тела выбросить его на свалку, а я сказала, что взяла бы себе. Он был уже вот такой, взгляните (поднимает чехол из цветастого ситца, которым покрыт диван). Поди погуляй (девочке, которая сидела на диване).
— Он не новый, но все же вещь удобная.
— Хотела я его перетянуть, да не по силам. Вот если б тут был мой второй сын, который сейчас во Франции, тогда другое дело, он…
О сыне, который во Франции.
— А чем занимается ваш сын во Франции?
— Он обойщик мебели. Вот этот стул, и этот, и вон то кресло — все его работа.
— О-о!
— Был у него и свой дом, да сплыл. Тогда он и уехал во Францию, тут ему было никак не устроиться.
— А здесь он еще чем-нибудь занимался, кроме обивки мебели?
— Он только обойщиком работал.
— И мало зарабатывал?
— Гроши. А за аренду дома надо было платить целое конто.
— А где он жил?
— Еще не так давно он жил в своем доме.
— Но в каком районе?
— В Одивеласе он жил.
— Это что, квартал вроде вашего?
— Да нет, это вообще не квартал. Его дом был у самого кладбища, есть в Одивеласе такое маленькое кладбище, там он и жил.
— Вот как. Но конто — это дороговато…
— Конечно, это большие деньги. Сын недавно женился, ну и переехал в новый дом. Новоселье… А потом пришлось отказаться, заработок не тот.
— Сколько же он зарабатывал? Что-нибудь около сотни эскудо в день?
— Да, сотню в день. А хозяину дома каждый месяц выложи конто, как тут обернешься.
— Да уж не обернешься.
— Он и уехал во Францию. Приезжал в этом году, в августе месяце.
— Наверное, купил уже машину?
— Да, машину он себе купил. Теперь копит на участок, хочет купить где-нибудь полдома.
— Ну что ж…
— За этим он и поехал, очень уж ему хочется зажить своим домом.
— Ему лет двадцать или больше?
— Двадцать девятый пошел.
— Вы вдова?
— Нет, благодарение господу, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, муж мой жив…
— А он что делает?
— Работает на стройке.
— А-а, строительный рабочий?
— Да, на стройке работает.
— Подсобником или кем-нибудь еще?
— Нет, он зубильщик.
— Зубильщик? А что это такое?
— Ну, понимаете, пробивает дыры для выключателей, всяких там труб…
— Ах, вот оно что…
— Работа как работа!..
— Ну а он сколько получает в день?
— Полтораста эскудо.
— М-да, маловато. Тут не развернешься.
— По правде говоря, у меня до конца недели всего полторы сотни и осталось, ей-богу! Когда в доме больной… У меня еще четыре рецепта, а я, понимаете, уже выложила в аптеке сто двадцать эскудо, в той аптеке, что там, внизу, а еще эти рецепты… Хотите посмотреть? Вот, видите, я не вру (раскладывает рецепты на столе). Вот эти три лекарства надо еще заказывать. Это чтобы ему можно было в будущем месяце сделать операцию в горле.
— Кому, вашему мужу?
— Нет, моему младшему сыну.
— Ах, у вас еще есть младший…
— Он уже влетел мне в копеечку. Знаете, я пошла к частному врачу, тут неподалеку. И сына повела, потому что ходил он к доктору для бедных, что при страховой кассе, так тот ему одну только микстуру выписал. Мальчишка весь горит, градусов сорок. А тот ему какую-то микстуру… Да это еще не все, вы только послушайте…
Доктор для бедных.
— Прописал ему микстуру, взял мазок да назначил всякие анализы.
— Ба!.. Бабушка!
— А? Что, золотко?
— Хлебца…
— Ладно, сейчас дам тебе хлебца. Ух ты, какой черствый, вчерашний, видать, а может, еще с субботы. Я же видела, что у него температура… не меньше сорока… А он ему одну микстуру… Вон стоит, непочатая, не любит он микстуру. А мне что делать? Ну ладно, думаю, поведу в больницу. Тут мальчишка в слезы, не хочу, мол, в больницу. Боится он ее, никогда там не был. Спасибо, соседка научила: «Да покажите вы его частному врачу, вот этому, нашему, который мою дочку лечил. Он хороший доктор. Ну, уж за визит, конечно, — двести мильрейсов!» Я и говорю себе: «Что поделаешь, видно, придется». Муж как раз за неделю получил. Правда, пришлось рассчитаться с бакалейщиком, но еще оставалось… «Что ж, пойду». И пошла, отдала две сотни за визит, да еще на четыреста он выписал лекарств. Ну, думаю, бедная моя головушка… Пошла в аптеку и говорю аптекарю: «Сеньор Жозе…», ах нет, его не было, жена его была, докторша, хозяйка аптеки. «Сеньора, — говорю я ей, — а что, сеньора Жозе нет дома?» — «Нет, — говорит. — А что вам угодно?»
«Ах, сеньора, моему сыну так плохо, и сеньор доктор прописал ему лекарства, только мне сейчас заплатить нечем». Она мне на это: «Видите ли, сеньора, я вас знаю только в лицо, но мужу моему, наверное, известно, где вы живете?» — «Да, он меня знает, — говорю я. — Мне уже приходилось брать у вас лекарства в долг. В субботу на будущей педеле у мужа получка, и я вам заплачу». — «Хорошо, так и договоримся». И я получила лекарства в долг, на целых четыреста двадцать эскудо. «Завтра, сеньора, я пойду в кассу. Если вы будете так любезны и оставите мне этот рецепт, я спрошу, не оплатят ли его, если, конечно, тот доктор согласится провести его, как положено, через кассу». — «Ладно, вот ваш рецепт».
На другой день записалась я на прием. На другой день, потому что доктор принимает с полвосьмого. Пошла одна, сына оставила лежать дома. А доктор и говорит: «Что такое, сеньора, разве вы Раул?» — «Нет, сеньор доктор, я не Раул, я его мать. Но я хочу просить вашу милость об одолжении… Мне вчера пришлось показать его частному врачу. Был уже час ночи, и мне ничего не оставалось, как свести сына к нему». — «Вы повели сына к частному врачу? Почему не обратились в больницу?» — «Но, сеньор доктор, я была вся потерянная, и мальчику было плохо, вот мы и пошли куда поближе. Не откажите подписать вот этот рецепт, чтоб мне его оплатили…»
— Это был тот самый врач, что прописал микстуру?
— Он самый. Нахмурился так и говорит: «Нет, сеньора, не могу, не нужно вашему сыну это лекарство, им лечили сто лет назад, теперь лечат по-другому. Я не подпишу».
— Ну да, ведь он же прописал вам ту дрянную микстуру!
— Знай себе твердил: «Не подпишу рецепт, и никто меня не заставит это сделать».
— Ну а он сам? Что-нибудь еще прописал?
— Да ничего. Микстуру. Ту же самую микстуру, а она у нас как стояла, так и стоит. Не знаю я, что и как, но только у ребенка с середины июня все держалась высокая температура. Теперь, правда, температуры нет, зато аппетит пропал. Вот и сегодня ничего почти не поел. А тогда я сказала: «Как же так, сеньор доктор?» — «Не подпишу. Не будь у вас денег, вы не пошли бы к частному врачу. Стало быть, и за лекарство заплатить можете». Мне ничего не оставалось, как платить, я и заплатила. Славу богу, что я еще на что-то гожусь… могу еще кому-то приглянуться! Вот так и платила. По сотне в неделю.
Дом, муниципалитет, соседи.
— Сколько вы платите за этот дом?
— Пятьдесят эскудо. Пятьдесят монет за эту развалюху. Ходила я просить жилье, да не дали.
— А куда вы ходили?
— В муниципалитет ходила. Сказала, что лачуга эта вот-вот рухнет. «Так почините», — говорят. А откуда у меня деньги? Тут только тронь, меньше двух конто не обойдется. Куда уж нам! Будь у меня два конто, я бы не торчала здесь, а уехала бы на родину, в деревню.
— Конечно. На эту постройку жаль тратить два конто.
— Еще бы не жаль! Задняя стенка — одно гнилье, ткни пальцем — и рассыплется.
— Ну да, там эта канава, сырость, нечистоты…
— Чего там только нет! Льют из кухни, из умывальни и… ну, в общем, из отхожего места, все туда же! Если бы хоть выкапывали яму, как у нас…
— Вы сделали яму?
— Сделали, хоть копать заставили внизу, возле канавы, но яма готова. Как наполнится, засыплем, рядом выроем другую, и запаха такого не будет. А так что делают? Валят все в канаву, и уж как дождь пойдет — деваться некуда, хоть святых выноси! На прошлой неделе эта несчастная соседка моя, что выше по улице, надумала жечь мусор, а что не горит — не на свалку, как я это делаю, а в канаву. Все туда летит: пакеты, банки, склянки, и туда же ночные горшки опорожняют. Всё, как есть всё. В канаву да в канаву. С улицы поглядеть — у нас вроде бы все в порядке, а вот в кухне — сделала я вчера приборку, подтерла тряпкой, не успела оглянуться — опять сыро. Я к сыну: «Кто тут воду разлил, что вся кухня мокрая?» Да вы присядьте, пожалуйста.
— Ничего, спасибо, я постою.
— А сын мне: «Я еще за водой-то не ходил и ничего не проливал». А вода ручьем течет, к двери подбирается. Ну и ну! Еще слава богу, что чистая вода, а если бы поганая?.. Обождите минуточку, пойду-ка прочищу сток.
— Как тебя зовут, девочка?
— Анабела-Мария.
— Дайте ей кусочек хлеба, она давно его просит, бедняжка!
— Сколько лет вы здесь живете?
— Да уж двадцать пять.
— Двадцать пять лет? И все в этом доме?
— А где же еще? Все двадцать пять тут!
— Скажите, а как вы все-таки сводите концы с концами? Чем вы питаетесь?
— Чем питаемся? Ну, иногда треска с рисом. (Смеется.) А то картошка с треской. (Снова смеется.) Суп с фасолью, или рисом, или же с овощами… картофель.
— А мясо?
— Мясо? Разве что в воскресенье, или случай какой выпадет, что мясо в доме!..
— А молоко?
— Молока у нас в доме не водится.
— А на завтрак что вы едите?
— Да я-то никогда почти не завтракаю. Для сына — он же больной — беру бутылочку шоколадного молока за три эскудо шестьсот рейсов. Поначалу пил, сейчас не хочет. Теперь кофе даю, но оно ему не на пользу, нервный он… А ему все подавай кофе и калач со сливочным маргарином.
— Здесь, в вашем квартале, видно, есть люди, которые живут в нищете, хуже вас?
— О-о! Но есть и такие, что гораздо лучше живут, и зачем они тут остаются, не понять.
— Вот как!
— Всяких проходимцев тут хватает… Из-за них и нам отсюда не выбраться.
— Да что вы!
— А властям нет дела до разных ловкачей, которые и не нуждаются вовсе.