световые сигналы. Они шли из темноты ночи. Зеленые знаки то вспыхивали, то гасли. Примерно так я себе представлял лазерные лучи. А что, если это сигналы из космоса? Очень даже возможно. В Пелицхофе, все хотя и не стерильно из-за мух, на которых злилась моя мать, зато пыли меньше, чем в городе, и поэтому здесь можно увидеть больше звезд.
Я открыл оконный люк и не мог удержаться от смеха. Сигналы действительно предназначались мне, но посылал их не Млечный Путь, а кот Мунцо. Он разбудил меня, желая сообщить, что хотел бы спать у меня в ногах, как это делали в средневековье оруженосцы, охраняя сон своего рыцаря. Я как-то видел это в одном классном фильме.
В доме вдруг что-то задвигалось. Наверное, я разбудил своим смехом бабушку. Она вошла в каморку с фонариком в руке, и я снова расхохотался. Бабушка и без того толстая, а тут на ней была еще широченная ночная рубашка — видно, из прошлого столетия, когда ткань еще не экономили. Все в бабушке показалось мне очень уютным: и мягкий живот под рубашкой, и свернувшаяся калачиком седоватая коса.
— Тебе нехорошо? — спросила бабушка.
Я рассказал ей о лазерных лучах, которыми разбудил меня кот Мунцо. Бабушка назвала меня фантазером, подтолкнула к кровати и хотела сбросить оттуда кота (в столь неурочный час она не решалась воспользоваться своим зычным голосом). Мунцо с достоинством поднял голову и уставился на бабушку. Мне показалось, что я отчетливо видел зеленые лучи, исходящие из его глаз. Эти глаза действительно обладали какой-то таинственной силой. Во всяком случае, бабушкина рука бессильно опустилась, и, пожав плечами, она, прежде чем уйти, еще раз прошептала, что я фантазер. Отец, однако, считает, что я ничего не выдумывал: кошачьи глаза действительно могут вбирать в себя свет, а затем излучать его.
Через несколько дней после того, как я подружился с Мунцо, Рваное ухо, перед нашим домиком остановилась шикарная машина родителей моей матери — Паризиусов. Они хотели, чтобы я тут же поехал с ними ненадолго в Нигенбург, решив, что в деревне мне будет скучно. По-видимому, эту мысль им внушила мать, которая всегда говорила, что в этой дыре нет ничего интересного. Мне не хотелось, чтобы меня увозили, но и спорить со старыми людьми я не решался. Поэтому я лишь глупо улыбался.
— Что это с ним? — спросила бабушка Паризиус. Она посмотрела на дедушку Паризиуса и показала на меня пальцем. — Ребенок в одиннадцать лет так себя не ведет. Быть может, он отстал? Я имею в виду — интеллектуально.
Тут я заулыбался еще глупее.
Дедушка Паризиус привык выражаться очень четко. Он тут же сказал своей жене, чтобы она не порола чепуху.
Бабушка Хабенихт заметила, что мне не хотелось уезжать из Пелицхофа. Она так злорадно улыбнулась другой бабушке, что глаза почти исчезли в складках ее улыбки. Она пожала плечами, как бы говоря: ничего, мол, не поделаешь. К сожалению, вслух она этого не сказала, а стала вести себя, как тот волк, который хотел обхитрить семерых козлят. Тоненьким голоском она проговорила, что нигенбургские дедушка с бабушкой тоже хотели бы побыть со мной и что я должен быть добрым и послушным мальчиком. В ее голосе было столько фальши, что я тотчас ее раскусил. Жаль, что старики из Нигенбурга ничего этого не заметили. Отец уехал на рыбалку, дедушка работал с лошадьми в лесу, а Мунцо где-то дрых. У меня не оказалось заступников, и мне пришлось сделать одолжение и поехать в Нигенбург.
Перед отъездом мой дедушка Паризиус еще закупил сотню яиц, и бабушке Хабенихт пришлось выбирать яйца с коричневой скорлупой, те, что снесли родайлендские куры. Дедушка просветил меня, сказал, что, как современный человек, он поддерживает индустриальные методы в сельскохозяйственном производстве, однако яйца предпочитает есть от «зеленых кур», то есть от тех, которые гуляют по траве и питаются дождевыми червями.
Доктор Паризиус работает хирургом в Нигенбургской больнице и одновременно является отцом моей матери. У него ужасно чистая работа, и ему приходится постоянно мыть руки. Поэтому время от времени он позволяет себе грязные словечки, произносить которые мне запрещено. Его любимое слово «дерьмо», которое является вежливой формой для более грубого выражения. Супруги Паризиус живут в старом доме. Это, по их мнению, солиднее, чем жить в новостройке.
Бабушка Паризиус — дама с изысканными манерами. Она, конечно, тоже старая, хотя и не признается в этом. Она красит волосы и вовсю пользуется косметикой. Бабушка работает в магазине моды «Люкс» и говорит, что продавщицы там должны выглядеть так, чтобы покупатель при их виде не убегал из магазина, чему в некоторых универсамах были бы только рады, особенно вечерами. Моя бабушка так занята своей работой, домашним хозяйством и косметикой, что у нее на это уходит две рабочие смены. Поэтому она страдает от стрессов. Дедушка Паризиус говорит, что эту болезнь прооперировать невозможно. Бабушка Хабенихт работает приемщицей яиц, стало быть, тоже в торговле, однако ей лучше, потому что в деревне люди могут выглядеть такими, какие они есть, и у них почти не бывает стрессов.
Я быстро привык к автомобилю марки «гольф». Дедушка ездит на нем не потому, что он сделан на Западе, а потому, что у него хорошая конструкция. Я считаю, что отцовский мотоцикл тоже прекрасно сконструирован.
В Нигенбург мы приехали быстро. Наверное, потому, что у нас слишком мало наклеек с надписью «Я езжу не больше 80 в час», зато у многих машин на заднем стекле написано «Куплю ваш металлолом». В Нигенбурге сэкономленное на езде время было снова потеряно: бабушке приспичило заехать в магазин «Детский мир», и дедушке пришлось долго искать место для стоянки, которых в городе явно не хватает.
Бабушке вздумалось покупать мне несметное количество всяких трусов, маек, носков и брюк, и она вступила в дискуссию с продавщицами из-за ассортимента, в чем я совершенно не разбирался. Меня разозлило, когда она принялась рассказывать посторонним людям, что я весь обносился и что ей приходится полностью одевать меня, так как отец уделяет этому недостаточно внимания. Я топнул ногой, чего не делал уже давно, и хотел уйти из магазина прямо без брюк, однако бабушка схватила меня за руку, а дедушка обозвал ее «дерьмом». Я бы с удовольствием перевел это слово на современный язык, однако не хотел поднимать скандала. Странно, почему от ребенка требуют примерного поведения, а для взрослых это совсем не обязательно.
Тут бабушка заявила, что она имела в виду совсем другое. Это извинение показалось мне слабым. У человека есть голова на плечах, и он не может думать одно, а говорить другое, если она у него работает. Когда взрослые говорят или делают ребенку плохое, они всегда утверждают, что хотели добра. Наверное, это добро не приходит им на язык и не дается в руки, поэтому их следует прощать. Я простил бабушку, даже когда она заставила меня дома раздеться догола и выбросила мою старую одежду, а меня отправила мыться в ванну.
У них такой большой дом, что в нем умещается целых две ванных: одна — наверху, другая — внизу, одна — чтобы мыться утром, другая — вечером или что-то в этом роде. Мне разрешили пользоваться большим количеством шампуня, который назывался «Зеленое яблоко». Поскольку зеленые яблоки несъедобны, а выбрасывать их жалко, из них делают всякие моющие средства. Во всяком случае, этого добра везде навалом.
Если не считать того, что меня слишком часто заставляли мыться, жизнь у дедушки с бабушкой мне нравилась. Особенно я обрадовался, когда позвонила моя мать.
— Как дела, золотко?
— Прекрасно. А у тебя?
Мать слегка всплакнула, я тоже чуть не разревелся, потому что она находилась в стране, которая намного дальше, чем Карл-Маркс-Штадт. Из-за большого расстояния мы вдруг почувствовали, как любим друг друга и как нам друг друга недостает. Мне не хотелось, чтобы она клала трубку, и я ужасно долго болтал о Пелицхофе, о краснохвостах, о гусеницах, о мышах и о верховном коте Мунцо, с которым я подружился.
В конце разговора настроение у меня упало, потому что она спросила, хорошо ли я себя веду. На это я ей ничего не ответил. А еще она забыла передать привет моему отцу, поэтому и я не стал передавать привет ее подруге с лысиной. Потом некоторое время она говорила с бабушкой о деньгах, которые следовало передать с одним человеком, выезжающим в Венгрию. Насколько я понял, там на базаре продавались платья из такой старой и застиранной материи, что она опять считается очень модной.
Целый день дедушка Паризиус проводил в больнице, зато моя бабушка, к сожалению, взяла отпуск, чтобы присматривать за мной. Она тоже неплохо водит машину, и мы с ней немного поездили по окрестностям и обошли все кафе-мороженое. Это мне очень понравилось.
Но от своей красоты бабушка в отпуск уйти не могла. Насколько я понимал, это было связано с ресницами, волосами и ногтями.
После обеда я оставался в большом доме совсем один и скучал по своему другу, коту Мунцо. Бабушка терпеть не могла в доме животных. Даже мух.
И раз уж в доме не было даже кошки, мне приходилось играть с самим собой. Я был Виннету и его противником. Одновременно надо было с самим собой бороться, и я принес из подвала маленький топорик и представил себе, что это томагавк, он вдруг выскользнул у меня из рук и со свистом, пролетев по гостиной, врезался в кожаную обивку дивана. Все дело было в плохом качестве обивки. Насколько я слышал, этот диван стоил несколько тысяч марок. Но если он не мог выдержать даже маленького топорика за три с половиной марки, то вся эта роскошь ничего не стоит.
В дверях вдруг показалась бабушка. Поначалу она еще выглядела как дама: со свежей прической и с накрашенными ногтями. Но потом бабушка вдруг запустила свои накрашенные ногти в прическу и заорала, как Бад Спенсер в фильме «Плоскостопный на Ниле», что я негодный, гадкий мальчишка, что я пошел в своего отца, который, как известно, тоже никуда не годится.
Я смутился и испугался, и мне, конечно, было ужасно жаль, что топорик выскользнул у меня из рук. Я даже несколько оробел перед бабушкой. В отчаянии я попытался прибегнуть к лазерным лучам, как кот Мунцо. Я не произнес ни слова, а только глубоко втянул в себя воздух, сощурил глаза до тоненьких щелочек и медленно повернул голову в направлении бушевавшей бабушки. Я пытался послать лучи, но не попадал в цель. Зато бабушкина рука попала мне прямо по лицу. Тут в дверях появился доктор Паризиус: