Помещение похоже на старую заброшенную конюшню. По углам, устилая изъеденные жучком балки, висит плотная паутина. Завалившаяся набок, без единого колеса телега упирается оглоблей в кормушку. На торчащих из балок огромных гвоздях висят мешки, упряжь, обрывки веревок. Ящики самых разных размеров валяются по углам на устланном подгнившей соломой полу.
— Кто-нибудь курил?
Трое стоящих в ожидании отрицательно качают головой.
Галрито почти не видно за огромным мешком, всегда готовый к стычке, высокий полнокровный Банаиса с округлыми плечами поворачивает к нему заросшее черной бородой лицо. Он недоверчиво косится на Палму.
Палма около телеги подтягивает проходящие под мышками ремни, стараясь создать равновесие. Из внутреннего кармана он вытаскивает нож и сует его в брюки.
— Видал! — восклицает Банаиса тоном человека, получившего подтверждение своим догадкам. — Этот тип уже приготовился: нож в брюки сунул.
Стоя с мешком на спине, Галрито примиренчески машет рукой.
— Оставь! Ты ж знаешь… когда впервые идешь нашей дорогой, только и думаешь, что тебя ждут предательство и смерть…
— Какое мне дело, что он там думает? Не хочу в силки попасть. Такие, как он, каждого пугаются и всех предают.
— Ошибаешься, — прерывает его Палма грубым, ничего хорошего не предвещающим тоном. — Нет среди вас никого, кто бы мог меня напугать. И уж во всяком случае, не ты.
Голос стоящего на скамье Короны звучит строго:
— Кончай!
Воцаряется тишина. Только теперь его заскорузлые пальцы гасят пламя фитиля.
Под ногами в кромешной тьме шуршит солома. Скрипят на петлях ворота, и порывистый ветер с силой врывается в конюшню. Корона снаружи вслушивается в спустившиеся на поля сумерки: его натренированный слух ловит малейший шум.
— Пошли, — приказывает он. — Иди, Палма, иди! Остальное на моей совести.
Он задерживается и после того, как все выходят, запирает ворота. Впереди быстрым шагом идет низкорослый Галрито. Около дубовой рощи Корона нагоняет их и берет на себя командование группой, идущей гуськом.
Ноги вязнут в грязи, скользят, то и дело тонут в лужах. Но спешка не позволяет выбирать дорогу. Они идут напрямик через нескончаемый лес. Идут быстро и, только натыкаясь на стволы деревьев, замечают их, обходят вокруг, точно тени. Завывающий ветер набрасывается на ветви дубов, треплет их. Слышится резкий хруст схлестывающихся и ломающихся веток.
— Ну и ночь, черт побери, — бормочет Галрито. — Того и гляди, все в тартарары полетит.
Он идет, чуть наклонившись и выбросив вперед руку, тем самым сохраняя равновесие.
— Вот, Палма, хуже холода ничего не будет! Холод и тяжесть. Все остальное — ерунда! Легче легкого, сам увидишь.
Банаиса грубо басит в спину Палме.
— А если все будет не легче легкого… Вот тут-то и увидим, что сделает этот тип. Бросит мешок и даст деру.
— Не знаешь ты его, Банаиса.
— И знать не хочу!
— Вперед, — прерывает их Корона, — хватит болтать.
Теперь пошел спуск. Они идут вниз по скользкой извилистой тропинке. Неожиданно Палма оборачивается, угрожающе глядит исподлобья.
— Кто это тебе сказал, что я сбегу?
Банаиса останавливается. Не разгибаясь, они меряют друг друга тяжелым пристальным взглядом. Тут сильная рука Короны разнимает их, заставляя Банаису отступить.
— Вечно с тобой одно и то же… не можешь не задираться… Галрито, иди-ка сюда, стань между ними. И чтоб все разговоры были кончены.
Вмешательство Короны прекращает спор, и они продолжают путь.
Тропинка с каждым шагом становится уже. То и дело на том небольшом пространстве, которое охватывает глаз, возникают стройные, одиноко стоящие деревья. Идут навстречу, уходят назад, скрываются во тьме, шелестя раскидистыми, волнующимися на ветру кронами. Ноги утопают в высокой, мокрой траве. Сквозь обувь проникает холод. Еще немного — и идти становится совсем трудно: сапоги вязнут, глухо чавкают подошвы.
Палма чувствует ноющую боль в пустом желудке. Его ноги онемели, стали чужими. Ремни режут подмышки. Он наклоняется, поднимает руки и пальцами впивается в сползший на шею мешок, продолжая быстро идти.
Вдалеке бледный лунный свет высвечивает пологий склон, лишенный растительности. Они поднимаются по нему, потом спускаются вниз в лощину и исчезают в ее черноте. Откуда-то доносится собачий вой. Стук сапог по каменистому дну гулко отдается вверху, и, опережая их, бежит эхо. Там, наверху, в кустарнике, со свистом гуляет ветер.
Собачий вой слышен теперь совсем близко. Но он слабеет и исчезает, как только они выходят из узкой лощины.
Палма шумно дышит. Лицо его жжет сильный ветер, ноги разъезжаются, на взмокшей спине из стороны в сторону болтается мешок. Ему не удается дышать в такт шагам. Он задыхается, ловит ртом воздух, беспорядочно семенит ногами, будто, того и гляди, рухнет в грязь. Всякое представление о пройденном пути утрачено. Он движется автоматически, как во сне.
Кто-то кричит:
— Пригнись!
Внезапный яркий свет слепит его. Он бросается к остальным, уже пригнувшимся за густой стеной кустов.
Свет фар идущего по шоссе автомобиля шарит прямо перед ними. Потом чуть дальше, еще дальше и исчезает, поглощенный ночью.
Все четверо приводят в порядок поклажу. Минуют шоссе, идут по жнивью и выходят на тропинку, змейкой бегущую по широким полям.
Корона и Банаиса, как видно, не замечают ни холода, ни усталости и идут ровным, размеренным шагом. Галрито время от времени что-то бормочет. Петляющие среди холмов дорожки приводят в лощину, потом снова выводят на обширное открытое плоскогорье.
Исхлестанное порывами ветра лицо Палмы горит, он морщится, кровь стучит в висках. Ветер не унимается, мечется по земле, зло треплет кустарник, подавленно вздыхает в чертополохе, стонет в скалах.
— Эй, осторожно!
Голова Палмы натыкается на поклажу Короны, и тот, согнувшись, проваливается куда-то. Помогая себе руками, Палма скользит по глинистому склону. Обретя равновесие, он с неприязнью глядит вокруг.
— Да это же… земли Элиаса Собрала…
— Ну и что?
Неуверенно ступая, словно по чему-то непрочному, Палма идет следом за всеми. Размеренным, осторожным шагом берут они подъем Серро-де-Агиа.
Вверху лает собака. Слышится блеяние овцы. Потом неясная масса лежащего на земле стада дружно отвечает ей.
Корона тихо, затем чуть громче посвистывает, подражая птичьему щебету. Там, наверху, около сбившихся в кучу овец, поднимается какая-то фигура в накинутой поверх головы попоне.
— Доброй ночи.
С изумлением Палма узнает голос Жоана Карруски. Он ставит свою поклажу около Галрито и, тяжело дыша, садится.
— Послушай. А при чем тут мой кум?
— Карруска-то? Да он здесь каждую тропку знает. Может подсказать, как лучше пройти. Ну, и денежки, понятное дело, зарабатывает.
— Мошенник!.. А еще советы пытался давать!
— Что ты говоришь?
— Ничего.
После разговора с пастухом Корона идет через стадо к обрывистому скалистому склону. Впереди на горизонте в тучи садится огромная красная луна.
Когда Корона возвращается, Банаиса идет ему навстречу.
— Порядок?
— Да, пойдем по лощине Мертвых.
Галрито, недоверчиво глядя, поднимается на ноги.
— Так и не отдохнув?
— Должно быть.
От возмущения Галрито на минуту застывает. Потом резко встряхивает головой. Наклоняется к мешку и рывком вскидывает его на спину. Банаиса украдкой следит за Палмой, который никак не может справиться с грузом. Ему помогает Корона.
— Ну, двинулись?!
И когда они начинают трудный спуск по ту сторону Серро-де-Агиа, ветер доносит до них пронзительный голос Жоана Карруски:
— Люди, удачи вам!..
Крик звучит как дурное предзнаменование. И Палма всю недоброжелательность пастуха относит на свой счет. Но не переставший злиться Галрито бросает: