[81].
Широкая распространенность случаев достижения пожилого возраста является для нашего вида относительно новым опытом и имеет некоторые интересные эволюционные последствия. На протяжении огромных периодов нашей истории женщины никогда не доживали до возраста постменопаузы. С точки зрения эволюции это можно рассматривать как серьезное нарушение отбора по принципу приспособленности к размножению: что хорошего, спросит биолог-эволюционист, в организме, который не способен размножаться и соответственно не может внести вклад в сохранение вида? Долгое время ученые считали период постменопаузы уникальной особенностью человека. Теперь мы знаем, что это не так[82]. Подобно женщинам, у которых график фертильности представляет собой колоколообразную кривую, охватывающую годы наличия менструальных циклов, косатки, нематоды C. elegans и балийские скворцы также имеют пострепродуктивную фазу жизни[83].
Тем не менее тот факт, что у современных женщин значительная часть их жизни приходится на период, следующий за менопаузой, обусловлен не только резким увеличением продолжительности жизни человека вообще, но и значительным снижением уровня смертности собственно женщин во время родов. Более того, женщины часто живут дольше, чем их партнеры, сохраняющие свои репродуктивные возможности, причем разрыв в ожидаемой продолжительности жизни мужчин и женщин увеличивается параллельно с их старением. В группе супердолгожителей, включающей людей старше 110 лет, на 35 женщин приходится всего один мужчина[84].
Биологи-эволюционисты показали, что те самые женщины в период постменопаузы, которые считались эволюционной аберрацией, являются ключом к долголетию человека и что нашими долгими жизнями мы обязаны своим бабушкам. Освободив молодых матерей от необходимости добывать ресурсы для новорожденных, бабушки в сообществах охотников и собирателей (и даже в более поздних) позволяли своим дочерям заниматься деторождением, помогая при этом растить и воспитывать внуков. Действительно, математические модели показали, что «гипотеза бабушки», сформулированная в 1966 году[85], — это одна из основных причин, по которым продолжительность человеческой жизни дошла от цифр, похожих на показатели других крупных приматов, до современных значений[86]. Дальнейшие исследования также объяснили высокую продолжительность жизни косаток (сравнимую с человеческой) тем, что потомство этих морских млекопитающих воспитывается женскими предками через поколение[87].
Успехи в отсрочке смерти продлили старость как отдельную фазу жизни, что оказало глубокое воздействие и на противоположную часть возрастного спектра — на детство. Разумеется, демографы отмечают снижение числа детей, чьи родители умирают преждевременной смертью[88]. Сиротские приюты не просто были широко распространены в Англии времен Диккенса — они являлись исторической необходимостью из-за высокого уровня смертности на всех этапах жизни. Необычно долгое детство особей человека всегда вызывало интерес у биологов, особенно потому, что период, когда потомство остается полностью зависимым от старших, у нас длится дольше, чем у любого другого похожего вида. Людям требуется 14 или больше лет после отлучения от груди до наступления половой зрелости, тогда как у их наиболее близких в эволюционном отношении родственников, шимпанзе, на это уходит всего восемь лет.
Первые теории, сформулированные по этому поводу учеными, гласили, что из-за большого объема нашего мозга и сложности выполняемых людьми задач вроде охоты человеку требовалось больше времени на развитие навыков, необходимых для самостоятельного существования. Тем не менее, когда антропологи проанализировали поведение охотников и собирателей в соответствующих сообществах по всему миру, они получили удивительные результаты. Наблюдения за отдаленными племенами — аборигенами расположенных недалеко от Австралии островов Торресова пролива[89] и народностью хадза в Танзании[90] — показали, что дети мало отличались от взрослых по своей способности добывать еду. Существующие различия объяснялись скорее меньшим размером тела и меньшей физической силой детей, нежели наличием навыков, необходимых для выживания. Более того, неясной была даже сама роль практической тренировки, так как дети хадза с меньшим опытом справлялись с задачами так же хорошо, как и более тренированные, что указывает на отсутствие взаимосвязи между продолжительностью детства и высокими навыками выживания.
Поэтому в последнее время ученые предпочитают гипотезу, в соответствии с которой длительность периода зависимости ребенка от взрослого определяется продолжительностью жизни. Межвидовые исследования показали, что более долгая жизнь сопряжена с увеличением возраста человека в момент зачатия ребенка. Это означает, что чем старше была мать при зачатии своего первого ребенка, тем дольше, при сравнении разных видов, будет жить ее потомство. Социологи связывают это явление с теорией унаследованного капитала, которая гласит, что навыки и активы, накопленные родителями, способствуют повышению качества жизни их детей. Другая причина того, что период детства и зависимости от взрослых длится у людей гораздо дольше, чем у других видов, является куда менее альтруистичной. Отстранение детей от взрослой жизни и задач уменьшает конкуренцию для пожилых, которые таким образом получают возможность проявить свою эволюционную приспособленность. Возможно, бабушки нянчат внуков, отдаляя тем самым их взросление, в большей мере ради собственной выгоды, нежели ради блага потомства.
Пока ученые обсуждают достоинства и недостатки радикального продления жизни, совсем не каждому доступен и тот рост продолжительности жизни, который мы теперь считаем само собой разумеющимся правом любого члена развитого общества. Даже в США по-прежнему существует огромный разброс в ожидаемой продолжительности жизни, связанный с чрезвычайно неравномерным проникновением достижений современной науки и здравоохранения. По сравнению с другими странами, входящими в Организацию экономического сотрудничества и развития, средняя продолжительность жизни американцев достаточно низка, и этот разрыв только увеличивается. Американские женщины в среднем живут меньше, чем жительницы Чили или Словении, при этом в обеих этих странах в расчете на душу населения ниже и расходы на здравоохранение, и ВВП[91]. Интересно, что такая относительно небольшая продолжительность жизни в США не связана с нехваткой ресурсов: хотя мужчины и женщины умирают там раньше, чем их канадские соседи, в одном только Питтсбурге, шестьдесят первом по численности населения городе Америки, имеется больше томографов, чем во всей Канаде[92].
В некоторых округах США ожидаемая продолжительность жизни выше, чем в Японии и Швейцарии, в то время как другие районы Америки по этому показателю сравнимы с такими развивающимися странами, как Алжир и Бангладеш. Более того, Фэрфакс (штат Виргиния) и Мак-Дауэлл (штат Западная Виргиния) — округа с соответственно самой высокой (82 года) и самой низкой (64 года) ожидаемой продолжительностью жизни американских мужчин — разделяет всего лишь около 500 километров. Подобный разрыв можно объяснить социально-экономическими различиями: средний доход населения в округе Фэрфакс составляет 109 383 доллара[93], а в округе Мак-Дауэлл — 22 972[94]. Расовые различия также являются существенным фактором сохранения неравенства в этом вопросе: в 2010 году афроамериканцы жили на 3,8 года меньше, чем белые американцы, и, хотя разница снизилась с показателя в 7,6 лет, отмеченного в 1970 году, она остается недопустимо высокой[95]. Важно, что уровень дохода и расовая принадлежность неразрывно связаны между собой, хотя можно спорить, какой из этих факторов более значим. При этом необходимо отметить, что население округа Мак-Дауэлл куда более белое (89 %), чем в Фэрфаксе, где доля белого населения составляет 53 %.
Наиболее поразительным фактом, связанным с этими социально-экономическими контрастами, оказывающими влияние на качество здравоохранения, является то, что все они — порождение современности. Исследование, в рамках которого изучалась продолжительность жизни в разных странах в период с 1800 года, показало, что в XIX веке она мало зависела от того, сколько золотых слитков вами накоплено[96]. Напротив, этот разрыв начал возникать лишь в XX столетии, на протяжении которого он становился все более значительным не только между богатыми и бедными странами, но также и в рамках одних и тех же стран, подобно описанным выше контрастам в США.
Таким образом, важной особенностью современной смерти является ее несправедливость. В Броктоне, бедном городке всего в получасе езды от Бостона, многие жители все еще умирают по старинке. Они попадают в больницу без какой-либо истории болезни и результатов прежних анализов, не принимая до того никаких лекарств, — а покидают ее накрытые по брови белой простыней. Современная смерть как жизненный опыт определяется не только достижениями в сфере медицины, но и социально-экономическим прогрессом.
Знания о смерти, которые мы получили, глядя в микроскоп, видимо, так же важны, как те, что были собраны при анализе статистики смертности. На мой взгляд, уроки, которые мы можем извлечь из понимания клеточных механизмов, выходят далеко за рамки создания новых методов таргетной терапии или чудесных омолаживающих лекарств. Особенностью клеточной смерти является ее в высшей степени коллективный характер. Клетка никогда не умирает в одиночестве, но всегда в присутствии своих товарищей. Кроме того, клетка редко умирает по собственному желанию. Более мудрая сила, которая оценивает состояние всего организма, решает, когда продолжение жизни той или иной клетки скорее причинит вред ей самой, а значит, и ее окружению. К тому же клетки лучше нас, людей, понимают, в чем опасность зажиться на этом свете. Хотя мы с вами мечтаем достичь бессмертия, для клетки это худшая возможная судьба.