Это, наверно, машины родственников Тибора, что сегодня ночевали у них… Семейство Рейфов, по рассказам дочери, довольно многочисленное. Да она и сама кое-что помнит. Вспоминает старого мастера — вот он стоит перед мастерской на солнцепеке, опершись о дверной косяк, с сигаретой во рту, глядя куда-то вдаль, где раскинулось католическое кладбище…
Мастерская старого Рейфа находилась недалеко от Сиреневой улицы, в одноэтажном доме в Кладбищенском проезде. В этом доме помимо мастерской имелось еще несколько квартир, их окна выходили на Долгую улицу. Вход в мастерскую был со стороны Кладбищенского проезда. Одну из квартир арендовала семья Рейфов — они, как и другие семьи, жили на правах квартирантов; дом, принадлежавший когда-то некоему Гроссовцу, вскоре после войны отошел в собственность государства, но условия жизни в нем от этого мало изменились. Для естественных надобностей в распоряжении жильцов оставались те же две деревянные будки в конце гнилого двора, по которому, как и прежде, нагло шныряли крысы, в дождливую погоду квартирки продолжало заливать, а за водой нужно было ходить на улицу к колонке.
Старый мастер. После полудня он, как обычно, долго стоит на солнышке на пороге мастерской, погруженный в себя, почти не воспринимая окружающее, потом вдруг вздрогнет, словно очнувшись от сна, и уходит в темное помещение, чтобы до вечера заниматься там починкой велосипедов, детских колясок, тележек, мясорубок, кофейных мельниц и тому подобных бытовых приборов; случалось, что чинил и мотоциклы, если клиент, прикатив машину, станет назойливо упрашивать — дескать, не знает больше никого, кто бы мог его починить.
У Рейфов было четверо детей — три девочки и мальчик. Тибор самый младший. Старый мастер хотя и работал с утра до ночи, но денег в доме вечно не хватало. За свою работу он брал гроши, а иногда вообще ничего. Многие, усвоив это, злоупотребляли его великодушием. Другие искренне возмущались, почему старый мастер позволяет себя обманывать, при этом сами они старались заплатить сколько положено, хотя и понимали, что для Рейфа самое главное — удовлетворение от сделанной на совесть работы.
В сорок девятом неожиданно умерла его жена. Было ей всего пятьдесят один год, и прежде она ничем серьезно не болела. Мастер тяжело переживал ее смерть, после такого удара судьбы он так и не смог оправиться. Через три года он надел свой промасленный фартук уже не в мастерской у кладбища, а в одном из пунктов службы быта, который открылся на Кривой улице за евангелистским храмом, но вскоре, как и его жена, неожиданно скончался, чем сильно огорчил горожан и окрестных жителей.
Старшая дочь Рейфа, некрасивая, угловатая Ружена, вышла замуж еще в конце войны и сразу же после освобождения уехала с мужем в Братиславу. За пять лет Ружена родила троих детей, а когда они подросли, устроилась продавщицей в продовольственный магазин, где впоследствии стала директором.
Средняя дочка еще при жизни обоих родителей стала женой железнодорожника из Ческе-Тршебовы. Муж работал машинистом на паровозе, страдал болезнью сердца и в сорок лет вышел на пенсию по инвалидности.
Младшенькая, Эдита, жила дома вместе с родителями и братом. Той весной, ставшей последней для ее матери, Эдита встречалась с одним монтажником. Он находился в их городе в трехмесячной командировке. Звали его Петр, и, как позднее выяснилось, дома у него осталась любимая жена. В начале лета Петр исчез, а Эдита, когда поняла, что беременна, бросилась его разыскивать. Но Петр скрывался. Пока она искала его по всей Чехии, то там, то сям зарабатывая на хлеб, дома умерла мать. На похоронах ей быть не пришлось — весть о смерти матери застала ее уже в родильном доме в Дечине, где ее отыскали сестры; к тому моменту она уже стала матерью девочки, появившейся на свет под самое рождество. Петр, а на самом деле Карел — таково его настоящее имя, отказался признать себя отцом, и Эдите одной с ребенком на руках многие годы жилось очень несладко. Где-то в шестидесятых она вышла замуж за вдовца из Либерец, венгра по происхождению, который в сорок седьмом году остался в Чехии, пустил корни и позднее уже не думал о возвращении в родные края. В нем-то и нашла Эдита внимательного и благодарного супруга.
Труднее всего пришлось Тибору, младшему в их семье. Когда умерла мать, ему не было и пятнадцати, а когда вслед за матерью ушел и отец, едва исполнилось восемнадцать. Тибор, только что выучившийся монтажному делу на том же предприятии, где работал его отец, целый год жил в родительской квартире один, пока не пришла пора идти в армию. В его положении призыв в армию оказался как нельзя кстати. В армии его одели, накормили, приучили к порядку, чистоте, дисциплине, армия облагородила его, сделав из неряшливого, разболтанного шалопая аккуратного, подтянутого человека, и позднее, вернувшись на гражданку, Тибор отказался от прежних привычек, сторонился бывших дружков, которых он после двухлетнего пребывания в Праге, прочувствовав неведомую ему раньше атмосферу столичной жизни, в глубине души стал презирать. Он поступил на вечернее отделение техникума, а незадолго до окончания женился на Зузанне, в те годы девятнадцатилетней парикмахерше, в которой, помимо женских прелестей, его привлекло еще и то, что она, в отличие от своих сверстниц, этих сюсюкающих, жеманных дур, смотрела на жизнь трезво, не поддавалась минутным детским увлечениям, а целеустремленно добивалась долговременных благ, да, ему нужна была именно такая девушка! И Тибора отнюдь не огорчило, когда она однажды призналась, что ждет от него ребенка. Это событие только ускорило их бракосочетание, подвело вплотную к делам, увенчавшимся таким успехом, от которого многие гости сегодняшнего торжества могут ну прямо-таки упасть замертво, если вдруг потеряют над собой контроль. Ведь кое-кто из Тиборовой родни не был в этих местах добрый десяток лет, а ошеломляющие результаты двух последних супружеских пятилеток Зузанны и Тибора могут вызвать не только восхищение, но и глубокую зависть!
Мать входит в дом. Напротив, в раскрытых стеклянных дверях, ведущих на террасу, спиной к ней стоит дочь, разговаривая с людьми, которых мать не видит, они расположились за дверями справа, где обычно расставлена легкая дачная мебель — столик, кресла…
Оглянувшись, дочь замечает вошедшую мать.
— Мама! — зовет она. — Мама пришла, — сообщает она гостям. Подбегает к ней, тянет за руку на солнечную террасу, поочередно представляет примерно десятку незнакомых людей, незнакомых ей, но не зятю и дочке. Мать старательно запоминает, кто есть кто и кто чей родственник, но в голове сразу все смешалось, более-менее надежно запомнилась, пожалуй, только одна дама, вон та крашеная полная блондинка, средняя из сестер Тибора, ее она ни с кем не спутает.
— Так, все в сборе, теперь, пожалуй, можно и отчаливать, — говорит Тибор, вопросительно глядя на жену.
— Руженка со своим семейством ночевала на даче. Вечером их туда Тибор отвез, — поясняет Зузанна матери.
— А Лацко? — спрашивает мать, нигде не видя внука.
— И он там, — отвечает дочь.
Тибор спустился вниз, стал выносить из кладовки всякие корзинки и коробки — видимо, последняя партия продуктов для будущего пиршества.
— Вот-вот туда подъедут и другие гости. — Зузанна посмотрела на родственников. — Не опоздать бы…
Помогают вынести багаж, укладывают в машины, и наконец вся компания устремляется на лоно природы.
Дачный поселок у реки — это совсем другой мир. По крайней мере кажется, что другой. Конечно, идиллическую картину десятилетней давности здесь уже не найти, но кое-какая иллюзия доброго старого времени еще сохраняется. Тут гораздо тише, чем в городе, от воды тянет влажный ветерок, поют птички.
Но где вы теперь, те времена, когда сюда приезжали только любители водных видов спорта и рыболовы с удочками! Скромные деревянные халупки рыбаков, равно как и невзрачные времянки первопроходцев дачного движения, были безжалостно обречены на исчезновение с речного берега. На смену им пришли более респектабельные строения. Вроде того, к которому сейчас одна за другой подкатывают машины.
Как только вышли, дочь сразу же проводила мать к гостям, которые этой ночью спали на даче, — надо же матери хотя бы немного освоиться с ними, чтобы потом за столом собрались не чужие друг другу люди.
Вместе со старшей сестрой Тибора приехали проведать родичей ее сын с женой и двумя детьми; дети сейчас, наверное, играют где-то внизу, у реки.
Освобождая место перед дачей, Тибор поставил свою машину в гараж. Тем не менее возможностей разместить здесь автомобили всех гостей почти нет.
— Ну вот теперь и выпить можно! — весело заявил он, выходя из гаража и предлагая гостям поддержать его намерение.
Потом Тибор позвал родню осмотреть дом, который действительно выстроен капитально, из каменных блоков, снаружи добротно оштукатурен — в общем, ни в чем не уступает другим домам в поселке.
Мать даже обрадовалась, оставшись в одиночестве. Присев в саду на плетеный стул, она наблюдает со стороны за зятем и его свитой.
В первую очередь пошли осматривать гараж. Кроме машины в нем размещается также катер. Тибор, конечно, предлагает после обеда покататься на катере по реке. Женщины, как водится, начинают визжать, что, мол, ни за что не отважатся, мужья же предпочитают помалкивать.
Выйдя из гаража, компания направляется к парадному входу. Здесь к ней присоединяется Зузанна. Осматривают первый этаж, подумала мать. Просторную жилую комнату с камином, кухню, оснащенную всем, о чем только может мечтать женская душа, заглядывают в ванную, туалет, кладовку. Сейчас они поднимаются наверх по деревянной лестнице, попадают на второй этаж. Здесь гостей восхищают три спальни со всеми удобствами, широкий балкон, оригинально выдвинутый вперед, будто парящий над землей, вид на голубую гладь реки, что течет внизу, в каких-нибудь двадцати шагах от дачи.
И снова все в саду, во дворе, если так можно назвать пространство вокруг дачи, обнесенное символическим заборчиком. Против массивных, глухих оград, которые стали было появляться то тут, то там, выступили местные власти, и ограды пришлось убрать, таким образом, остались только маленькие заборчики, отгораживающие неприкосновенные зоны дачных владений, куда вход для посторонних строго запрещен!