Пуйка делает несколько шагов по комнате, дойдя до середины, садится на подлокотник кресла и начинает механически, как автомат, хотя в то же время тщательно и заботливо, стряхивать тальк с отворотов пиджака. Так продолжается некоторое время. Теперь пятна нет. Пуйка встает, хочет войти в танцевальный зал, но останавливается и стоит так, с пиджаком в руках.
Входит В а с и л е.
В а с и л е (как бы в состоянии транса). Где Ион?
П у й к а (показывает на застекленную дверь). Там.
В а с и л е. Знаешь, уже рассветает, близится заря.
В дверях появляется И л я н а. С немой надеждой слушает их разговор.
П у й к а. Знаю.
В а с и л е. Он обещал, что на рассвете даст мне ответ.
П у й к а. Он даст.
И л я н а. Замолви за нас доброе слово. Тебя он слушает.
П у й к а. Хорошо, замолвлю.
И л я н а. Не забудешь?
П у й к а. Нет.
В а с и л е. Еще немного. За лесом уже светает.
П у й к а. Да.
В а с и л е. Конечно, вот-вот наступит рассвет.
П у й к а. Вот-вот наступит.
Справа входит Г е о р г е.
Г е о р г е. Вы не видели Софью? Я обыскал весь мотель!
С противоположной стороны входит В и к т о р.
В и к т о р. Кому что-нибудь известно о моем шофере?
Виктор и Георге смотрят друг другу в глаза; у них такой вид, словцо они встретились впервые.
Гонг.
В приемной мотеля.
Входит П е т р е вместе с о ф и ц и а н т о м.
П е т р е. Я разыскал ключ от читального зала. Посмотрим, что сообщала «Ромыния либерэ», от нее был тогда специальный корреспондент, он еще ходил в берете… Сейчас посмотрим.
О ф и ц и а н т. Не надо так близко принимать к сердцу, честное слово, не надо. Величайший гол, даже если и был офсайд. Главное — техническое исполнение. Честное слово, вот что важно.
П е т р е. Я вам покажу офсайд! (Обращаясь в зал, с угрозой в голосе.) Я вам покажу офсайд!
Гонг.
В гостиной мотеля.
В а л е н т и н направляется к креслу, в котором сидит В и к т о р, при этом он старается держаться как можно более прямо и с максимальным достоинством. Идет нетвердой походкой и натыкается на стул.
В и к т о р. Осторожнее, братец.
В а л е н т и н. К черту этот мотель «Veritas»!
В и к т о р. Что так, голубчик?
В а л е н т и н. Я таскал здесь кирпичи целое лето. Мы его построили, мы его теперь и разрушим. Мама ро́дная, дорого бы я дал, чтобы его никогда больше не видеть! Чтобы снова были только кирпичи и бревна!
В и к т о р. А ты — снова студент третьего курса.
В а л е н т и н. Да, ты, наверно, прав, дело, вероятно, в этом… Потому я так и ненавижу сей напыщенный кабак. Пью я здесь редко. И только поневоле. Лучшее в моей жизни — годы студенчества. Выгнав меня, вы остались далеко, в другом мире, а там, где были ромашки да заросли орешника, возникло это претенциозное и нелепое сооружение. Тьфу! «Veritas»! (Яростно пинает стул.)
В и к т о р. Выпьешь?
В а л е н т и н. Если господин генеральный директор угостит…
В и к т о р. Зачем паясничать?
В а л е н т и н. Чтобы дать тебе почувствовать. Чтобы ты почувствовал, что я существую. И что я опустился на дно. У меня есть гораздо более приличная одежда, я мог побриться, постричься, но я пришел таким, каким ты меня видишь. Чтобы вы видели, что я опустился на дно. Из-за вас, дорогие и уважаемые коллеги!
В и к т о р. Как тебе не стыдно.
В а л е н т и н. А тебе?.. Кстати, почему ты не просишь прощения? Я точно знаю, что ты ответишь: видишь ли, так, мол, и так… в определенный период были перегибы… в определенные годы допускались определенные ошибки… Что поделаешь, так было суждено, никто в этом не виноват.
В и к т о р. В случае с тобой действительно никакой ошибки не было. Ты купил дипломную работу. Разве нет?
В а л е н т и н. Так сказал бы и тот, кто на меня «настучал».
В и к т о р. «Настучал» или не «настучал» на тебя Георге, но работа все равно была не твоя.
В а л е н т и н. Не переиначивай. Это бесполезное занятие. Я давно отпустил вам все грехи.
В и к т о р. Оказывается, ты еще себя и жертвой считаешь?
В а л е н т и н. А как же? Разве не я писал лучше всех на факультете? Разве не меня печатали в семи газетах и журналах? Разве не у меня была постоянная рубрика и не мне предназначалась должность в местной газете?
В и к т о р. Кстати, какова судьба этой твоей должности?
В а л е н т и н. Обыкновенная. Ее занял Георге. Дай выпить.
В и к т о р. Попроси вежливо, а то ничего не получишь.
В а л е н т и н. Попросить вежливо? Ну уж нет, дружочек, это вы у меня кругом в долгу. Это вы погубили мою жизнь. Подайте же мне теперь хотя бы коньяку. Большой фужер!
В и к т о р. Ты сам погубил свою жизнь, умник! Ты воображал, что можно хватать все, что плохо лежит, и, если ты напечатал десять статей в семи газетах, диплом тебе подадут на блюдечке. На, пей.
В а л е н т и н. Дудки. Плати свои долги коньяком, я согласен, но не строй из себя щедрого и великодушного.
В и к т о р. У меня нет долгов.
В а л е н т и н. Есть, ты был секретарем факультетского комитета рабочей молодежи. Как раз тогда, когда допускались определенные ошибки.
В и к т о р. Но не по отношению к тебе!
В а л е н т и н. Прежде всего по отношению ко мне… Не нужен мне твой коньяк. Хоть я и пьяница, человек, опустившийся на дно, но у меня есть свое достоинство и свои деньги. На-ка, посмотри. (Открывает бумажник.)
В и к т о р. Ишь ты! Думаю, что отдельные ошибки и сегодня допускаются. Кто тебе дал такие деньжищи?
В а л е н т и н. Ну прямо, дал… Я не попрошайничаю. Я делаю деньги. Тружусь до кровавого пота. Прогуливаюсь, к примеру, по парку. Идет, допустим, гражданин Икс. Я говорю: «Извини, дорогой, за беспокойство, мне совсем не хотелось бы напоминать тебе одну старую историю с дипломом, который тебе писал я, но, видишь ли, я порабощен низменной страстью, и, когда мне не на что выпить, я теряю над собой власть и начинаю болтать бог знает что. На той неделе у меня было подобное кризисное состояние, и я, сам того не желая, вывел на чистую воду одного типа. Чтобы не получилось еще какой накладки, ты уж подбрось мне сотенку. Нет, нет, не сейчас. Когда мне понадобится. Я тебя предупрежу, будь спокоен, разыщу и предупрежу…» Так я мщу.
В и к т о р. А ты знаешь, как это называется?
В а л е н т и н. Знаю даже, под какую статью Уголовного кодекса это подпадает. Да только какой же дурак осмелится пикнуть?!
В и к т о р. Ты, видно, хорошо набил руку, так что пытаешься теперь и нас шантажировать.
В а л е н т и н. А что у вас попросишь? Свою жизнь? Чтобы вы помогли мне «начать все сначала», как в слезливых фильмах? Уже не выйдет, вы меня стукнули в самый ответственный момент. Это было все равно что зажать рот новорожденному в ту минуту, когда он собрался сделать первый вздох. В коночном итоге вы признаете свою вину, а я за это время опущусь окончательно, «конец второй серии, выход в боковую дверь». И даже если сегодня вы в этом еще не признаетесь, в глубине души вы все равно говорите себе: «Мы его уложили на обе лопатки, верно, тогда шел период очищения, чистки. Лес рубят — щепки летят…»
В и к т о р. Ты прячешься за историей, как заяц за кустами, чтобы оправдать собственные грехи. И сам поверил в свою легенду. А завтра ты и орден попросишь как человек, невинно пострадавший.
В а л е н т и н. И ты дашь мне этот орден. К тому времени ты станешь министром, у тебя для этого есть все данные; вспомнишь про товарища, которого вы прогнали с пятого курса, и скажешь начальнику своей канцелярии: есть такой несчастный, некто Валентин, дайте ему медальку какую-нибудь, чтобы он не говорил…
В и к т о р. Чего — не говорил?
В а л е н т и н. Кто его знает…
В и к т о р. Если ты к тому времени будешь знать, позвони мне — получишь свою медаль. Но ты никогда не будешь знать. Потому что тебе нечего знать.
В а л е н т и н. Ты думаешь, мне нечего сказать? Чтобы вы катились к чертовой матери. Такая формулировка тебя устраивает? Вот и все, что я имел в виду. (Съеживается в кресле и замолкает.)
В и к т о р. Что с тобой, у тебя в бороде слезы?
В а л е н т и н. Пустяки, коньяк пролился.
В и к т о р. Кончится тем, что ты станешь плакать коньячными слезами.
В а л е н т и н. Надеюсь, это будет коньяк пять звездочек.
В и к т о р. Ну а каково качество продукции, которой ты торгуешь на черном рынке?
В а л е н т и н. Не беспокойся, хорошее. Одна работа была даже удостоена премии на международном конгрессе.
В и к т о р. А почему ты их не публикуешь?
В а л е н т и н. Где?
В и к т о р. Да мало ли где. Даже мое управление имеет свой журнал.
В а л е н т и н. Это как понять — ты мне по-товарищески протягиваешь руку помощи?
В и к т о р. Понимай это как то, что мы печатаем хорошие статьи. И если твои таковы, как ты говоришь…
В а л е н т и н. Нет, тут мы с тобой не столкуемся, вы ведь платите один раз. А мои бедолаги клиенты — постоянно.
В и к т о р. Но так же не может продолжаться вечно.
В а л е н т и н. Я живу сегодняшним днем. А на сегодняшний день хватает.
В и к т о р. А зачем, собственно, ты сюда явился?
В а л е н т и н. Чтобы испортить вам удовольствие. Берегитесь, сейчас я приступлю к делу.
В и к т о р. Ты явился, чтобы встретить Эмилию.
В а л е н т и н. Боже милостивый, за какого мастодонта она вышла замуж!..
В и к т о р. Ты любил ее?
В а л е н т и н. Генеральные директора говорят только высоким слогом. Что значит «любил»? Мне нравилось быть подле нее, не больше. Но и в этом я ей никогда не признавался. Я не могу любить. И ненавидеть тоже. Мне очень хотелось вас ненавидеть. Я говорил себе, что должен вас ненавидеть. И вижу, что ничего из этого не вышло. Мне хочется вас всех обнять и расцеловать. Черт бы вас побрал!