«Они не пройдут! А эта газетенка…»
П е т р е с к у. «Но, господин Стоян…»
С т о я н. «…призывает население не мешать эсэсовцам маршировать по улицам города. Не дай бог прольется кровь! Нет уж, господа! Отряды патриотов будут стоять насмерть до прихода советских и румынских войск!»
П е т р е с к у. «Как директор и владелец металлургического завода, я запретил своим рабочим принимать участие в авантюристических акциях…»
С т о я н. «А вы их мнением поинтересовались? Господин Дэрнеску, я вынужден вас огорчить. Дело в том, что мы возродили профсоюзы… А рабочие — рисковые ребята, они будут драться за свои убеждения. Конечно, вы уже отвыкли от этого. Ничего не поделаешь — придется привыкать».
П е т р е с к у. Как же мы были молоды тогда!
С т о я н. Знаешь, я его как-то встретил, Дэрнеску.
П е т р е с к у. Да ну?
С т о я н. По-прежнему элегантен, бодр. Тюрьма спасла его от цирроза и холестерина… Когда в шестьдесят четвертом его освободили, он стал работать бухгалтером-экспертом — в этом деле он кое-что смыслит. Теперь на пенсии… Выжил в классовой борьбе. Знаешь, что он мне сказал? «Господин Стоян, перед вами я готов снять шляпу. Я признаю себя побежденным, вы осуществили то, что нам было не под силу». Лицемер проклятый…
П е т р е с к у. Отчего же — он был искренен. Мне он сказал то же самое.
С т о я н. Когда? Где?
П е т р е с к у (жестко). В тюрьме.
Во дворе. Входит Т и б е р и у М а н у — суетлив, но элегантен. Портфель туго набит. Видит О л а р и у.
М а н у. Он здесь? Здесь? Привет, Василе.
О л а р и у. Здравия желаю, товарищ Ману.
М а н у. Как дела? (Тихо.) Что это взбрело ему в голову? Созывает нас, словно… Наорал на меня по телефону… Комната была полна народу, а то бы я ему ответил… Бывают же люди — никак не могут свыкнуться с мыслью… что все кончено. Ну был ты тем, кем был. Страна, партия признают твои заслуги, ценят тебя, а теперь занимайся своим делом и другим не мешай.
О л а р и у (сквозь стиснутые зубы). Катись-ка ты отсюда, а то я тебе физиономию разукрашу.
М а н у (теряется от неожиданности). Кто вам позволил! (Берет себя в руки.) Надо же… Ну погоди, товарищ Олариу, мы еще с тобой поговорим!.. Может быть, заведующий уездной столовой по-прежнему считает себя полковником Госбезопасности? Который творил, что хотел. Завтра с утра явишься ко мне! (Уходит.)
М э р и е ш. Деловой человек этот товарищ Ману. Любую проблему может решить. Уезд знает как свои пять пальцев.
О л а р и у. Да, деловой человек.
В доме. Торопливо входит М а н у, словно бежал всю дорогу. Увидев П е т р е с к у, растерялся. Не знает, с кем первым здороваться.
М а н у. Здравия желаю, товарищ профессор… Здравия желаю, товарищ Стоян. Извините, что не мог сразу приехать — как раз шло заседание бюро. Надо было послушать, какие будут задания, разъяснения…
С т о я н. Неужели ты не член бюро?
М а н у (отчужденно). Будто вы не знаете?.. Сейчас выдвигают молодые кадры, с высшим образованием. Необыкновенные люди. А нас потихоньку-полегоньку… Диалектика…
С т о я н. Своим блестящим анализом ты все расставил по своим местам. И чем же ты занимаешься?
М а н у. Я секретарь Уездного совета.
С т о я н. Тогда какие могут быть жалобы?
М а н у. Я — жалуюсь! Когда это было, товарищ Стоян? Конечно, задачи перед нами поставлены грандиозные, и мы стараемся не ударить в грязь лицом. План капиталовложений по уезду выполнен на сто семь и шестьдесят пять сотых процента, по зерновым — только на девяносто девять и семьдесят пять сотых процента — это из-за дождей… Вступила в строй величественная плотина Дорна Маре…
С т о я н. Знаю. Разве не вы пригласили меня на торжественный пуск?
М а н у (смеется). Ну конечно… Кому же, как не вам, присутствовать при таком событии.
С т о я н. И чего ты подхалимничаешь, Ману? Теперь это вроде ни к чему.
М а н у. Товарищ Стоян, вы несправедливы… Многие товарищи с глазу на глаз говорят… (Меняет тему.) Вам здесь нравится? После того как вы уехали из этого дома, мы решили превратить его в Дом приезжих для партработников… Но, как видите, почти ничего здесь не изменили… Когда будете ужинать? Я распорядился…
С т о я н (внезапно). Ману, почему ты стал коммунистом?
М а н у (смеется, уж очень нелепым кажется ему вопрос). Товарищ Стоян…
С т о я н (серьезно). Я тебя спрашиваю всерьез. И без лозунгов. Или без лозунгов — ты не умеешь?
М а н у (неожиданно искренне и серьезно). Потому что встретил тебя. (Испугался.) Извините, пожалуйста, но в подполье мы были на «ты».
С т о я н (после паузы, грустно). А потом ты перешел на «вы»…
М а н у (искренне). Ну а как же иначе?! Ведь существует дисциплина, иерархия…
С т о я н (очень тихо). Да…
М а н у. Как мог я позволить себе на заседании в присутствии посторонних сказать вам «ты»! Так знаете до чего можно докатиться! Иногда… Другой раз, с глазу на глаз, может, и вырывалось (смущенно) «ты»… (Радостно.) И я отметил, что вы не превратились в формалиста.
С т о я н (очень тихо). А может, я просто не замечал…
М а н у (смеется). Э-хе-хе… (Опять застенчиво.) Разве ты можешь чего-нибудь не заметить. (Взволнованно.) Я много раз вспоминал и даже жене рассказывал… Кризис тридцать третьего года. Я — подмастерье, неотесанный деревенский парень. Меня бьют все, кому не лень. Никто на меня не обращает внимания. Девушки в том числе. Однажды ты застал меня в цеху. Я был один…
С т о я н. И ревел.
М а н у. Нет, не ревел, хотя готов был зареветь. Я в чем-то ошибся, у меня из зарплаты вычли восемьдесят три леи, а хозяйка грозилась выгнать меня с квартиры, если я с ней вовремя не расплачусь. Ты меня пригласил к себе. Вы с Мартой еще не поженились. Просто… жили… вместе. (Быстро.) Конечно, тогда не было условий. (Неожиданно глаза его наполнились слезами.) Ах, эта ночь! Мы ели хлеб, обжаренный в подсолнечном масле, и запивали липовым чаем… Тогда я впервые услышал имена Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин… У меня словно пелена упала с глаз… Да, да, знаю — это лозунг. Мне… сам не знаю почему… всегда трудно было выразить, что я чувствую… Всеобщая забастовка. Вы взобрались на груду лома. Я и сейчас слышу ваш незабываемый голос: «Где это сказано, что одни должны владеть всем, другие — ничем!» Потом сигуранца{92}, пытки… Я язык готов был проглотить, только бы ни одного слова не вымолвить… После всего, что вы для меня сделали, я был бы последним подонком…
П е т р е с к у. Правда, этим, из сигуранцы, все давно было известно…
М а н у (взволнованно кричит). А мне какое дело? Во всяком случае, не от меня!.. И когда меня всего в крови принесли в камеру…
С т о я н. Ты, как в бреду, повторял: «Они ничего из меня не вытянули, ничего…»
М а н у (с глазами, полными слез). И ты меня поднял на руки, как ребенка…
С т о я н (вдруг, как и тогда, обнимает его, гладит по волосам). Эх, Тиби, Тиби… А ты располнел…
М а н у. Сидячий образ жизни… заседания… заседания…
В эту минуту на улице появляются д в а м о л о д ы х п а р н я, они тащат тяжелый ящик.
П е р в ы й р а б о ч и й. Долго еще нам надрываться?
В т о р о й р а б о ч и й. Мы уже на месте. Вот он — Дом приезжих. Как назло, сломался грузовик, пришлось на себе тащить этакую тяжесть.
П е р в ы й р а б о ч и й. Ну давай, последний рывок.
В доме.
М а н у. Что вам сказать, товарищ Стоян? Дела идут! Мы работаем, даем план. Но все не так, как… (Жест — «как в былые времена».) Тогда все было ясно. Черное — это черное. Белое — белое. И все. Приказ. Будет сделано! Сейчас… ничего не скажешь… все вроде хорошо… только надо к каждому прислушиваться, каждый может тебя раскритиковать, а ты, вместо того чтобы поставить его на место, обязан принять к сведению, да еще и объяснить, найти аргументы, понятные всем. Конечно, теперь такая линия, мы ей подчиняемся, но…
Петреску смотрит на него с неприязнью, встает и идет в другой угол. Ищет, чем бы ему заняться.
Вам не нравится, что я говорю, товарищ Петреску… Вы всегда смотрели на меня свысока… Ваше дело — теория. Я же — практик… Но когда я вспоминаю наше общее боевое прошлое, кое-что мне становится ясно. Товарищ Дума, наш дорогой Михай, — человек прекрасный, энергичный… Но… я бы сказал… мечтатель… Идеалист. (Поспешно.) Нет, не в смысле философской концепции… этого нельзя сказать…
П е т р е с к у. А что в этом плохого?
М а н у. Я тоже за демократию… Только чтобы она не превращалась в анархию. Когда каждый говорит, что ему в голову придет… А отсюда всего один шаг, и каждый станет поступать, как ему заблагорассудится. Вот пример… Товарищ первый секретарь дал указание…
П е т р е с к у (смеется). Судя по тому, как ты это сказал, сие указание не показалось тебе «ценным».
М а н у. …раз в квартал собирать в городе собрание… Без всякой предварительной подготовки, без написанных тезисов. Кто захочет, приходит в зал театра. Вы-то знаете, каких денег он нам стоил, а разве для того мы его строили, чтобы превращать в парламент, где каждый говорит, что ему вздумается? Нет. Здесь надо показывать спектакли, мобилизующие, воспитывающие… Конечно, у людей может возникнуть недовольство — отдельные недостатки еще имеют место… Но все зависит, с какой стороны на них взглянуть, как их объяснить. Есть у нас сложности со снабжением, но отсюда и до…
С т о я н (тихо и грустно). До чего, Ману?
М а н у (возмущенно). До того, чтобы сказать… (Вытаскивает записную книжку.) «Самое простое, товарищ Ману, — это давать объяснения общего характера, обсасывая, как конфету, слова «объективные условия»…