(Короткая пауза.) Ты так сильно любишь ее?
М а н о л е. Не знаю, называется ли это любовью. Думаю, что нет.
К л а у д и я. Но ведь она так незначительна. Девчонка, каких много… Дурочка, ограниченная, чуть смазливенькая. Что ты в ней нашел?
М а н о л е. Знаю одно: не могу остановиться. (Пристально смотрит на Клаудию.) И не хочу. Уже не хочу.
К л а у д и я (вставая). Отныне я знаю, что ко мне ты больше не вернешься никогда. Отныне и впредь ждать мне нечего. Нет, молчи. Предпочитаю не слышать слов. (Пауза.) Остерегайся Влада. Он знает.
М а н о л е (холодно). Я не желаю ничего скрывать.
А г л а я (входя). Шофер приехал.
М а н о л е. Пусть подождет.
Аглая выходит.
К л а у д и я. Не нужно. Нам нечего больше сказать друг другу. (Направляется к двери, но останавливается за спиной Маноле и обнимает его голову.) Ну, разве я не «une brave femme»[10]?
М а н о л е (целует ей руку). Ты необыкновенная женщина.
К л а у д и я (с печальным юмором). Ты меня всегда баловал. (Уходит. Через несколько секунд возвращается с чемоданом в руке.)
М а н о л е. Как, ты заранее решила уехать насовсем?
К л а у д и я (пытается ответить, но не может, потом с трудом). Объясни всем, что меня срочно вызвали по телефону. Хорошо?
Маноле делает движение к ней, но Клаудия знаком останавливает его. Прикладывает палец к губам и сперва медленно, потом стремительно направляется к выходу. Маноле подходит к окну и смотрит на улицу. Слышен шум отъезжающей машины. Он стоит неподвижно, в то время как из сада доносятся голоса Кристины и Тома. Потом их смех. Хохоча, они проходят через сад. Оба в шортах, с теннисными ракетками и включенным транзистором в руках, и они не замечают Маноле, который стоит в глубине холла. Тома пытается стукнуть Кристину ракеткой, та, смеясь, уклоняется от удара.
Т о м а. Это только предупреждение. Раз ты нахалка, я надеру тебе уши.
К р и с т и н а (хохоча). Павлин. Точь-в-точь павлин. Ну, танцуй, если храбрый.
Т о м а (делает несколько танцевальных па). Это не идеально, но ты должна признать, что ритм я чувствую.
Кристина тоже начинает танцевать, оба составляют очень грациозную пару. В л а д, который появляется из какого-то угла сада, внезапно заражается хорошим настроением и, схватив какие-то металлические тарелочки, принимается грохотать, как целый оркестр, и танцует, как беснующийся шаман. Кристина и Тома останавливаются, смеются, глядя на него, и аплодируют.
Т о м а. Браво! Браво!
В л а д (пристукивая тарелками и подергиваясь в своем диком танце, декламирует нараспев).
Духи меня захватили! Голос их — голос мой!
Мне духи открыли! Семь трагедий и любовь.
(Останавливается и склоняется в поклоне перед Кристиной и Тома.)
Т о м а (хохоча). Что это, Влад?
В л а д. Понятия не имею. Я был одержим. Атомный шаман. Ну как дела с теннисом?
Т о м а (по-мальчишечьи хватает Кристину за шею). В пух и прах разбил. Но кролем она здорово плавает. (Взъерошивает ей волосы.)
К р и с т и н а (отвечает тумаком). Все говори, хвастун! Пять минут тридцать секунд до острова!
Т о м а (глядит на часы). Двенадцать. Голову на отсечение, что мест на стадионе нам уже не достанется. Даю тебе четверть часа. (Шутливо.) Хватит?
К р и с т и н а (смеясь). Законно. (Дурашливо подпрыгнув, бегом пересекает холл, так и не заметив Маноле, и исчезает.)
Т о м а (Владу). Ты не идешь?
В л а д. Меня спорт не интересует.
Т о м а. А тебе не повредило бы заняться спортом. Ты чересчур скованный. Даже когда хочешь казаться веселым.
В л а д. Что ты имеешь в виду?
Т о м а. Только то, что сказал. Ты всегда был немного мрачным, а теперь ты будто страдаешь и печенью, и желудком, и метафизическими коликами. (Заботливо.) Что-нибудь не получается, старик?
В л а д. Чепуха! Твои домыслы. Извини за неточность выражений.
Т о м а (смеется). Тогда хорошо. Пойду переоденусь. Может, все же пойдешь с нами?
Влад отрицательно качает головой.
(Делает приветственный жест и входит в холл. Видит Маноле.) Доброе утро, папа. Мы не знали, что ты здесь. Тебя не очень обеспокоили наши вопли?
М а н о л е. Нет. Вы куда-то уходите?
Т о м а. На матч. Пообедаем в городе. А вечером, вероятно, пойдем немного потанцуем.
М а н о л е. Кристина не привыкла выходить по вечерам.
Т о м а (смеясь). Какой ты ретроград, папа! Она взрослая девушка. И потом, она же идет со мной. (Выходит.)
Маноле, сжавшись, снова поворачивается к окну. Входит Влад, прислоняется к двери.
В л а д. Под счастливыми звездами рождаются некоторые.
Маноле не отвечает.
Молод, красив, одарен, обворожителен, в его возрасте работать в Дубне — чего еще можно желать? Впрочем, думаю, ему достаточно пожелать, чтобы тут же все исполнилось. Он станет ученым с мировой известностью, академиком и кончит на постаменте, в виде статуи.
М а н о л е (поворачиваясь и опускаясь в кресло). И брату своему завидуешь?
В л а д (ошеломленно). Значит, ты знал, что я тебе завидовал? И ничуть не беспокоился? Я говорю в прошедшем времени, ибо и эту чашу я выпил до дна. Да, какое-то время я завидовал тебе ужасно. Ты был таким сильным рядом с моей слабостью, таким уверенным рядом с моими сомнениями. Ты раздавил меня своей тяжестью, как лягушку.
М а н о л е. Не разыгрывай мелодрамы, Влад.
В л а д. И не думаю. Тем более что лягушка сохраняет за собой право противиться силе, которая раздавила ее. Знай, я не верю в твое искусство Прометея со здоровой печенью.
М а н о л е (без гнева). Не пойму, где я нахожу терпение, чтобы выносить все твои наглости?!
В л а д. Источник один и тот же: тебя это не трогает. Это-то и бесит меня. Кто может тебя задеть?! Только… (Разражается смехом.)
М а н о л е. Какая еще гадость пришла тебе в голову?
В л а д. Речь идет о чем-то более опасном: об идее! Я подумал об ахиллесовой пяте, и…
М а н о л е (усмехаясь). Поглядим, чем ты мне угрожаешь.
В л а д. Если говорить о Тома, то он сделан из того же теста, что и ты, — он избранник судьбы. Точное повторение тебя. Такое же счастливое равновесие, то же отсутствие проблем и сомнений, та же жизнеспособность, та же вера в разум. (Возобновляя буффонаду.) «И сотворил господь человека по образу и подобию своему»{26}. Сегодня я настроен на библейский лад. Но по чьему подобию создал он дьявольские творения? Тоже по своему же? Это логично! Из ничего ничто и создается.
М а н о л е. Если я правильно понял, дьявольское творение в данном случае ты, так как я — бог-отец.
В л а д. Звучит устаревшей метафорой, но я верю в это. Тома ты отдал свет, а мне — всю тьму свою.
Маноле улыбается.
Я подозревал, что это тебя позабавит. У тебя слишком много здравого смысла, чтобы принимать всерьез подобное толкование, почти символическое.
М а н о л е (почти шепотом). Что ты знаешь о мраке, Влад? Не пляши на канате.
В л а д. Знаю, что в каждом из нас существуют глубины, темные и неопределенные, где раскрываются злые пасти пещер.
М а н о л е. Помнишь офорт Гойи «Сон разума порождает чудовищ»? Не дразни чудовищ, Влад!
В л а д (поражен услышанным. Очень заинтересованно). Но ты не веришь в них, отец. Ведь правда?
М а н о л е (глядит на него, потом вспыхивает). Что ты шпионишь за мной, чего домогаешься?
В л а д. Скажи, отец.
М а н о л е. Ну да, я не желаю спать! И это всегда было девизом моего искусства: бодрствовать. Я никогда не создавал недоносков и чудовищ. Я человек. И по-моему, человек свободен и могуч. (С вызовом, в котором пробивается нота отчаяния.) Свободен и могуч!
В л а д. Я ждал живого ответа, а ты преподнес мне проповедь.
М а н о л е. Если бы ты ее понял… Но ты одурманен литературой, желчью и сарказмом. Избранники жизни! Тем, кого ты называешь так, звезды ничего не подарили! Они просто верят в человеческое достоинство и узнают, что в безграничности вселенной, враждебной или безразличной, одно лишь решение возможно для человека — до конца быть верным себе, сопротивляться страху перед бездной, биться с неизведанным и завоевывать землю для человека. (Переводит дыхание, почти спокойно.) Жизнь заслуживает любви именно потому, что она создала нас людьми, а не камнями или шакалами.
В л а д. Возможно, приятнее быть камнем или шакалом.
М а н о л е. В тебе есть и то и другое. Кто не верит в человека, верит в чудовищ. Между Никой Самофракийской{27} и шумерскими фигурами{28} нет тысячелетий, всего лишь ниточка. (Словно про себя.) Нить паутины.
В л а д. Достоинство человека! Какая жалость, что вера не изготовляется в лаборатории, как химический препарат. Отведал бы и я этого эликсира. (Зевает.) Ах, какая скучища… Мы и зрителям надоели с нашей дискуссией. Ну-ка, зритель, выходи на сцену. Наверное, и тебе есть что сказать. (Делает приглашающий жест в сторону холла кому-то незримому.) Входи!
К р и с т и н а (входит, смущенная тем, что ее обнаружили). Пожалуйста, простите меня… но я вошла потому, что не знала, что здесь разговор, и… (Оправдываясь.) Я не слушала!
В л а д. Хватит извинений! Мы другого и не ждали. Ведь свойство публики — не слушать.
М а н о л е. Оставь девочку в покое. Едешь в город, Кристина?
К р и с т и н а. Да, на матч, с Тома.