Рене торопливо подходит.
Ты можешь пойти пока на веранду — собрать шезлонги! (Снова задушевно.) Я люблю этот мирный вечерний час!
Р е н е (выходит на веранду). Сейчас же, maman.
Марианна усаживается на подушку около Алеку.
Д у к и. Супруги Замфиреску! Они смешные. Все время ссорятся и тут же мирятся.
А л е к у (задумчиво). К счастью, она еще так хорошо сохранилась.
М а р и а н н а. Дядя Алеку! Расскажите нам что-нибудь красивое! Что-нибудь экзотическое!..
А л е к у. Вы обращали внимание, что закат пробуждает в глубинах нашего сознания давние, древние воспоминания. Память о тех временах, когда человек еще ходил на четвереньках, а не во весь рост, прыгал, а не передвигался шагом. И душа, как взбаламученная река, перестает быть чистой и прозрачной, со дна поднимаются темные мысли, неведомые дотоле чувства. В момент, когда заходит солнце, даже самый честный, самый кроткий человек способен на преступление.
М а р и а н н а. Великолепно! А теперь все наоборот!
А л е к у. Пожалуйста! В эти мгновения очертания смягчаются, стираются и из человеческой души тоже уходит все резкое, жестокое. Люди становятся ангелами. Душа преображается, уподобляется мягкой, томной, разомлевшей от солнца природе. Человек впитывает в себя картину заката, словно пьет легкое вино, словно вдыхает пьянящий гашиш…
С ю з а н н а. Кажется, гости пришли. Я слышу их голоса. Рене, что ты там копаешься? Иди к нам, сядь поближе!
Р е н е входит. Сюзанна указывает ему на подушку у своих ног. Изображает на своем лице сияющую улыбку. Все принимают выигрышные позы.
Д у к и. Ой, я уронила кисть и измазала портрет Сюзанны! Какай жалость! Такой чудный портрет! Ну ничего. Я напишу с нее еще много других.
З а н а в е с.
Хория ЛовинескуСМЕРТЬ ХУДОЖНИКА{17}
Перевод Л. Ульяновой
Маноле Круду, 58 лет.
Влад, 30 лет }
Тома, 24 года } — его сыновья.
Клаудия Роксан, 40 лет.
Аглая, 40—45 лет.
Кристина, ее дочь, 17 лет.
Домника, 85 лет.
Доктор.
Юноша, репортер.
Действие происходит в наши дни, в течение лета, вплоть до осенних дней.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Дом скульптора Круду в Снагове, курортном предместье Бухареста.
Обширный холл. В глубине стена, почти целиком из матового стекла, за нею — мастерская. Из холла раздвижные двери ведут в сад, тянущийся узкой полоской вдоль самой рампы. Сценическая конструкция выполнена площадками, причем мастерская занимает верхний, а сад — нижний планы.
Ночь. В мастерской темно, холл тонет в полумраке, в саду рассеянный лунный свет. Мгновение все неподвижно, потом в мастерской блеснул, заскользил по стенам огонек, намечая контуры причудливо меняющейся тени. Благодаря игре света тень становится то гигантской, то карликовой. Все это должно длиться не дольше, чем нужно для создания впечатления чего-то странного. Свет в мастерской гаснет, и в дверях появляется М а н о л е К р у д у. Это еще красивый мужчина, массивный и крепкий, с густыми, сильно поседевшими волосами; кажется, что ночью он поражен необъяснимой робостью, ощупывает предметы и ищет дорогу, будто слепой. Подойдя к двери в сад, останавливается.
М а н о л е. Нет, ничего не изменилось. Узнаю все вещи, и вещи узнают меня. Все стоит на своих местах — надежное, устойчивое. (Хочет шагнуть и вдруг отдергивает ногу, будто ступил в пустоту.) Опять я увидел пропасть. (Хрипло, сдавленно смеется.) Какая может быть пропасть в саду, сумасшедший! (Делает еще несколько шагов.) Мне нужно отдохнуть. Я устал от поездки. Да, так. Виновата усталость. (Подходит к скамейке, где вдруг шевелится кто-то, скрытый от нас до сих пор кустами.) Кто здесь?
Д о м н и к а. Я, сынок. На воздух вышел?
М а н о л е. Ты, Домника? Что ты тут делаешь, в такое время?
Д о м н и к а. Спать не могу. Жарко, вот косточки-то и поют. Тоже вон и на луну и на деревья гляжу… А у тебя болит что?
М а н о л е (садясь). Нет, ничего не болит.
Д о м н и к а. Слыхала, хвораешь ты?
М а н о л е. Долетел слушок? Неправда это. Сердце немного беспокоило. Теперь хорошо. С такими болячками еще лет двадцать прожить можно. Отец умер в девяносто, а мне всего пятьдесят восемь. Тебе сколько?
Д о м н и к а. Восемьдесят пять, сынок.
М а н о л е. Видишь? А мне только пятьдесят восемь. В полной силе.
Д о м н и к а. Правду говорят, что дошел ты, как Александр Македон, до самых земель индийских? Долгонько тебя не было, Маноле?
М а н о л е. Четыре года. А ты не переменилась.
Д о м н и к а. Только к смерти чуток поближе. Чуток да еще чуток, глядишь — и готова, отбегалась. Ладно, хватит мне. А уж и рада я, что тебя еще повидать довелось. Своим молоком тебя выкормила, на своих руках вынянчила. Забыл небось, как звал меня? Няня Домника.
М а н о л е. Помню, не забыл. Как с тобой Аглая обращается?
Д о м н и к а. Хорошо, ничего не скажешь. Кормит вволю. Покрикивает, правда, да я цельный день у себя в комнатушке сижу. Ты по-прежнему большой человек, Маноле? Пишут еще в газетах про тебя? Ай обнищал, потому и домой воротился?
М а н о л е. Не обнищал. Куда деньги девать, и не знаю.
Д о м н и к а. Не греши языком. Деньги — вещь хорошая. Да и двое сынов у тебя. (Пауза.) Верно, что и Тома возвращается?
М а н о л е. Так Аглая говорит. Писал будто бы.
Д о м н и к а. Тома на тебя похож. Доброе семя твое. Влад-то хоть и строгает камень, как ты, а все как не твоя кровь.
М а н о л е. Одержимый он. Я таким же в молодости был.
Д о м н и к а. Дикая яблонька он.
Пауза.
Знаешь, он все вокруг девчонки вьется.
М а н о л е. Что за девчонка?
Д о м н и к а. Аглаина дочка.
М а н о л е. Скажешь тоже… Ребенок она.
Д о м н и к а. Подросла, пока ты не видел. Семнадцать годков.
М а н о л е. Владу-то тридцать. Не дурак же он с младенцем связываться. Мужчины из нашей семьи всегда были избалованы женщинами. (Смеясь.) Язык у тебя не состарился, Домника. Такой же острый.
Д о м н и к а. Хозяину, когда возвращается, надобно про все знать. А тебе кто скажет? Аглая? Вокруг пальца она тебя обвела, будто и не прислуга вовсе, а бог знает кто.
М а н о л е. Она не прислуга. Экономка она.
Д о м н и к а. Все прислуга. Или не платишь ей?
М а н о л е. Пятнадцать лет Аглая печется о моем доме. Мне с ней повезло. Она хорошая хозяйка. Домника, ты сейчас о смерти говорила. (Пауза.) Думаешь о ней?
Д о м н и к а. Чего мне о ней думать? Она обо мне думает.
Смерть приходит в сад осенний
С полной чашей и со светом.
Слышишь, колокол поет?
Встань, проснись, тебя зовет.
М а н о л е. Чьи стихи-то?
Д о м н и к а. А наши, народные.
М а н о л е (удивленно).
Смерть приходит в сад осенний
С полной чашей и со светом…
Не в чаше беда. В свете. Увидишь его — и где твой душевный покой. Все вянет, и делается чужим, и бежит от тебя. Все видишь — и будто не узнаешь уже и не помнишь больше, кто ты. (Вдруг касается руки Домники.)
Слышатся пронзительные звуки.
Какие у тебя страшные, ледяные руки, женщина! Ты куда? Я падаю. (Хватается за сердце, из груди вырывается хрип. Громко кричит.) Няня! Няня!
Д о м н и к а (испуганно). Что с тобой, сынок, плохо тебе?
Вскочивший было Маноле, не отвечая, падает. Ужаснувшись, Домника открывает рот, готовая закричать.
Свет гаснет.
На другой день. Яркое летнее утро. В холле К р и с т и н а, вокруг нее груды развернутых газет. Кристине семнадцать лет, она очень хорошенькая, но важно в ней не столько это, сколько грация и здоровье молодого и чистого животного. Звонит телефон.
К р и с т и н а (берет трубку). Да, приехал вчера утром… Нет, в Бухарест он не едет и никого пока не принимает… Конечно, попытайтесь на будущей неделе. (Кладет трубку и направляется к газетам, но телефон снова звонит. Берет трубку.) Да, дом скульптора Круду… Кто?.. Одну минутку, пожалуйста. (Взволнованно подходит к двери и стучит.)
Появляется А г л а я, вид у нее раздраженный. Это женщина лет сорока, со сдержанными манерами, которые хорошо маскируют ее вульгарность.
А г л а я. Что такое?
К р и с т и н а. Мама, звонят из Совета министров.
А г л а я (мгновенно смягчаясь, подходит к телефону). Алло! Добрый день. Извините, пожалуйста, но маэстро не может подойти к телефону. Сегодня ночью он перенес припадок, и сейчас у него доктор… Нет, теперь ему уже лучше… Да, пока остается в Снагове… Я ему в точности все передам. До свидания. (Кладет трубку. Направляется к двери, по пути Кристине.) Кто-нибудь еще звонил?
К р и с т и н а. Масса людей. Я записала. И Клаудия Роксан звонила. Сказала, что заедет с ним повидаться.
А г л а я (сердито). А ты не могла ей сказать, что нельзя?
К р и с т и н а. Я не посмела.
А г л а я. Ах ты, размазня!.. Дня не прошло, а им уже надо заявиться. Отключи телефон. (В дверях.) Если сюда зайдет маэстро, он должен застать тебя за работой. И скажи ему, что он хорошо выглядит. (Выходит.)
Звонок. К р и с т и н а бежит открывать. Возвращается растерянная, в сопровождении какого-то ю н о ш и.
К р и с т и н а. Но мы никаких заявок не подавали. Электричество у нас в порядке.
Ю н о ш а. Разве это не дом скульптора Маноле Круду?
К р и с т и н а. Да, но здесь какая-то ошибка. Вот посмотрите сами.