Конечно, это неудивительно: страх смерти — один из наиболее фундаментальных страхов, которые в нас таятся. Он свойственен представителям всех биологических видов, которые в меру своих возможностей стараются предотвратить собственную гибель. Однако только сейчас мы начинаем понимать масштаб этого страха. Ученые все больше склоняются к версии, что страх смерти определяет все стороны нашей жизни, а также каждое наше будничное решение. Религия играет очень важную роль в обуздании этого страха.
В наше время страх смерти часто изображается как слабость, как недостаток испытывающего его человека; тех же, кому он не свойственен, считают благородными и самоотверженными. Тем не менее страх смерти не менее важен и не менее естественен, чем иммунная система. На клеточном уровне наши лейкоциты непрерывно ведут борьбу против известных неизвестных и неизвестных неизвестных, угрожающих нашему организму. На более высоком уровне страх смерти — это то, что, возможно, и позволяет нам выживать в полной опасностей внешней среде. Человеческий организм обладает развитыми механизмами, которые позволяют быстро действовать в те моменты, когда нас внезапно переполняет смертельный ужас (когда нас преследует разъяренное животное или когда мы оказываемся в окружении огня). Следовательно, среди прочих наших страхов страх смерти является, пожалуй, наиболее естественным и необходимым из всех.
Страх смерти имеет под собой прочную физиологическую основу, однако то, до какой степени он определяет ход нашей жизни, стало осознаваться совсем недавно. Хотя философы и психологи всегда отмечали роль смерти в нашей повседневной деятельности, никто не описал это в таких подробностях, как антрополог Эрнест Беккер, получивший Пулитцеровскую премию за свою книгу «Отрицание смерти» (The Denial of Death, 1973)[282]. Идеи Беккера подхватили психологи Джефф Гринберг, Шелдон Соломон и Том Пищински, создавшие на их основе свою теорию управления страхом смерти (terror management theory, TMT)[283]. Согласно этой теории, люди испытывают жгучее желание жить и сохранить жизнь, однако, в отличие от других организмов, их гипертрофированное самосознание заставляет остро ощущать свою смертность. Хотя нашим первоначальным инстинктивным порывом является отрицание неизбежности конца, мы преодолеваем ужас, вызванный этой двойственностью, формируя социальные институты и идеи, которые наполняют наше существование смыслом. Такие социальные институты включают мораль, культуру, национальную и этническую принадлежность. Чтобы повысить свою самооценку, мы занимаемся деятельностью, которая, как мы надеемся, переживет нас самих, — искусством, литературой, благотворительностью. Мы совершаем безусловные подвиги и ищем источники неиссякаемых ресурсов. Мы вкладываемся в своих детей, надеясь, что они продолжат наше дело и сохранят память о нас.
Кроме того, напоминание о собственной смертности заставляет людей активнее отстаивать свои культурные представления и мировоззрение, а также гораздо менее благосклонно относиться к тем, кто чем-то отличается от них. В одном эксперименте судьи, которым перед вынесением решения напоминали о смерти, устанавливали залог для обвиняемых в занятии проституцией в среднем в размере 455 долларов, в то время как без такого напоминания средний залог составлял 50 долларов[284]. Показ на экране слова «смерть» в течение всего 28 миллисекунд значительно усилил негативные эмоции, испытываемые американской аудиторией по отношению к автору, критикующему США[285]. Незаметные напоминания о смерти заставляют людей охотнее выступать в поддержку военных действий[286]. Тем не менее, несмотря на сотни экспериментов, подтверждающих эту теорию, американские ученые (в отличие от европейских) продолжали относиться к ней скептически. Ситуация изменилась лишь после событий 9 сентября 2001 года — самого мощного напоминания о смерти в современной американской истории. С тех пор эта теория получила гораздо более широкое признание[287].
Во многих отношениях религия является наиболее мощным побочным продуктом управления страхом смерти. В отличие от таких конструктов, как культура и мораль, религия не только помогает смягчить этот страх, повышая нашу самооценку за счет молитв, паломничеств и богослужений, но и является самым непосредственным из доступных нам способов отрицания самой смерти. Обещание загробной жизни, которое присутствует практически во всех религиях, делает смерть не финалом, но лишь моментом перехода из одной жизни в другую. Неудивительно, что мысли о смерти приводят к появлению религиозных настроений даже у атеистов[288].
До сих пор до конца не ясно, действительно ли религия уменьшает страх смерти, — результаты исследований противоречат друг другу. Имеются публикации всех сортов: в одних доказывается отрицательная взаимосвязь между религиозностью и страхом смерти, тогда как в других эта взаимосвязь нейтральная или даже положительная[289]. Вероятно, эти результаты являются свидетельством значительных различий между религиями и их последователями. Тем не менее наиболее убедительно взаимосвязь между страхом смерти и религиозностью описана в работе канадского экономиста Дерека Пайна[290]. В широком спектре от ярых атеистов до крайних фундаменталистов наибольший страх смерти, по всей видимости, испытывают умеренно религиозные люди. Полученные им на основании математического моделирования данные понятны даже на интуитивном уровне: убежденный атеист не тратит усилий на подготовку к загробной жизни и не видит в будущем никакой неопределенности. Очень набожные люди делают сравнительно серьезные вложения в загробную жизнь в форме веры, молитв и других религиозных действий и, соответственно, ожидают, что с большой вероятностью попадут в рай, а не в ад. Однако умеренно религиозные люди оказываются в затруднительном положении. Для начала они не уверены в наличии или отсутствии загробной жизни, а в случае ее существования низко оценивают свои шансы попадания в рай, учитывая менее значительные ритуальные вложения. Эта нелинейная взаимосвязь была предложена и в некоторых других работах. Судя по всему, именно она объясняет, почему большинство обычных людей (вероятнее всего, представители именно умеренно религиозной группы) продолжают ощущать в конце жизни огромную уязвимость и душевное смятение.
Современная медицина много сделала для того, чтобы отдалить смерть, однако очень мало — чтобы ослабить у людей страх смерти. Скорее можно сказать, что современные люди боятся смерти больше, чем когда-либо в прошлом. Отчасти это связано с тем, что медицина достигла больших успехов в продлении человеческой жизни. Теперь, когда подавляющее большинство населения стран с развитой экономикой доживает до возраста, который ранее считался преклонным, люди планируют свое будущее, исходя из современных представлений о продолжительности жизни. Несмотря на то что никто из нас не может предсказать, когда именно мы умрем, принимаемые нами решения свидетельствуют, что мы учитываем невероятные успехи в продлении жизни, достигнутые за прошедшее столетие.
Начнем с того, что люди, выбравшие профессию врача или юриста, не стали бы учиться до тридцати с лишним лет, если бы продолжительность их жизни была ограничена рамками XIX века. Кроме того, наши современники откладывают такие важные события, как свадьба или рождение ребенка, ожидая, что они проживут намного дольше, чем их предки. Также в нынешних семьях рождается меньше детей, чем раньше, поскольку шансы на выживание потомства теперь выше, чем в предыдущих поколениях. Когда я спросил у своей наны, почему у нее было восемь детей, она назвала мне две причины. Во-первых, ей пришлось родить шесть дочерей до появления первого сына, так ценившегося в пакистанской деревне. Во-вторых, она просто не знала, сколько из них доживет до совершеннолетия. Поскольку люди всегда ощущали, что смерть где-то рядом, непосредственное столкновение с ней было для них чем-то привычным. Хотя никто сегодня не возьмется утверждать в открытую, что смерть стала более предсказуемой, наше поведение показывает подсознательную уверенность, что, в отличие от предков, нас ожидает более долгая жизнь. Неудивительно, что люди готовы откладывать создание семьи и обретение финансовой независимости до тех пор, пока им не стукнет тридцать. Как уже упоминалось ранее, лишь 12 % смертей приходится на людей моложе пятидесяти лет, и эта доля будет неизбежно снижаться и далее. В целом, хотя это и кажется нелогичным, тот факт, что раньше смерть была менее предсказуемой, делал ее не такой страшной.
Вызванные прогрессом медицины изменения в обстоятельствах ухода из жизни являются еще одной причиной, по которой люди стали больше бояться смерти. Швейцарско-американский психиатр Элизабет Кюблер-Росс, которая стала инициатором развития хосписного движения в США, писала так:
Я думаю, что для этого отказа от спокойной встречи со смертью есть много причин. Одним из наиболее важных факторов является то, что уход из жизни в наше время стал во многих отношениях более жутким, а именно более одиноким, механизированным и бесчеловечным. Иногда нам даже трудно определить, когда именно технически наступила смерть[291].
В наше время эти наблюдения не менее прозорливы, чем в 1969 году, а может, и более того.
Еще одна важная причина, по которой смерть стала вызывать такой страх, — это ее обезличивание и обмирщение, которое случилось в течение нескольких последних десятилетий[292]