— Это мы еще поглядим. — Демо вскочил и исчез с Таней из зала.
Через минуту он вернулся.
— Давайте играть. Игра несложная. Таня стоит за дверью, а мы задумаем кого-нибудь, человека, которого все знаем, ну, и Таня, естественно, тоже. Таня спрашивает о нем, и каждый отвечает правду, но не так, чтобы все сразу выложить на блюдечке. Таня имеет право задать пять или десять вопросов — как договоримся. Если ей покажется, что она догадалась, она называет его имя. Если ошибется — теряет право на один вопрос, и игра продолжается. Выиграет тот, кто задаст меньше вопросов или сразу угадает, кого мы задумали. Таня в курсе игры. Так вот… — Демо подмигнул мне, но я будто бы не заметил. — Она будет спрашивать о человеке, которого мы все знаем, — это непременное условие игры. Итак, прежде чем позвать ее, кого загадаем?
— Ее же? — предложила Дана.
— Соображаешь! — похвалил Демо. — Но для начала пускай будет Иван. Ясно?
— Почему именно я?
Ну и плевать!
Демо призвал Таничку, посадил ее на табурет под картинкой с петухом, топчущим курицу.
— Это мужчина или женщина? — пошла в атаку Таня.
— Ну как ты спрашиваешь? Тебе нужно выяснить черты характера и внешности, события, связанные с этим лицом. На твой вопрос невозможно ответить таким образом, чтобы для тебя прояснилось нужное, — поучал ее Демо.
— Подскажи для первого раза, — потребовала Ирма.
— Ну, какую данный человек носит одежду, — сказал Демо.
— Ладно, — кивнула Таня, — какую же?
— Сафари, мягкие тона, — ответил я сам о себе.
Дана: Белую, серую, черную.
Ирма: Предпочитает удобную одежду, удобство вплоть до небрежности. Обувь обычно нечищеная, неделями ходит в одном и том же.
Я: Для него одежда дело третьестепенной важности, неизбежная необходимость.
Демо: Или суперкласс, или что попало. Все или ничего.
— А ты чего лезешь уже второй раз?
— Потому что Иван говорит — все равно что имя называет!
Демо чувствовал себя ответственным за ход игры, которой руководил.
— Ну, догадалась? — спросила Дана.
— Если не темните, то в игре осталось только трое, — сказала Таня, но мы ей не поверили.
— Кто же вышел из игры? — приставала Ирма.
— Могу открыть? Иван. — Глазом не повела, бессовестная, и не дала себя перебить: — Отношение к противоположному полу? Одним словом!
— Требуешь ерунду какую-то, — проворчал Демо. — Не восторженное.
Дана: Неодобрительное.
Ирма: Нежное и притом страстное. В нем кроется и уважение, и море нежности. Одним словом это определить нельзя, и нечего на меня коситься!
Я: Не платоническое.
— Сколько я могу еще задать вопросов? — уточнила Таня.
— Если считать и этот, то всего два. А вообще пять, после чего тебе придется назвать имя. Попробуй назвать сразу, но тогда, если промахнешься, потеряешь право на вопрос, — напомнил правила игры Демо.
Таня: Отпуск?
Дана: Море с приятельницей. — (И тут же зажала рот рукой, взглядом прося прощения у Демо. Тот, сделав страшные глаза, покачал головой.)
Ирма: Бродяжничество с рюкзаком. Ночь в Венеции, проведенная на Оравской плотине или в Рысах.
Демо: Палатка на пляже. Черт возьми, говори уж, если догадалась!
Я: Братиславские улицы, библиотека, а точнее — желание пройтись по улицам, где ходил пять-шесть лет назад. Взглянуть на свою жизнь с высоты, даже с самой высокой высоты. Ух! Будьте здоровы! Поехали!
— Говори же наконец, что это Иван, — не вытерпела Ирма, — чего прикидываешься?!
— Кто из нас водит — ты или я? И разве это игра только на результат? — оскорбилась Таня.
— Ну-ну-ну! Это была разминка. — Демо попытался разрядить атмосферу, сдобрить ее сиропчиком бодрого настроения и энергии. — А теперь играем всерьез, приготовились!
— Угощайтесь, я сейчас вернусь. — И я вышел позвонить.
— Ты не хочешь занять место на табуретке? — предложила Таня, когда я вернулся.
— Давай сама беги за дверь, скоро гость появится.
Себя Таня отгадала после третьего вопроса! Ирма, Дана и Демо, исчерпав все полагающиеся им вопросы, попадали пальцем в небо или сдавались. Мне пришла в голову новая мысль.
— Ступай еще раз водить, — велел я Тане, а остальным шепнул, что сейчас прибудет мой сводный брат Рудо, директор института, исследующего смысл собственного существования, как утверждал я, и не без оснований. Ирма заявила, что не будет на него играть, так как, мол, не знает его. Реплику Демо: «Вот и хорошо» — я предпочел не расслышать.
— Говори, что в голову взбредет, собьем Таню с толку, — предложил я.
— Все равно угадает, — обреченно махнула Дана.
— Быть того не может, она видела его всего один раз, — горячо запротестовал Демо и встал, чтобы позвать Таню.
За дверью ее не оказалось, она маячила в конце коридора.
— Чтоб вы не подумали, будто я подслушиваю у замочной скважины, — объяснила Таня, усаживаясь на табурет, и задала первый вопрос: — Отношение этого человека к сегодняшней вечеринке?
Мы обалдели.
Я (чтоб нечаянно все не испортить): Приятные надежды плюс маленький сюрприз. Как и водится между друзьями, не так ли?
Ирма: Не исключено и разочарование. Что может быть нового под солнцем!
Дана: Недоумение — почему пригласили, и некоторая растерянность — цветы? Без цветов?
Демо покосился на Дану: Воспоминание о таких же вечерах или, вернее, ночах, хм, — стоп-кран на пустом месте!
Господи, фаянсовый гном в заросшем крапивой палисаднике и то, наверное, остроумнее!
Таня: Уж не тот ли, кто собирается прийти к нам сейчас?
— Нет, с вами нельзя иметь дело! — Демо вскочил, будто на футболе. — Это невероятно!
— А я что говорила! — торжествовала Дана.
— Ты смотрела на Дану? — спросил я Таню.
— На нее, как и на всех вас. — Она пожала плечами. — Ладно, хватит играть!
— Потерпи, тебя испытывает господь. — Я шепнул Демо, что еще придумал. — Давай последний раз. Выходи.
— Ерунда все это, — защищалась Таня. — Просто нечаянно пришло в голову.
Я вытолкал ее за дверь.
— Сейчас загадаем на одну из наших знаменитостей, а ты, Дана, ступай за ней следом, как будто пописать, скажи, что пописать. И ни слова Тане!
Дана повиновалась.
— Загадаем Яношика![43] — зловещим шепотом сообщил я. — Ни за что не угадает.
И тотчас позвал обеих назад. Дана вышла из туалета, все было по правилам.
Таня: Популярность?
Демо: Если использовать его как рекламу, можно открывать торговлю.
Ирма: Эвэргрин[44], и настоящий, словацкий.
Я: Дана, помолчи! Незаурядность, всеобщая гордость.
Таня: Колоссальная популярность, прямо-таки рекламная, истинный словак, всеобщая гордость? Какое отношение к фольклору? Вы имеете в виду не нашего современника.
Демо: Отношение к фольклору самое непосредственное.
Таня: Дюро Яношик! Я ошиблась? Но это не по правилам игры!
Прибыл Рудо, и мы еще дважды демонстрировали ему Танины способности, оглушили и засыпали своими восторгами; с трудом оправившись от всего этого, сразу же после полуночи Рудо отвез меня домой. Таня и Дана по крайней мере нормально выспались.
Мне предстояла операция.
Я превратился в деда. В своего собственного. Мне это стало ясно, когда я задумался над своими рассуждениями.
Сами посудите: я не слабак, и даже после вчерашней вечеринки мне не настолько муторно, чтоб силы мои висели на ниточке, но надо себя поберечь. Как-никак резать меня будут впервые!
Внутри все замирает, я едва не вою, но горло стянуло страхом, пикнуть не могу. Прежде не понимал, что значит — душа в пятки ушла, а теперь, ей-богу же, как еще понимаю!
Прикидывал я и с точки зрения статистики — скольких оперировали и сколько их после операции отбросили копыта; ну, и утешаю себя: небось не потрошили бы, кабы толку не было, вот и внушаю себе — мне надеются помочь, страхи мои напрасны.
Лежу в белой кровати на белой простыне, белая комната в белом здании, жду конопатую сестричку, ту, что делала мне укол в левое полужопие. Она же должна отвезти меня в операционную.
Чего только не лезет в голову, ну такая ахинея!
Всякие там поговорки-прибаутки. Думаю, такое настроение появляется у любого, кому приходится брать в расчет свой самый банальный смертный час. Нежный возраст, детство, надежность домашнего очага! Мир вокруг был иной, не то что сейчас. Теперь каждый дальше своего носа не видит, бурчит да надрывается с рассвета до заката. Когда-то люди так не христожопничали, не изнуряли себя накопительством. Что имели, то и ели, выпивали, веселились. Чтоб пищеварение лучше шло. Если ты зануда, не умеешь ничего ввернуть с шуткой, к людям лучше и не ходи, потому что народ был добродушный, по большей части веселый, словоохотливый, покуражиться любил. А что им еще оставалось? Да, такого снова не будет.
Меня одурманят, заморочат и безо всяких там околичностей — брысь, пшел вон на тот свет! Что делают в таких случаях другие? О чем думают? Наверняка беспомощны вроде меня.
Перед Рудо я вчера в машине пустил слезу. Позорище! А он, паскуда, меня же еще и утешал. И слезы мои были столь обильны, что, соединись они в одну, затопили бы целиком Житный остров[45], и жита не собирали бы там целых семь лет. С соленой-то земли!
Будь я как тот вон амбал, мыши его задави, все на свете перенес бы, не то что какую-то там паршивую операцию!
Тому вон ногу оттяпали, а настроение у него — первый сорт, рот от смеха не закрывается. Как у того еврея, что козу из дому выставил и ему сразу вольготней сделалось. Не стоит трястись раньше времени. Если меня настигнет безносая, душу свою мне легче будет выплюнуть, чем какому-нибудь тузу с толстой сумой! А учитель, тот, что целыми днями курит в туалете? Жена его обихаживает, душу выкладывает, переживает, глядя на него, не знаю, правда, из-за него ли только, улещает всячески, бьется с его вздорным характером, а он знай покуривает. «Едва ли мне удастся избавиться от моей заразы, уж моим дыхалам никакой трубочист не поможет», — приговаривает он, снова отправляясь заседать на троне в учреждение, куда и сам король пешком ходит.