Б а л и н т. А потом…
Ю л и я. Потом…
Б а л и н т. Ты вскочила с постели…
Ю л и я. Ой, мы с тобой проспали! — сказала я.
Б а л и н т. А в окно, выходившее во двор-колодец, каждый день в восемь утра на минутку заглядывало солнце. Это та самая минута… Гляди!
Юлия, освещенная солнцем, стоит у окна.
Помнишь луч на юном теле?
Яркий луч играл с тобою.
Ты стояла в темной келье,
Осветив ее любовью!
Солнце в келье!.. Этот миг
В памяти у нас двоих!
В конце песни Юлия оборачивается и выжидающе смотрит на Балинта.
Пауза.
А потом? Что было потом?
Юлия начинает кружиться в вальсе.
(Вспомнив мотив, подпевает.) Однажды мы слышали эту песню. Помнишь? Мы даже остановились у открытого окна… Вспомни-ка, где это было?.. Где мы слышали эту песню? Скажи?
Юлия продолжает танцевать.
Как появляется воспоминанье это?
Ю л и я.
Оно является из ветра или света
К тебе, ко мне?
Б а л и н т.
И наподобие осенней паутинки
В м е с т е.
Прилипнет вдруг к твоей косынке
И исчезает во тьме.
Ю л и я (внезапно). Мы гуляли на бульваре в Буде у крепостного вала и остановились под чьим-то окном. Там мы и услышали эту песню. В тысяча девятьсот тридцать девятом году…
Б а л и н т. Восьмого…
Ю л и я. …июля!
Б а л и н т. С Южного вокзала как раз отходил поезд в Венецию. На другой день я взялся репетировать двух срезавшихся на экзаменах гимназистов. К концу августа мы скопили немного денег.
Ю л и я. И уложили чемоданы.
Веселая, ликующая музыка.
Б а л и н т.
На юг курьерский мчится!
Лети, лети мечтой!
Мы за ночь две границы
Оставим за собой.
Ю л и я.
В Карнеро будем утром
И в Мирамере днем,
Потом Большим каналом
В гондоле поплывем.
Б а л и н т.
И ты в моих объятьях,
И в мире нет беды,
И только в этом мире
Венеция и ты!
Ю л и я.
Не бойся, мы уедем
Вдвоем, моя любовь,
И среди пиний Рима
Мы будем жить с тобой.
Б а л и н т.
Сицилия, Сиена,
Венеция и Рим!..
Мы больше ждать не в силах,
В Италию летим!
Ю л и я. А потом? Мы стали укладываться…
Б а л и н т. Разве ты не помнишь? Вспыхнула война — вот что случилось! Прощай, Италия! Возможно, мы уже никогда не увидим полосатого, как тигр, собора Сиены{19}.
Ю л и я (прижавшись к Балинту). И тогда мы попали в ту жуткую квартиру, где по ночам в мусорном ящике возилась крыса… Как нам хотелось вырваться оттуда!
Б а л и н т. А сколько потом развелось этих крыс! Просто ужас!
Слышится увертюра из первого действия.
Узнав ее, они улыбаются.
И вот уже полтора года, как мы перебрались сюда, на эту квартиру. Помнишь, как это было?
Юлия берет Балинта за руку. Они стоят в дверях.
Ю л и я. Вспомни-ка!.. Что ты тогда сказал?
Б а л и н т. Не будет ли это жилье слишком просторным для нас?.. Теперь твоя очередь.
Ю л и я. Нет, не моя, снова ты… Сказав это, ты поцеловал меня.
Б а л и н т. И тогда зазвонил телефон.
Ю л и я. Тогда здесь вовсе не было телефона.
Б а л и н т. Нет, был.
Ю л и я. Да, но он был испорчен. Не помнишь?
Б а л и н т. Разве?
Ю л и я. Конечно. А если даже он и звонил, мы его не слышали. А потом ты стал уверять меня, что мы будем жить тут совсем одни, душа в душу и только друг для друга.
Б а л и н т. Я не говорил: только…
Ю л и я. Именно так ты и сказал: только друг для друга. Разве не помнишь? Мы сидели вот здесь, на мне было красное платье, ты еще сказал, чтоб я его не помяла.
Оркестр исполняет мотив «Дуэта газелей».
Б а л и н т (в раздумье). А гостей у нас не было?
Ю л и я. Гостей? Ты же сам запер дверь на ключ.
Б а л и н т. Действительно.
Ю л и я. Мы лежали тут рядом. И ты сказал мне: никого, кроме тебя, только ты одна. И я сказала: никого, кроме тебя, только ты один.
Б а л и н т. А когда же разбился кофейник из иенского стекла?
Ю л и я. У нас никогда не было иенского кофейника! (С внезапной горечью.) Почему ты не хочешь поверить, что мы были одни? Эти четыре года так коротки! Используем же каждую минуту. Не думай ни о чем другом. Никого другого не было! Только мы одни, ты да я!..
Б а л и н т (шепотом). У нас осталось еще больше полутора лет…
Ю л и я (медленно идет к ванной, затем останавливается). Как вдруг стало темно. Отчего бы это?
Б а л и н т. Солнечное затмение. Или уже наступил вечер. А возможно, мы начинаем слепнуть.
Ю л и я. Скажи, каким будет все, когда мы состаримся?
Б а л и н т. Это единственное, чего я даже представить себе не могу.
Ю л и я. А ты попытайся. Ведь надо же!
Б а л и н т. Как ни стараюсь, все попусту…
Ю л и я. А лет через десять?
Б а л и н т. Через десять лет? Наступит мир. Люди будут счастливы. А молодые поэты примутся воспевать несчастную любовь. Хоть бы поскорее дожить до этой счастливой поры! С каким удовольствием я стал бы читать уйму беспомощных стихов о смерти, попивая крепкий кофе. Это будет блаженная жизнь!
Б а л и н т, Ю л и я, В и к т о р.
Входит В и к т о р.
В и к т о р. Счастливого вам будущего!
Ю л и я. Не вспугните его… Мы как раз мечтали вслух о будущем.
В и к т о р. Простите, у меня только что состоялся деловой разговор с бравым представителем унтер-офицерства. Отсюда и солдафонский стиль.
Б а л и н т. Небось продал солдатские ботинки или купил продажного генерала?
В и к т о р. Все генералы уже давно продались. Да я и не зарюсь на такой завалящий товар… Я провернул великолепное дело, заключил выгоднейшую сделку.
Ю л и я. Словом, достали сливочное масло…
В и к т о р. Ох уж эти мне обывательские интересы! Где ваше дерзание? Ваше воображение? Больше фантазии, сударыня! Вместо сливочного масла чуть-чуть сюрреализма!
Ю л и я (снова склоняется над сундучком). Я и старые использованные лезвия на всякий случай запаковала. А квасцы вот тут.
В и к т о р. Что вы делаете?
Ю л и я. Разве не видите? Укладываю вещи, как в таких случаях делают все обывательницы. (Балинту.) Не забыть бы купить тальк. Если ботинки натрут тебе ногу.
В и к т о р. Укладываться незачем. Все улажено.
Б а л и н т. Ах вот оно что! Война, что ли, кончилась? Тогда и тальк не понадобится.
В и к т о р. Между прочим, твои остроты неуместны.
Б а л и н т. Тогда и ты не остри.
В и к т о р. Тебе не надо идти на военную службу.
Ю л и я. Что вы говорите!
В и к т о р (садится). Вот именно. Я уже сообщил вам о выгодной сделке. Я выкупил у главного командования венгерской королевской армии поэта. Мне даже продали его совсем дешево, всего за шестьсот пенгё… Где повестка о призыве?
Ю л и я. В этом кроется какая-то… (Делает выразительный жест.)
В и к т о р. Да, махинация! Подкуп! Афера! Ничего не поделаешь! Уж таков мир, в котором мы живем.
Ю л и я. Я знала, Виктор, вы не оставите нас в беде. Как вам это удалось?
В и к т о р. Были, конечно, и трудности. Они норовили во что бы то ни стало сбыть мне по сходной цене витязя Шомодьвари{20}, но я настоял на твоей кандидатуре.
Б а л и н т. За шестьсот пенгё?
В и к т о р. На этой сумме мы сошлись. Бескорыстный унтер сказал мне, что четыреста из них он должен отдать поручику. Полковнику перепадет разве что двадцатка. Денег я ему, разумеется, не дал — получит, когда принесет справку об освобождении от военной службы.
Ю л и я. Сюда принесет?
В и к т о р. Нет. Хозяин угловой прачечной доводится ему зятем. Мы договорились так: он придет туда в три часа дня с бумагой, а ты отдашь ему шестьсот пенгё. А потом уж пиши себе на здоровье стихи о мире, пока другие позволяют себя убивать.
Б а л и н т. У меня на такое дело нет шестисот пенгё.
В и к т о р. Теперь ты рассуждаешь, словно комический персонаж из бульварного водевиля, собирающийся ехать на дерби. У тебя на «такое» нет денег, нет шестисот пенгё на такую пустяковину, как своя собственная жизнь!.. Скажи прямо, что у тебя вообще нет денег, и мы раздобудем, сколько нужно.
Б а л и н т. У меня нет шестисот пенгё.
В и к т о р. Вот это понятно. (Встает.) Через полчаса вернусь с деньгами. Долг отдашь из первой же Нобелевской премии — эти деньги для меня верный выигрыш.
Т е ж е и Ш а н д о р.
Входит Ш а н д о р в военной форме явно с чужого плеча — френч узкий, но длинный, рукава закрывают руки, брюки тоже чересчур длинные, висят на нем, сапоги растоптанные, не по ноге. Все на нем донельзя изношенное, потрепанное. Военной выправки никакой.
В и к т о р. Шандор!
Ш а н д о р. Привет!..
Ю л и я. Шандорка! Вы живы?
Б а л и н т. Разве призраки носят военную форму?