— Жара полезна, — заявила Марга, вытянув ноги и приподняв юбку. На ее толстых бедрах были видны ямки среди отложений жира.
— Не знаешь, где сейчас остальные?
— Что — поискать?
— Зачем? Я могла бы предложить занятие поинтереснее…
Это была уже не болтовня, это был переход в лобовую атаку, возмездие Дитеру. Короче, смена лошадей на марше или скрипок в квартете. Ей надо было доказать, что она может обойтись и без него, а мне отводилась роль реквизита в этом спектакле.
— Ты была права, суп и в самом деле дрянь… — Я бегом ринулся к уборной и забаррикадировался там наглухо.
— Может, тебе бумажки принести? — с издевкой крикнула Марга мне вслед. Я просто диву давался, как она умеет держать себя в руках.
Передышка…
Я сидела на кухне, курила и благодарно втягивала в себя вместе с дымком сигареты воцарившуюся в доме тишину. Когда я подняла голову, то увидела знакомое лицо старухи в черном платке, прижавшееся к стеклу окна с той стороны. Ее потухший взгляд был устремлен прямо на меня. Когда я взглянула в окно еще раз, там никого не было.
Я подбежала к окну, распахнула створки — двор точно вымер. На лестнице послышались усталые шаги Герда. Стукнула дверь, ведущая в его комнату. Потом все опять стихло. Несмотря на жару, меня бил озноб. Я пошла в комнату Герда. В непроветренном помещении было душно. Герд сидел за столом, опустив голову.
— Что, плохо?
— Пройдет…
— Или ты разочарован?
— Даже клоун не может смеяться без передышки… Хорошо, что ты пришла. Побудь со мной.
Около стола стояла непочатая бутылка. Я поставила ее перед ним: может, полегчает? Он отодвинул ее в сторону. Я положила руку на его горячий затылок. Он склонил голову, как на плахе. Может, это было ловушкой? Действия сраженного противника непредсказуемы. Я хотела убрать руку, но он удержал ее. Потом прижался ко мне головой.
Сверху спускался по тонкой нити паук — он оборудовал себе сеть в щели между кирпичной кладкой и незаштукатуренным дверным проемом. Через окно был виден двор: вымершие руины, замаскированные под стройплощадку.
Взгляд Герда, казалось, пронизывал меня насквозь. Или опять мое тело начало растворяться? Вот это был бы подходящий выход. Бестелесных нельзя свалить наземь, и никто не заставит их обнажать свою сущность. Я приготовилась к обычному акту насилия: по логике вещей мы должны делать то-то и то-то, так-то и так-то… Я расслабилась, уже заранее готовясь подчиниться, прежде чем окажусь в «замке». Кожа на затылке покрылась мурашками еще прежде, чем ее коснулось дыхание Герда. Но самого ужасного не произошло. Вместо мертвой хватки были слова.
— Иллюзии кончились, — сказал Герд. — И глупо этого не видеть.
Он никогда не совершал опрометчивых поступков, отчего меня просто тошнило и во мне гибли все непосредственные движения души. Я была готова отразить любое нападение, но только не этот вопрос:
— Что же теперь делать?
Я не могла понять, почему именно от меня он ожидал ответа, который искал и не мог найти. Более тридцати лет я служила ему совсем для другой цели.
Снизу донеслись крики, но Герд, казалось, их не слышал.
— Дублеру клоуна пора на манеж, — сказала я. — А может, ты сумеешь заснуть?
Я понимала бессмысленность своего совета, но лучшего предложить не могла.
Внизу, на кухне, стоял Дитер.
— Каков следующий пункт программы?
В самом деле, что же теперь делать? — стучало у меня в висках.
— Прогулка! — объявила я. И рассказала, как наверху, в приграничном лесу, мы нашли когда-то женскую туфлю.
Дитер поморщился.
— Ботаника… — проворчал он. — При такой-то жаре…
Совершенно неожиданно мою идею поддержала Марга.
— Если тебе лень сделать три шага, мы пойдем одни. — Она обняла Рени и объявила: — И вообще нам мужчины ни к чему, правда?
Как видно, в группах по интересам произошли изменения, которые я заметила только теперь. Рени смущенно хихикнула. Со двора на кухню вошел Хеннер.
— Турпоход! — провозгласил Дитер.
— Только сперва переодеться! — скомандовала Марга.
Они с грохотом двинулись вверх. Бедный Герд, подумала я.
Он спустился по лестнице — молча, белый как мел.
— Ты уходишь?
— Мне надо в деревню. Сегодня привезут цемент.
Опять отговорка? Герд ушел усталый, опустошенный. Мне хотелось приласкать его, но я стояла, точно пригвожденная к полу.
Гости спустились шумной гурьбой. Марга напевала: «В горах, когда роса…» Они с Рени держались за руки.
Во дворе я увидела Гизелу.
— Ну как кабан — понравился?.. Я просто жаровню хочу забрать.
— Спасибо, — ответила я. Ее приход вызвал у меня недоумение: чего ей нужно на самом деле?
Жаровня отмачивалась, ее надо было еще помыть.
— Идите, — сказала я Марге. — Держитесь все время той стороны ручья, я вас скоро догоню.
Герд сел в машину и прихватил с собой Гизелу. Я поспешила, чтобы успеть за гостями. За садом, на краю дороги, сидел Хеннер.
— Я тебя дожидался, а то мы так никогда не поговорим…
Я хотел поскорее исчезнуть, чтобы только не делать хорошей мины при плохой игре и никого больше не видеть. Я истосковался по покою. И тут — на тебе! — появляется эта Гизела, строит мне глазки, облизывает пересохшие губы. Б. В. в отлучке, говорю я себе и направляюсь мимо нее. Она преграждает дорогу:
— Прихвати, если едешь в деревню! Я просто приходила за жаровней…
Пока мы ехали через поле, она не проронила ни слова. Только когда перед въездом на шоссе я даю сигнал левого поворота, она тянет руку к щитку приборов и переключает сигнал на правый поворот.
— К Вишневой горе — в другую сторону…
И это уже не просьба, это требование, приказ!
Я вижу, как ветровое стекло заваливается набок — сначала медленно-медленно, потом переворачивается, вертится как бешеное… Это обойдется недешево, слышу я каменщика. А что ты, собственно, собираешься строить? — осведомляется Вицлебен. Ребайн ухмыляется: тебе придется еще платить и платить. Здесь, по-моему, не совсем уютно, хихикает Гизела, длинные ноги Рени торчат, как концы пружин из изъеденной молью кушетки, фотокамера с коричневыми сосками нацеливается на меня, машина останавливается, хлопает дверь, я слышу хриплый крик — это мой голос, мне странно его слышать, и я остаюсь один. Я даю газ. Я вижу дорогу, которая пожирает меня, втягивая в свое чрево, — нескончаемая утроба.
На мне нет никакой вины — я от него ничего не требовала и вообще молчала. Разве что попросила: может, он захватит меня с собой, если едет в деревню? Не так уж и много я просила.
В машине он со мной не разговаривал. Правда, все равно это действовало на меня так же, как если бы он делал ударение на втором слоге. То, что его мучат какие-то заботы, я заметила еще в прошлый раз на Вишневой горе. Конечно, я понимаю: когда у кого-то накипит на душе, он может сорвать свою злость неизвестно когда и на ком. Но что Герд может так реагировать, я уж никак не ожидала. Я просто хотела дать ему понять, что, если он не против, я тоже поехала бы с ним на Вишневую гору…
А когда он потом начал кричать, и все на одной ноте, кто же может такое выдержать — я и выпрыгнула из машины и побежала вниз по шоссе. В поле работали люди, они все видели и слышали. Я знала, что теперь слух дойдет и до моего Роткопфа. Но мне уже было все равно: я бежала, пока сердце не начало выскакивать у меня из груди. И по-прежнему слышала его крик — на одной и той же ноте…
Новости, которые попадают в деревню не со стороны железной дороги, колесят ужасно долго, прежде чем доходят до меня. Но в конце концов все же оказывается, что у меня не меньше глаз и ушей, чем у всех нормальных людей в деревне.
А эту новость, как мне иной раз кажется, я узнал последним. Ее мне принесли утренние сменщики: Гизела, твоя законная женушка, бродит вокруг Фронхага, как одичалая сука…
В общем-то, меня это не удивило — Гизела всегда искала в жизни чего получше. Я не стал отвечать напарникам, зато порядком понаслушался от них едких словечек в свой адрес. Их речи сводились к одному: если бы это случилось с кем-нибудь из них, все решалось бы просто — штаны на замок, а ее — вон из тепленького гнездышка!
Я думаю, они, наверное, уже давно подсмеиваются надо мной. И в груди у меня от таких мыслей начинает чудно так потягивать. Нет, нельзя поддаваться. Какой же чудак будет останавливать мельничное колесо в половодье! Тут только один выход: подождать, пока вода спадет сама собой. Между прочим, работа на железной дороге приучила меня не только к пунктуальности, но еще и к терпению.
Что уж случилось, того не изменишь. И слова тут не помогут. Болтовни хватает только на три угла, любил повторять отец, из четвертого ее выдувает ветер. Нужно уметь выжидать. Несчастья не будет, пока ты его сам себе не накличешь. Ну а те, наверху, уже понесли заслуженное наказание.
Так бывает: сначала ночь, потом тьма рассеивается, а вместе с ней исчезают ночные призраки.
Все, что мы могли сказать, было сказано, больше никто не хотел откровенничать. Болели раны, которые мы опять вскрыли. Только Дитер все никак не мог утихомириться и подбивал нас на новые и новые проделки, чтобы заполнить внезапно возникшую пустоту. У него появилась прямо-таки организаторская мания. В конце концов ему удалось уговорить компанию отправиться в лес на прогулку.
Я обливался потом, даже сидя на скамейке. Неужели еще придется тащиться пешком по открытому полю до самого леса? Воздух был горячий, как в духовке.
Мы еще не добрались до края приусадебного участка, а я уже лишился сил. Я сказал, что догоню их вместе с Анной, и начал искать какой-нибудь тенистый уголок. Рени, Марга и Дитер скрылись в направлении ручья, еще какое-то время до меня доносился их смех. По всей вероятности, их смешила моя медлительность. Между мной и Рени возникло непривычное отчуждение. Мне доставляло обиду, что она не обращала на меня внимания, хотя я был рад хоть немного отдохнуть от ее бесконечных затей.