Вскоре, иссякнув, дождь стихает. Легкий ветерок, пролетая над землей, рябит воду в еще не высохших лужах. В тишине отчетливо слышен звук падающих капель. Около забрызганных грязью стен поблескивают чистые, как застывшие слезы, крупинки града.
Вымокшая, дрожащая Ардила появляется у входа в полицейский участок. Но шум шагов и громкие голоса отпугивают ее.
Группа идущих в школу ребят заполняет площадь. Они пригоршнями хватают град и швыряют друг в друга. Бегают, смеются.
Из-за угла появляется сержант Жил. Очень высокий, со шпагой на боку, он тяжело стучит сапогами.
Ардила пятится. В нерешительности замирают дети. Потом бросают игру и уходят.
У входа в участок капрал Жанейро ждет сержанта.
— Он уже здесь, сержант.
— Без особых происшествий?
— Да.
В кабинете сержант Жил отстегивает шпагу, кладет ее на письменный стол, запирает дверь на ключ.
— Ну, опять здесь?
Палма, в окружении четырех полицейских, подается вперед.
— Я хочу знать причину!
Не обращая внимания на его слова, сержант занимается лежащими на столе бумагами; одни откладывает в сторону, другие придвигает. Не торопясь, спокойно перекладывает папки. Особенно внимателен он к чернильнице и ручке.
— Причину знать хочешь?
Только сейчас он кажется осознает неуместность этого желания Палмы и сердито пожимает плечами.
— Их много. Вот что: утром в прошлое воскресенье в лавке Миры у тебя была встреча…
— Была, была!.. Значит, это Элиас Собрал, подлый трус!
Крик сержанта прерывает Палму:
— Ты ответишь за это! Это тебе так просто не пройдет! Первый раз ты сел как жулик. Теперь сядешь как контрабандист!.. Ясно?!
— А где доказательства?
— Есть, есть совсем рядом доказательства. И ты даже не представляешь, кто тебя выдал… Хочешь знать?
По лицу его плывет злая ухмылка.
— Жена твоя!
Насмешливый тон сержанта Жила приводит Палму в замешательство. Бычье лицо сержанта расплывается в откровенно издевательской улыбке.
— Не веришь? Я рассею твои сомнения. И сейчас же. Капрал, пойди приведи ее.
Палма поворачивается к двери, которую полицейский оставил открытой.
— Теперь мы тебя проучим, — цедит сержант Жил сквозь зубы. — Выйдешь отсюда шелковым…
Каменные плиты коридора разносят во все стороны звук шагов. Потом шаги стихают. В кабинете с искаженным лицом появляется полицейский.
— Она повесилась!
Сержант Жил, поднеся руки к груди, замирает. Но его ужас длится лишь какую-то долю секунды. Быстро увернувшись от бросившегося на него Палмы, он прячется за письменным столом.
Палма стряхивает повиснувших на его руках полицейских. Сзади на его голову обрушивается приклад, сбивает с ног. Второй удар заставляет его неподвижно вытянуться на полу.
Багровый от ярости, Жил отдает приказание, жестикулирует. Полицейские поднимают Палму и в бессознательном состоянии, с раскачивающейся из стороны в сторону головой и струйкой крови на шее волокут в карцер. Потом сопровождают сержанта Жила в другой конец коридора.
В темноте тело Жулии едва различимо. Подогнув колени и вывернув назад свисающую из петли голову, она полулежит на полу. Одна рука опущена, другая упирается в стену, как-будто все еще пытается дотянуться до зарешеченного окна.
Поборов волнение, сержант Жил возвращается в кабинет. Втягивает шею в плечи, один глаз прикрыт, зато другой глядит сурово, с нескрываемой досадой.
— Закрой дверь, капрал! И пусть кто-нибудь пригласит доктора. Быстро!
Привыкшие к повиновению и дисциплине, полицейские чувствуют, что напряжение спадает. Капрал Жанейро остается в кабинете и как живой молчаливый укор хмуро стоит в стороне.
Спустив очки на нос, сержант Жил начинает ходить из угла в угол. Испытывая явную неловкость, он не поднимает глаз, старается уклониться от встречи с глазами капрала. Он двигается осторожно, не производя шума. Однако, несмотря на все усилия, ему не удается свести случившееся к досадной неприятности. Смерть здесь, в этих стенах. Она растет, противостоит всем доводам, проникает все и скоро о ней станет известно всей округе.
Сержант Жил несколько раз меряет шагами свой кабинет. Потом выходит из участка, предчувствуя, что предстоящая встреча с председателем муниципалитета не сулит ему ничего хорошего.
Спускаясь вниз по улице, он обдумывает, как лучше изложить случившееся. Но все, что приходит ему в голову, никак не оправдывает его. Взволнованный, он видит доктора Эскивела около ратуши, еще закрытой в этот час.
Сержант Жил поворачивает обратно. Идет переулками, стараясь обходить главные улицы. И наконец, дойдя до дома доктора Эскивела, входит в него.
Около полудня он возвращается в полицейский участок.
Во дворе рядом с прислоненными к стене носилками стоит капрал Жанейро и беседует с двумя мужчинами.
— А врач?
— Уже был.
— Хорошо… Можете отнести ее. Идите с ними, капрал.
Сержант Жил садится за письменный стол и принимается писать. В его толстых, неповоротливых пальцах ручка движется с трудом. Головой он помогает перу скользить по бумаге. Услышав шаги, сержант поднимает глаза.
В дверях капрал Жанейро явно ждет какого-то приказа. Сквозь дырявый брезент, которым покрыты носилки, виден труп Жулии.
— Чего ты ждешь?
— Какая-нибудь бумага нужна?
— Нет! Я же сказал — уносите!
Носилки уносят в тот самый момент, когда звенит школьный звонок, возвещая перемену.
Слышится смех, крики, топот детских ног. Дети заполняют площадь и подходят к носилкам. Но присутствие смерти подавляет их любопытство. Притихнув, они замирают.
Ардила жмется к стенам, но неотступно следует за людьми, несущими носилки. У дверей домов толпятся женщины, мужчины выходят, задают вопросы.
Капралу Жанейро не удается разогнать сопровождающую их толпу. Под брезентом в такт шагам несущих покачивается завернутое в тряпки тело Жулии. Сквозь дыру в ботинке виднеются фиолетовые ногти с черной каймой.
Морг на кладбище, среди кипарисов. Капрал Жанейро, войдя, закрывает за собой дверь. Толпа сопровождавших какое-то время топчется у дверей, потом расходится.
Взъерошенная Ардила поднимает морду вверх и принимается выть.
19
Новость мгновенно облетает поселок. На улицах группками собираются люди. Собираются, толкуют о случившемся.
Как всегда полный любопытства, Асдрубал Камашо старается везде поспеть, ничего не упустить. Быть в курсе событий, знать во всех подробностях, кто чем дышит, — его излюбленное занятие. И хотя он по натуре флегматичен, в этом деле проявляет настойчивость, чем вызывает изумление и уважение.
Самоубийство Жулии взволновало его. Он ходит из кафе в кафе, из лавки в лавку, собирая сведения и высказывая догадки. Когда же он узнает, что Палма находится в тюрьме, интерес его только возрастает.
— Так все ясно, — кричит ему с балкона часовщик Амилкар, придерживая съехавший на макушку берет. — Палма занялся контрабандой. Жена его на допросе во всем призналась. А потом, испытывая угрызения совести, удавилась.
Такое быстрое разъяснение случившегося, похоже, не устраивает Асдрубала Камашо.
— И только-то? Хм… Очень уж все просто, дорогой!
Сдвинув на кончик носа очки, он жмурится, ворошит свою память, перебирает и пытается связать самые пустяковые воспоминания. Наконец его осеняет.
— А если это так?.. — потирая руки, смеется он. — Иногда…
И он в развевающемся по ветру плаще направляется к шоссе так быстро, что его живот вздрагивает при каждом шаге. Отсюда, точно с наблюдательного поста, он следит за идущим от дома Элиаса Собрала шоссе.
Очень скоро на шоссе появляется знакомый автомобиль и так же скоро исчезает в направлении поселка. Асдрубал Камашо бежит к своему наблюдательному посту. Вдумчиво, методично ведет он расследование, и вот мимо него, теперь уже в противоположном направлении, проходит все та же машина. За рулем Элиас Собрал.
— Одна-а-ко!.. Это неспроста. Тут-то и зарыта собака. Теперь это ясно, очень даже ясно!..
Он возвращается в кафе. Подходит к столикам, прислушивается к разговорам, внимательно поверх очков смотрит на каждого.
Поглощенный желанием узнать истинное положение дел, он даже не замечает остановившегося у витрины кафе сына Элиаса Собрала.
Диого появляется внезапно. По всему видно, он торопится и нервничает. Глаза его, ища кого-то, скользят по лицам присутствующих. Не задерживаясь, он проходит вперед. У полуоткрытой двери, ведущей во двор его двоюродных братьев, он в нерешительности останавливается. Потом, согнувшись, робко делает шаг вперед.
Неожиданно представшее глазам зрелище заставляет Диого застыть на месте.
На пороге дома под навесом привязан дикий лис. Как заводной, ходит он из стороны в сторону на железной цепи. Странная картина завладевает вниманием Диого. Он стоит, как зачарованный, не в силах отвести глаз от возбужденного, жаждущего свободы зверька.
Огненно-рыжий лис то приближается, то удаляется. Поджарый, он с силой выбрасывает лапы, явно собираясь убежать, но тут же, гремя железной цепью, возвращается. Туда и обратно, туда и обратно, озабоченно, с оскаленными зубами и все время скошенными на Диого глазами — глазами встревоженными, злыми, налитыми кровью, но глядящими трусливо.
— Загипнотизировал тебя?
Диого вздрагивает. Увидев стоящего рядом двоюродного брата, он решает, что тот наблюдает за ним давно.
— Ты был тут, когда я вошел?
— Нет, — отвечает Марио, хитро улыбаясь, — я увидел тебя из окна, когда ты переходил улицу.
— А брат твой?.. Дома?
Марио качает головой. Он без шапки, руки засунуты в карманы дубленки, голова откинута назад. В противоположность Диого, который так похож на мать, Марио вылитый Элиас Собрал. То же худое лицо, длинный с горбинкой нос, широкий рот и тонкие губы. Черты Марио напоминают черты его холодного, расчетливого, хитрого дяди, разве что у Марио колючее, язвительное выражение смягчено свежестью юности. Даже когда он серьезен, в глазах его та же неуловимая ирония.