Изразцовый свод отражает (в синих тонах, под цвет моря в феврале, когда рыбачьи лодки и чайки на нем словно застыли) мои былые несбывшиеся замыслы во всей их первозданной чистоте.
Я нежно провожу рукой по благоуханной бархатистости бедра и плеча, они так близко от меня. В близкой и в то же время далекой улыбке я вижу пустоту, в которой скрыто все: эйфория мгновения, прозрачность еще не познанной души (и тут же думаю о завтрашних словах обиды).
Жить мне осталось, вероятно, не так уж много. Зачем же нам друг друга мучить? Зачем подчиняться не для нас писаным законам? Кто может гарантировать, что наши представления о так называемом «сердце» не ложны?
Если ты хочешь меня, возьми за руку и потяни к себе. Мне сорок лет, меня не трудно разорвать на части и по кусочкам съесть. Неужели любовь — одна из форм людоедства? Хуже всего то, что я ее именно так и воспринимаю, в той мере, в какой чувствую себя виновным в растранжиривании собственной персоны, я боюсь в любви тотальных обязательств вроде тех, которыми без колебаний связываю себя как гражданин и патриот.
Я вхожу в клетку, решетка которой отгораживает меня от мира, и выхожу на свободу, улетая сквозь разверстый потолок в невесомость; дни нашей жизни перемежаются снами, и это, наверное, самая драгоценная из свобод. Впрочем, я говорю о тех временах, когда у каждого будет кусок хлеба, а некоторые даже позволят себе роскошь устроить отдушину в потолке. А пока что все это в конце концов не имеет значения.
Кошачий остров! Не подумайте, что он где-нибудь в Бермудском архипелаге или у Малабарского берега[121]. Кошачий остров (если он в самом деле существует) я видел на проспекте Свободы однажды вечером, в канун дня святого Иоанна, когда красным живым огоньком светит в небе ущербный месяц: остров этот выступает из воды (а может, плавает) посреди озера с парой лебедей, недалеко от площади Реставраторов (сами знаете где). И на нем мяукали кошки, даже не кошки, а котята с робкими, испуганными глазами, голубыми или зелеными.
Я поинтересовался, откуда их здесь столько. Мне указали женщину, которая их кормит. И когда город затихает, совершаются невинные преступления, сделки кошачьего бизнеса.
Домашние кошки нередко приносят котят, которых никто не хочет держать в доме. И вот жалостливые души, у которых рука (у душ есть руки, хоть они не всегда изволят это признавать) не поднимается умертвить даже слепого котенка, несут их на остров. Может, кто-нибудь их возьмет. Такова основа бизнеса, где в ходу сребреники Понтия Пилата и любовь к кошечкам. Регистрирует и оформляет сделки только луна по понятным для вас причинам…
Некоторые котята живут на острове по полгода, а для них это все равно, что для нас полдюжины лет. Случается, самые смелые переправляются, преодолев ужас перед водной стихией, через полоску воды, отделяющую их от мира, и тут нередко попадают под колеса автомобиля. Если кому-нибудь, кому известен этот островок, понадобится котенок для какой-нибудь некоронованной принцессы, этот человек приходит сюда под покровом ночи и вступает в переговоры с таинственными (и невозмутимыми) посредниками (в юбках).
Городские законы тут, разумеется, ни при чем.
Где я и где ты? Ты меня совсем не знаешь, а мне известно только, что от тебя эти мхи, капельки крови, опавшие лепестки слов, бездонная пропасть сновидений, скрипучая ржавчина жестов. Где кончается мое изваяние, мое отражение в воде, и где начинаешься ты, другая особь, другая личность, аромат юности, запах смерти, жупел, смуглая фигурка на красном покрывале, предмет эгоистической страсти? Как единое целое ты вовсе и не существуешь.
Сегодня я проснулся в печали, каким-то опустошенным (есть ли на свете дружба?) и вспомнил о тебе, ведь ты лишилась всего (имя у тебя, правда, осталось), и я подумал, до каких пор тебе будут разрешать видеться с твоей собственной дочерью.
Судебный фарс — самая отвратительная комедия! Купленные свидетели присягали этой пародии на правосудие, что были твоими любовниками! В каком году мы живем, неужели в 1974? Что значит слово «мать» для этих испускающих горестные вздохи лицемеров, способных втихую на гнуснейшее преступление?! И что оно значит для твоего «бывшего», который все это подстроил?!
Меж безднами истины, возле стен сомнения есть, безусловно, какое-то пространство для беспокойства (что есть истина и что — ложь?). Но мыслимое ли дело пойти на такую подлость, подкупить свидетелей, чтобы отнять дочь у матери?! Да, для очень богатых людей это вполне возможно. Для них вообще нет ничего или почти ничего невозможного, они способны даже на убийство — лишь бы оно не бросало на них тени, за что они хорошо заплатят.
Даже защитника можно заставить усомниться в невиновности подзащитной и потерять веру в правосудие. О сеньора Фемида, рыжая красавица с пустыми глазницами!..
Бедная моя подруга, как легко от тебя отделались! Как это просто и элементарно — выбросить на свалку слабого! И какой простор дан сверкающим крыльям властителей наших судеб!
На повестке дня — увеличение заработной платы.Усилившийся за последние годы рост цен продолжает создавать трудности почти во всех областях экономической жизни.
Однако если крупные финансово-промышленные объединения имеют возможность компенсировать увеличение
себестоимости продукции за счет повышения цен на производимые товары, — причем прибыли не уменьшаются, скорее, даже возрастают, — то мелкие производители и наемные рабочие такой возможности лишены, и на их плечи ложится практически все бремя дороговизны.
Снижение покупательной способности и рост долговой зависимости наемных рабочих не могут не иметь серьезных социальных последствий, особенно когда подтвердится, что увеличение заработной платы, как это видно из официальных статистических данных, отстает от роста цен на предметы потребления.
Таким образом, на повестке дня стоит увеличение заработной платы, что, кстати, вытекает также из руководящих официальных документов (закон о национальном бюджете, план развития № 4), имеющих целью повышение уровня жизни населения и «улучшение распределения национальных богатств»!..
За ночь у меня отросли усы. Я ужаснулся, взглянув на себя в зеркало: каштановые, светло-рыжие и грязно-белые. Трехцветные усы с обвисшими кончиками. Такое я видел только на Северном Редуте, когда смотрелся в карманное зеркальце: заросшая и худая физиономия. Ладно, сейчас мы пойдем и сбреем их.
Ночь с ее минами-ловушками и аэростатами из голубого тумана задерживалась дольше обычного на улице в этот утренний час. Вот мужская парикмахерская, хвост до самого угла. Не может быть! Это же не бензоколонка!
Стою, жду, очередь не двигается, время тоже вроде бы стоит, только нервы мои тикают. В витрине — муляжи, модели причесок, а под ними прейскурант с астрономическими цифрами.
Движется почетный эскорт белых лебедей, а за ним — грузовик, груженный треской; люди открывают рот, кто от удивления, кто от того, что слюна побежала. Амазонки в полицейской форме вежливо взимают штраф со спекулянтов. По обочинам гниют пустые автомобили, среди них даже шикарные (редко). У входа в контору стоит страж с хлыстом в руке, освещенный не померкшим еще светом фонаря. Вот как? И это в половине десятого?!
«До пятницы мяса не будет, как тут дотерпеть…» — произносит бородач, что стоит передо мной в очереди, которая не продвигается. Почем теперь кило? Ого-го, вот это да! Очередь озабоченно молчит… Тишина с почтением скользит по лабиринту Байши с ее голубятнями, трепещет над стрижеными головами евнухов, стаскивающих шапки при виде колесницы с сокровищами. Вздрагивают занавески, за которыми укрылась любовь. А ведь недоедание губит любовь на корню.
Но вот с небес падает луч, и вспыхивает купол собора, светится арка на улице Аугуста, покрываясь серебряными блестками, и начинаются похороны: хоронят призвания, профессии, предприятия, предпринимателей, которые вместе образуют процессию на колесах, а впереди шествуют скелеты в нанковых фартуках с кусачками в руках. И город вдруг разражается воем.
Из газет.
Сегодня ночью был ограблен магазин самообслуживания «Экономия» на улице Кошта Кабрал, 2742, принадлежащий фирме «Нативидаде, Оскар и Мело».
Грабители унесли несколько блоков сигарет, значительное количество напитков, колбасные изделия, электробритвы, рюкзаки для транспортировки украденного и другие товары, еще не полностью учтенные. На месте преступления был устроен пир: на закуску пошли жареные цыплята, ветчина, колбасы, сыры разных сортов, сливочное масло и маргарин, пудинги и пирожки; распивалось пиво и прочие отечественные и импортные напитки.
Пребывай, дорогая, в замкнутом круге своего совершенства. Продолжай в том же духе. Твори добро в своем микромире. Твое место — там. Продолжай ненавидеть всяческое насилие, в том числе и революционное. Упивайся благолепием церковных песнопений. Ты не замечаешь, сколько повседневной лжи вокруг тебя. Проходишь рядом, спотыкаешься об нее, но не видишь. Блажен, кто обрел покой и безмятежность духа! Ты обрела их. Но ты, наверное, знаешь, что таблеток против душевного смятения не бывает. Ты любишь говорить об эстетических и морально-этических ценностях. Тебе по душе фрейдизм. Ты восстаешь, если кто-нибудь здесь, во Франции, оскорбляет твою родину. Но ты подумай, действительно ли они ее оскорбляют, когда спрашивают о трущобах, существующих не только у нас? Однако поинтересуйся статистикой, спустись с небес на землю, разгреби навозную кучу, только так можно что-то увидеть. Никто не желает тебе зла, поверь мне. Я, как и ты, ярый противник ненависти и жестокости. Но что ты знаешь о жестокости преступлений, совершаемых под личиной правосудия, когда палач, свершив кровавое дело, протирает руки одеколоном? Что ты вообще знаешь о жестокости, друг мой? Одни жестокие времена сменяются другими. И нужно иметь острое зрение, чтобы разглядеть в окружающей тьме силуэты чудовищ, которые разгуливают среди нас, быть может, рука об руку с небесными созданиями вроде тебя.