Я — влюбленный идиот!
Взгляд мой померк и не находит, на чем остановиться, а душа визжит. Пойду куда глаза глядят — и ноги несут меня в славную пивную. Но приходится тут же выкатиться оттуда, потому что кельнер, мой сосед, начинает упрекать меня в том, что я опустился до пивных, он-то, мол, знает меня как завсегдатая приличных заведений и лучшего общества, всегда щадившего мой кошелек.
Когда счастье изменяет человеку, то уж напрочь и ни понюшки не оставит. Ради меня правило это не станет ломать копья: навстречу шел Мишо.
Мишо с самым что ни есть дружеским расположением предложил промочить горло, я же, естественно, предложение отверг. Мы стояли на тротуаре и препирались.
— Ну, и как живешь, банкрот по собственному желанию? — смеялся Мишо, а у меня мороз по коже подирал.
— Сегодня я слыхал кое-что поинтереснее, — отважился я на разведку боем. — Утром женщина просыпается, и у нее ничего не болит, значит, надо пощупать себя — не умерла ли?
— Кто же выдал тебе этот секрет? — загоготал Мишо.
— Твоя дочь Яна.
— Иди ты!
— Вот и «иди ты»!
— Кажись, она уже в порядке. Влюбилась, видно, — снисходительно улыбнулся Мишо.
Вроде он ни о чем не знает. Уф!
— Так вдруг?
— А ты чего обрадовался?
— Правда влюбилась?
— Снова — внимание к зеркалу, то смех, то слезы, настроение — как апрельская погода! Апрель бывает весной — не так ли? Кстати, часто расспрашивает о тебе, — подмигнул Мишо и словно встряхнул дерево моей самоуверенности — я чуть не свалился с него.
— И что же ее интересовало? — спросил я как бы из вежливости и протянул Мишо жевательную резинку.
Мишо изумленно вытаращил глаза, но жвачку взял.
— Почем я знаю? Я сказал ей: «Банкрот по собственному желанию», — неторопливо сообщил Мишо.
— С ней все спокойно, никаких проблем?..
— Уж какого-нибудь танцора диско подцепила. Пойдем, что ли, пропустим по маленькой? — Мишо ставил ультиматум, явно желая поставить точку на теме Яниного самоубийства.
Ничего больше не надеясь узнать, я хлопнул Мишо по руке и, будто слепой, отошел от него. Иду, иду, и у меня начинает проясняться в голове, как на рассвете: я знаю, чем поразить Яну!
В почтовом ящике меня поджидала открытка, приглашение на онкологическую комиссию. Я скомкал ее и тут же бросил в мусорную корзину.
Бог в помощь тем, кто просит ее!
Утро давно утреет, а я все сплю, будто муха в сыворотке.
Убрать постель — минута, мини-гигиена заодно с одеванием, рогалик и кусок салями — в карман; не пробило и восьми, когда мне зажало правую пятку дверьми трамвая.
Бюро объявлений уже открылось, Мирослава причесана. Я весело подмигиваю, Мирослава — ноль внимания. Протягиваю ей две пятисотенных — она лишь вертит золотой головкой.
— Что происходит, спрашиваю я с болью в сердце! — произношу я, соображая, не ударилась ли она в гениальность и теперь пытается шутить.
— Придется добавить, — выкладывает она, а поскольку ей неловко, она для вида начинает перебирать листочки с объявлениями — кандидатов на выгодный обмен.
— Ты разоришь меня, дочь моя, — заканючил я.
— Я тебе не дочка! Дед!
— Обещаю больше так не называть тебя, доченька, но согласись, надо же подходить разумно!
— Я не торгуюсь, — заявила она, и списки отправились обратно в ящик стола.
— Представляешь ли ты себе, что такое тысяча крон?! — восклицаю я, признавая свое поражение, и жалко добавляю: — Подкину сотню, но ты ведешь нечистую игру.
— Их тут шесть, — она похлопала ладонью по столу над ящиком, в котором исчезли списки, — каждый вариант даст тебе тысяч десять, не меньше, а то и больше.
— Какая фантазия, — вставляю я колючку в ее речь, чуточку скрашивая свою капитуляцию.
— У меня есть знакомый — не пожалеет и полутора, — бьет наотмашь прекрасная мерзавка. — И он не обдирает несчастных клиентов, как ты!
— О, о, да ты никак еще и в мораль ударилась!
— С Трухликовых ты содрал семнадцать!
— А ты спроси, во что стала мне документация! Обмен квартиры за три дня, получи ордер и распишись!
— Уверена, что бюрократов расплодили проходимцы вроде тебя. — Она снова достала список с адресами желающих сменять большую квартиру на меньшую. — Но за это ты устроишь одну четырехкомнатную моей школьной подруге, причем по себестоимости. Давай сюда полторы! — она шевельнула пальцами, словно потянула из моего внутреннего кармана веревочку с кошельком.
— Ах, жестокая процентщица! Так серьезные дела не делаются. — Я извивался, как змея под лошадиным копытом.
— Без лишней трепотни, а то скоро попрут клиенты. — Она схватила три купюры и швырнула мне списки.
— По-твоему, я лопух, — не сдавался я, — не понимаю, что ты продаешь объявления не мне одному!
— Ах ты, мой голубчик! — Она расплылась в улыбке — дескать, а поцелуй меня в …
— В субботу я проверю объявления в бюллетене и перепишу те, что ты продала на сторону.
— Тебе повторить, что я уже сказала? Не ты один шевельнул мозгами и тряхнул мошной!
— Мирка! Я куплю тебе розу, — предложил я мирное решение вопроса.
— Ты выражаешься очень точно. Да, розу! Не меньше трех и дорогих!
— Не будь тщеславной и самовлюбленной, как остальные. Цветы выглядят красивее всего там, где они растут. — Я снова был сама любезность, чтобы расположить ее, но не тут-то было. Уж не надеется ли она, что я впрямь куплю ей розы?!
— Ты сам придумал себе такое покаяние, в следующий раз — букет роз! Идет?
Я наклонился к окошку и поцеловал ее высунутую руку.
Ах, елки-палки, кукуруза, сегодня начинает припекать!
Я вычеркивал из списка последний вариант. На трех можно кое-что сорвать, остальные ничего не стоят. Три варианта надежные, с клиентами я предварительно договорился, на одного абсолютного утописта, запросившего двадцать тысяч за комнату, придется еще потратить время и попотеть. Если не уступит, соединю его напрямую с Мирославиной подружкой — пусть получит, чего хотела. Я тебе покажу «по себестоимости»! И цены сбивать не позволю, меня другой деляга не обскачет!
Я проглотил суп из рубцов, сполоснул кишки стаканом воды и отправился проветрить квартиру на Паненской. Вчера сюда привезли и расставили последнюю мебель — стенку красного дерева и кожаные кресла. В Янином вкусе.
Я дождался ее у университета. Пожалуй, она даже обрадовалась и тут же подхватила двух подружек, потащила в «Крым», куда я всех пригласил.
— Ну, выкладывай же свой сюрприз! — Ей не терпелось узнать обещанную тайну.
— Невозможно, — отнекивался я из-за подружек, — туда надо идти!
— Куда?
— Будьте здоровы. — И я поднял стакан сока.
— Как маленький мальчик! — капризно протянула Яна, обращаясь к подружкам.
— Так что же — идем? — И признался: — Желудок болит.
Что соответствовало истине.
— Ты насчет сюрприза? — Яна легонько провела пальцами по моей руке, чтобы сгладить впечатление.
— Сюрприз ждет тебя, но подружки тоже могут пойти.
— А мне не будет стыдно? — кокетничала она. Любопытство просто сжирало ее.
Всю дорогу она гадала: ожерелье, перстень, тряпки? Надеюсь, не книги? Собственные стихи! Я отмалчивался как рождественский карп и в свою очередь не мог отгадать и представить себе ее реакцию.
— Добро пожаловать, дамы! — И я отворил калитку во двор.
Дворик, ступеньки, небольшая веранда, дверь, а на ней в рамочке — визитная карточка Яны. Я отпер замок и передал ключ Яне.
— Это всерьез? — Она не верила, а скорее боялась стать предметом розыгрыша. Потом вбежала внутрь. Девицы, превратившись сразу в полицейских ищеек, принялись разглядывать, щупать, поднимать, взвешивать, загадочно озираясь. Ахали, то кратко, то многословно, но ахающая интонация преобладала.
Яна бросилась в одно из вожделенных кресел.
— Ну, начинай! — выдохнула она. — Я слушаю.
— Что?
— Я хочу все понять. В полной мере.
Я вышел в кухню, достал из холодильника бокалы и бутылку чинзано, блюдце с кружочками лимона.
— Ну, хозяйка, угощай! — призвал я Яну.
— Иван! — Она бросилась мне на шею, а я прикусил язык.
— Ты чего надулся, я же обнимаю тебя! — возмутилась Яна, а подружки скисли. — Приглашаю всех на вечеринку. Через неделю в среду у меня экзамен, а потом соберемся здесь. Нет, это будет маленький обед, потому что вечером квартира превратится в битком набитый универмаг, вот с такими витринами. — Она развела руки в стороны и почокалась двумя пустыми бокалами. — Это просто невозможно! — повторяла она до омерзения, а я от радости готов был выплясывать, как жеребец. Она недоверчиво поглядывала на ордер, в котором Яна М. значилась владелицей этой, уже обставленной квартиры.
Где это было — не важно, вы бы все равно не запомнили место, но там собрались смущенные веселые друзья. Сидели на полу, на постели, как римляне и как японцы, а у кого суставы были молодые и гибкие — как йоги.
Яна сдала экзамен. В другое время «тройка» ее огорчила бы, но тут ей не терпелось похвастаться квартирой, и она помнила, что тут же сижу и я. Единственный на стуле, невообразимо старый среди невообразимо молодых, среди их молодых разговоров.
— «Снимите же его с меня, не то я его убью», — кричу им. Их же было трое, — рассказывал парень, тот, что не поверил, будто я кончил три с половиной курса философского. — Он перестал меня лупить, а я вскочил на костыли и — драла. Он — за мной. Я прогонял его километра три. Не меньше. Но меня угораздило споткнуться. Потехи ради споткнулся! Этот сгреб меня. А тут и те двое подоспели. Я загнал их в угол, у них руки были в крови, а у меня только морда! Так что знаешь теперь, откуда у меня на вывеске эти два вышитых орнамента!
Яна, как и остальные, не скупилась на одобрительные смешки.
— Погляди, какой толстый, а пить не может! — указал он на меня, а Яна с готовностью поддержала его.