С родственниками они как-нибудь разберутся, но последнего здравствующего из четверых родителей никак не обойти. На том и порешили.
На другой день, ближе к вечеру, отправились на Сиреневую улицу.
Мать Франтишека они застали сидящей в одиночестве на веранде. Уже смеркалось. Феро принес из кухни еще два стула и поставил поближе к матери.
От комаров отбоя не было, Франтишек закурил сигарету, но и дым не защитил от комариных атак.
— Отдыхаете? — завела разговор Йола.
— Люблю вот так посидеть в конце дня, если эти кровососы не слишком буйствуют, — ответила мать.
— Как у вас тихо сейчас, — сказала Йола. — Только в затоне шум, слышно даже отсюда…
— Вторая смена заступила, — пояснил Франтишек.
— А вы почему пришли? — испытующе поглядела на них мать.
— Мы? Просто так, — улыбнулась Йола.
— Это хорошо.
Воцарилось молчание. Первым его нарушил Франтишек.
— Знаешь, мама, — он кашлянул, — знаешь, мы решили наконец пожениться, — проговорил он робко, словно маленький мальчик.
— Пожениться? А когда? — оживилась мать.
— В ближайшую субботу, — ответил сын.
— В ближайшую субботу, — повторила мать. — Правильно решили, надо, чтобы все было в порядке, как у людей… Только думали вы долго…
— Мы пришли, чтобы сказать об этом, ну а в субботу заедем за тобой на машине, регистрация назначена на час дня, — продолжал сын.
— Хорошо, детки мои, очень хорошо, я как раз успею, напеку всего и приготовлю, как положено.
— Не нужно, мама, отметим в ресторане, а потом еще у нас посидим, ничего не готовь, — запротестовал Франтишек.
— Гостей приглашаете?
— Только тебя и двух свидетелей.
— Мы решили все отметить скромно, — еле слышно проронила Йола. — В нашем возрасте, наверное, по-другому и нельзя…
— Ну, как знаете, — кивнула головой мать. — Буду готова, как вы сказали, к часу дня…
И снова все замолчали.
— Мама, что с тобой? — пригляделся к ней Франтишек. — Ты какая-то сама не своя.
— С чего ты взял? — вымученно улыбнулась мать.
— Ну-ка давай выкладывай.
— Что выкладывать-то? — попыталась уклониться мать.
— Сама знаешь что, — не отставал Франтишек. — Не увиливай…
— Ладно, — сдалась наконец мать. — Сегодня я ходила в ту контору подписать договор…
— Ну и что? Мало начислили?
— Откуда я знаю, наверное, как и всем, сколько положено.
— Хм, — промычал Франтишек.
— Но дело не в этом. Я ходила туда с Тибором и Зузкой, а с нами пришли еще те двое, помнишь, та молодая пара, которую они хотели подселить ко мне в маленькую комнатку, я же рассказывала тебе…
— Помню, — буркнул Франтишек. — И что же?
— А то, что договор вместе со мной подписывала не Зузка, а те двое, — выпалила мать.
— Они? — От удивления Франтишек даже рот раскрыл. — Как же так? Почему они?
— Мне тоже это показалось странным… — пожала плечами мать.
— Раз подписывали они, значит, Зузка продала им свою часть дома, — догадался Франтишек.
— Похоже на то, я тоже так подумала, — подавленно вздохнула мать.
— Но ведь нужно было твое согласие! Без него она не имела права продать свою часть! — взорвался Франтишек.
— Мое согласие? — недоумевала мать.
— Ты давала согласие? — взяв себя в руки, тихо спросил сын.
— Нет, мы с ней об этом больше не говорили, только тогда у нас был разговор, ты же знаешь.
— А когда ты была у них на даче, тогда вы не договаривались?
— Нет, Ферко, честное слово. — Голос матери совсем упал.
— Доктор Костович говорил мне, что без согласия совладельца нельзя продавать часть имущества. Как же они тогда все это провернули? — недоумевал Франтишек.
Мать молчала.
— Ты ничего не подписывала? — настойчиво выспрашивал сын. — Может, раньше когда-нибудь…
— Вообще Тибор мне давал подписывать какие-то бумаги, — вспомнила мать.
— Так, — кисло усмехнулся Франтишек.
— Но, честное слово, Ферко, я об этом не знала, я в этом ничего не понимаю, — растерянно оправдывалась мать.
— Оно и видно! — резко вырвалось у него.
— Сказали, деньги пришлют в течение двух недель. В сентябре уже пора переезжать… Потом сразу начнут сносить, кажется, они и так запаздывают… — лепетала мать.
— Ох эти деньги! — махнул рукой Франтишек.
— Теперь и уголь не нужно закупать на зиму…
— Кажется, удалось им и на сей раз, — в раздумье протянул Франтишек.
— К зиме здесь уже ничего не останется, — вздохнула мать.
— Так, получили они средства на обшивку дачи.
— Подумать только, Ферко, все снесут, все сломают! — Мать жалобно заглянула сыну в глаза.
— Это давно ясно.
— А я ведь до последнего надеялась… Но коль до денег дошло, значит, уже все…
— Да, — кивнул он, — раз такое дело, пора укладываться, надо доставать коробки для вещей.
— Поделю я эти деньги, не хочу их держать при себе, так или иначе все равно вам достанутся, делайте с ними что хотите, мне они не нужны…
— Напрасно ты так, — возразил он, — толика денег на черный день никогда не помешает, а много их и не дадут.
— Это уж сколько дадут, — пожала плечами мать.
— Послушай, мама, — оживился Франтишек. — Покажи-ка этот договор. Там должно быть черным по белому написано, кому принадлежал наш дом. Покажи, надо же до конца разобраться, что к чему.
— У меня его нет, — растерялась мать. — Он у них, у Зузки.
— Та-ак, — протянул Франтишек. — Так…
— Завтра я заберу у них все бумаги, — торопливо предложила мать.
— Не надо, оставь все как есть, — проворчал он. — А ведь и в самом деле, если разобраться, какое мне дело до этого?
Он взял недельный отпуск. Надеялся, что после такого важного шага в его жизни, как свадьба, будет проще заявиться на работу не в первый понедельник, а спустя несколько дней.
И все же, предчувствуя, что полной трезвостью этот день не закончится, он накануне в воскресенье приготовил несколько бутылок в объемистой сумке, с которой, когда надо было основательно пополнить запас продуктов, обычно ходил в магазин; утром в понедельник отправился на работу на полчаса раньше, чтобы спрятать эту сумку в свой шкаф в раздевалке, опередив тех, кто обычно приходит раньше его: Ивичича, Дюри-бачи и вечно усталого и раздраженного Жаботу, страдающего уже лет двадцать бессонницей.
У проходной дежурил вахтер Майорос.
— А, Феро, чего так рано? Случилось что? — Он недоуменно посмотрел на часы, увидев слезающего с мопеда Франтишека.
— Ничего. Все нормально…
— У тебя сон пропал?
— Да нет. — Франтишек поставил мопед за проходной в том месте, где солнце появляется только к вечеру. — Проследите, чтобы его никто не трогал, а то опять сломают!
— Кому он нужен!
— Я не знаю — кому, вам виднее, что у вас под носом творится.
— При мне никаких безобразий быть не может! — возмущенно запротестовал Майорос. — Пора запомнить!
— Если бы…
— У меня и на спине глаза. Ты почему мопед поставил черт-те где? Поставь, где положено. — Майорос показал рукой на бетонированную площадку за проходной.
— Нельзя. Там его хватит солнечный удар! — засмеялся Франтишек.
— Дело твое. Только потом не жалуйся! — погрозил ему пальцем Майорос, потом вдруг вспомнил о чем-то и, секунду поколебавшись, спросил: — А куда делись эти трубки? Приходил за ними кто или нет?
— Не понял…
— Трубки для антенны, ты еще тогда говорил, что приготовил их для Кучеры…
— Ах эти, — наконец догадался Франтишек.
— Они у тебя еще?
— Увы, нет.
— Серьезно, Феро!
— Кто-то их увел, — улыбнулся Франтишек.
— Значит, увели, — кивнул головой Майорос. — Что ж, на нет и суда нет…
Франтишек быстро проскочил площадку у ворот цеха — не хотел, чтобы его увидели с огромной хозяйственной сумкой.
В раздевалке он быстро спрятал бутылки в шкаф, для надежности прикрыв их сверху каким-то тряпьем, и не спеша стал переодеваться.
Первым появился Ивичич. Сказал, что Дюри-бачи и Жаботы не будет — ушли в отпуск. Дюри-бачи — заядлый рыболов, с наступлением сезона он все свободное время отдавал рыбалке, вот и теперь, вероятно, уже с пятницы отправился порыбачить на лодке по тихим рукавам и протокам реки; ему предстоял долгожданный недельный августовский клев. Несколько раз и Франтишек ездил с ним, но выдержать на воде дольше двух дней не мог. Да и кем надо быть, чтобы целую неделю провести в камышовых джунглях, в гуще миллиардных комариных полчищ, неистово набрасывающихся на свою жертву, даже бегемот там не высидит и дня! И откуда столько крови в маленьком, щуплом Дюри-бачи, если он может кормить этих ненасытных извергов?
И хотя свидетелем со стороны Франтишека при регистрации был не Палё Стугар, а его товарищ по армейской службе, тот самый отец четверых детей, у которого для Феро все-таки нашлось время, тем не менее весть о чрезвычайном событии в жизни Франтишека довольно быстро достигла слесарного цеха, так что мужики, придя утром на работу, тут же окружили новоиспеченного молодожена, и каждый считал своим долгом пожать ему руку, пожелать всего наилучшего и, конечно, самого главного — скорого прибавления семейства…
Выслушав и поблагодарив каждого, Франтишек со скорбной миной на лице сообщил, что с удовольствием сей момент угостил бы всех, но раз в рабочее время выпивка запрещена, то он подчиняется, увы и ах, установленному порядку…
Все, недоверчиво переглядываясь, разошлись по рабочим местам.
В десятом часу старый Ивичич не выдержал, подкрался к Франтишеку и с надеждой спросил:
— Скажи, Феро, неужели у тебя ни капли нет?
— Запрещено…
— Хватит трепаться!
— Ничего не поделаешь, дисциплина…
— Ах вот ты какой! — с укоризной сощурился Ивичич. — Вот если бы я женился, то не так бы поступил…
— А как?
— А вот не так!
Франтишек улыбнулся, подумав, не пора ли раскрыться.
— Потерпите немного, Ивичич, — подмигнул он старику.
— Ну ты и змей! — прыснул Ивичич. — Говори, куда все спрятал?