— Не кричите, тише! Идите сюда.
— Я пойду в поселок…
— Только не это.
Жозе Инасио Мире удается заставить старуху войти. Он запирает дверь.
— Полицейские были и у нас, — доверительно говорит ей Франсиска. — Тут дело не в контрабанде.
— Тут дело совсем в другом, — говорит Жозе Инасио Мира, стараясь прекратить шум. — Если вы пойдете в поселок, то только хуже сделаете. Вы ведь не знаете, что ваш зять намеревается избить Элиаса Собрала?
— Нет. Не знаю.
— Вот так! И этот тип пожаловался, у меня на этот счет никаких сомнений нет. Ну, что в этом случае они могут сделать? Самое большее — два-три дня продержать Палму в тюрьме. Вот если бы дело касалось контрабанды, было бы куда хуже. Они ведь не собирались арестовывать вашу дочь. И пришли только потому, что обязаны…
— Нет, я пойду в полицейский участок.
— Нет, вы этого не сделаете! Разве что хотите дочери навредить?
— Чем это я могу ей навредить?
— Всем! Ее взяли на допрос, не для чего больше. И тут же выпустят. Им надо наказать Палму. Только Палму — за все, что можно. Но если вы там появитесь и наделаете глупостей — будет хуже.
Засомневавшаяся Аманда Карруска в нерешительности переводит взгляд с. Жозе Инасио Мира на Франсиску.
— Если ты не врешь…
— Это уж слишком. Какой смысл мне вас обманывать? Или за прохвоста меня принимаете?
Франсиска протягивает руку к прилавку и ставит на него керосиновую лампу.
— Знаете, что вам нужно делать? Идти домой и вести себя как можно тише. На вашем месте лично я только так бы и поступила.
Старуха прячет выбившиеся из-под планка седые волосы. Сопя, проводит пальцами по носу. Сморкается.
Спустя минуту лицо ее оживляется, и она принимается рассказывать все, как было с того момента, как появились полицейские. Желание рассказать все как можно подробнее заставляет ее повторять малозначительные факты и упускать важное. Но как только она вспоминает еще что-нибудь, она снова возвращается к началу. Так, то и дело прерываясь, рассказ ее движется вперед. Время от времени она говорит о несправедливости Элиаса Собрала.
Жозе Инасио Мира и Франсиска терпеливо слушают старуху, давая ей выговориться.
17
Ардила, несмотря на то что ее все время гонят, не покидает хозяйку. Опустив морду, она упрямо следует по пятам за Жулией. У входа в полицейский участок собаку отшвыривают сапогом. Ардила клубком катится по земле. Воя и прихрамывая, она усаживается под кустом.
Жулия безучастна ко всему. Страх парализовал ее. Закрыв лицо руками и согнувшись в три погибели, она с трудом волочит ноги и не переставая плачет. В кабинет сержанта ее вталкивают силой. В изнеможении она падает на стул.
— Встать!
Она чувствует, как ее поднимают и, подталкивая, под руки выводят на середину комнаты. Свет лампы ударяет ей в лицо. Она отводит глаза.
— Как тебя зовут?
Какой смысл во всем этом. В этом вопросе. Потолок низкий, тяжелый. По стенам быстро скользят тени. Ее пугает собственный голос. Он звучит откуда-то издалека, будто не она, а кто-то другой отвечает, произносит ее имя по слогам.
Ручка скребет бумагу. Другие вопросы задают ей другие, кто находится здесь, в этой комнате. Задают быстро, стараясь запутать. Она всхлипывает, чуть заметно качая раскалывающейся от боли головой.
Сержант Жил отстраняет полицейских и начинает допрос. Разговор краткий и беспощадный.
— Нет! Жалованья твоей дочери хватать не может. А сколько приносит твой муж?
— Он ничего не приносит…
— Врешь!..
— Нет…
— Я знаю, что ты врешь! Где твой муж? Куда он отправился сегодня ночью?
Сержант Жил ударяет кулаком по столу. Черные тени полицейских сходятся, сапоги скрипят, обступая ее со всех сторон.
— Говори!
Вдруг все успокаивается. Тишина, кажется, нисходит со сводчатого потолка и стынет в кабинете. Объятая страхом, Жулия прижимает руки к груди, колени ее подгибаются. Огромная поблескивающая лысиной голова сержанта почти у ее лица. Она чувствует его дыхание.
— То, что ты молчишь, только хуже. Галрито все рассказал! Он здесь, в участке, и во всем признался.
— Нет!..
— Да, рассказал. Сказал, что твой муж и Корона работают на Миру!
— Нет…
Слезы брызжут из ее глаз, она громко, надрывно всхлипывает.
— Перестань! — Голос сержанта становится мягким, вкрадчивым. — Никто не умер. Ты понимаешь это. Твой муж, который ничего не зарабатывает…
— Я не хотела, — рыдает Жулия. — Это все Галрито, это он виноват.
— Пригласил его, да?
— Да, это он…
Облегченно вздохнув, сержант Жил выпрямляется.
— Вот так! Видишь? Все и открылось!..
— Но… — шепчет Жулия надтреснутым голосом, прижимая пальцы ко рту. — А Галрито?..
— Нет здесь никакого Галрито, дурочка. — Сержант Жил снисходительно улыбается. — Я только хотел знать, занимается ли твой муж контрабандой. Капрал, иди-ка сюда.
От острой боли в груди Жулия подается вперед. Около нее вырастает суровый капрал Жанейро.
— Капрал, возьмите полицейских и арестуйте Палму. Не подпускайте его ни к дому, ни к лавке Миры. И лучше бы устроить засаду у холмов Абригады. Самое подходящее место. Есть какие-нибудь возражения, капрал?
— Никаких, сержант.
— Действуйте. И доставьте арестованного сюда.
Капрал Жанейро осторожно подталкивает Жулию в спину. Ведет по коридору. В глубине коридора открывается дверь.
Жулия погружается в черноту карцера.
Со двора через маленькое зарешеченное окошко сочится лунный свет. Жулия, словно опасаясь кого-то затаившегося в темноте, оглядывается по сторонам. От страха она дрожит всем телом. В ее помутившемся сознании возникает неясный ускользающий образ мужа. Его глубоко посаженные, остановившиеся глаза внимательно, осуждающе всматриваются в нее.
Когда Жулия осознает, что произошло, она, как подкошенная, падает на каменные плиты карцера.
Сжимаясь от ужаса, она старается задушить рвущиеся из груди всхлипы. Ужас нарастает. Ее мучает душераздирающее желание кричать, бежать, спрятаться от себя самой. От этих ввалившихся, пугающих глаз.
Она начинает раскачиваться. Вначале слегка. Потом ритм ее покачивания становится четким, однообразным, и плач переходит в безумную песнь.
Разрозненные, неясные воспоминания бегут в ее голове. Дети… Кустодия, что пошла по рукам. Спускающийся в глубокие шахты Луис. Полуголый, лохматый Бенто. Разговаривающая с крестьянами Мариана. И Аманда Карруска, вступившаяся в перепалку с полицейскими. И развалившаяся лачуга.
Все ей кажется потерявшим свой смысл, безнадежным, беспросветным. И только четким, чудовищным — факт ее предательства. Он гонит воспоминания, застилает собой все, все! Предала. Да, предала.
Она перестает качаться и, стоя на коленях, всхлипывает. Озноб бьет ее, расслабляет. Неожиданно для себя самой она замечает, что все это время ее глаза прикованы к зарешеченному окну — к кресту из железных прутьев. Это повергает ее в трепет. Она не хочет его видеть. Опускает голову и с гримасой безумия категорически от чего-то отказывается. Нет. Нет, нет!.. Но железный крест вновь притягивает ее блуждающий взгляд. Притягивает, не отпускает.
Слышатся отдаленные шумы. Свист ветра. Хлопанье дверей. Заунывный вой собаки. Вой, проникающий сквозь стены и звучащий здесь, в темноте, как призыв.
Льющийся через оконную решетку матовый свет, завораживающий, бьющий в ее залитые слезами глаза, возвращает ее к одной и той же мысли. Она ужасна.
Медленно, очень медленно, будто куда-то возносясь, Жулия поднимается с колен, снимает юбку, рвет ее по подолу на широкие ленты, связывает. Потом так же медленно, со стоном дотягивается до оконной решетки, один конец привязывает к скрещивающимся железным прутьям, другой накидывает себе на шею и бросается вниз.
18
Полицейские оцепили заросли Абригады, оставив свободной идущую к ним с востока дорогу. Ничто не выдает их присутствия. Даже шелест черных плащей из прорезиненной ткани сливается с шорохом трав.
Северный ветер безжалостен. Он хлещет их. Им хочется разогреться, постучать ногами по земле. Но они только переминаются с ноги на ногу и дыханием согревают руки.
Скорбный, болезненный свет занимающегося утра исчезает с неясного горизонта, и под затянутым облаками небом из темноты всплывает сумрачная, плохо различимая равнина.
Вдалеке вырисовывается какая-то фигура. Кто-то движется по оврагам в сторону Алто-да-Лаже.
Полицейские, удлиняя цепь, рассеиваются среди кустов. Холод и ожидание измучили их. Они раздражены, лица их злы и суровы. Глаза блестят, как у вынюхивающих добычу волков.
Все происходит мгновенно. Пораженный неожиданной встречей, Палма оглядывается, колеблется, не зная, что предпринять. Но кольцо карабинеров, под сапогами которых шуршит примятая трава, сжимается.
— Ни с места!
Капрал Жанейро осторожно подходит к Палме. Ощупывает карманы, вынимает нож. Застыв на месте, Палма не двигается.
— Что вам от меня надо?
— Я выполняю приказ. Пошли! И больше не спрашивай меня ни о чем.
— Я хочу знать.
Полицейские подталкивают его прикладами. Теряя равновесие, Палма делает два шага вперед.
— Кончай, — одергивает полицейских капрал Жанейро. — Терпеть не могу этого… Он сам пойдет!
Опустив голову и сжимая кулаки, Палма устремляется вперед. За ним торопливо следуют полицейские. Они нервничают и боятся его упустить, палец поминутно тянется к курку.
За Палмой поспеть не просто. Подавшись всем телом вперед, то и дело скользя, они идут по направлению к Алто-да-Лаже. Держась в стороне от шоссе и следуя кратчайшим путем, они очень (скоро приходят в поселок и входят в полицейский участок.
Огромные, гонимые ветром черные тучи медленно сходятся, нависают над поселком. Какое-то время ветер, натыкаясь на углы домов, стонет, кружится вихрем. Потом, словно испугавшись, бросается прочь. Небо хмурится, темнеет. И крупный град картечью обрушивается на крыши домов и мостовые.